Скинув с себя пропитавшуюся потом одежду, он окунулся в ледяной источник, быстро оделся и доел все, что у него еще оставалось из запасов. Седло лошади он положил сверху свеженасыпанного холма в память о том, кого он оставил здесь. Дальше ему предстояло идти пешком и в полном одиночестве.

Разин был прав, подумал Сергей. Мне еще рано сходиться в поединке с Закольевым и его людьми. Прежде нужно встретиться с учителем-монахом. Если такой вообще существует.

Сергей взбирался на седые от ковыля курганы, оставляя за своей спиной версты степного тракта. Он понял кое-что еще: чтобы поквитаться с Закольевым и его приспешниками, мало только учиться у Мастера. Ему придется самому стать мастером.

На то, чтобы пешком дойти до Петербурга, ушло шесть долгих месяцев. Сергею понадобились все его навыки выживания, вся его воля, чтобы преодолеть каждый шаг этого пути, все эти тысячи верст, казавшиеся порой бесконечно долгими. Ледяной ветер нещадно продувал его до костей. Сергей едва держался на ногах, когда наконец добрался до цели. Седоволосый и длиннобородый, он прибыл в город таким же скитальцем, каким впервые вошел в него несколько лет назад.

О том, чтобы пойти к Валерии и Андрею, не могло быть и речи. Старые раны бередить было ни к чему. Если они как-то смогли примириться со своей утратой и нашли в себе силы жить дальше — что ж, тем лучше. Останавливаться на постоялом дворе он тоже не стал. Теперь каждая копейка была у него на счету, тем более что он не знал, сколько запросят, чтобы переплыть Ладожское озеро на Валаам.

Уже смеркалось, когда он оказался на берегу Невы, на знакомом лугу, у могилы, где лежала его семья. Холмик был почти весь покрыт пожухлой травой, но камень нетронутым лежал там же, где его положила незнакомая, но  добрая рука. Прежде чем искать место для ночлега, Сергей присел у могилы и заговорил с Аней. Он еще раз сказал, что его клятвы, данные в день свадьбы, все так же святы для него. И снова он поклялся спасти невинные жизни, избавив мир от Дмитрия Закольева и его подручных. Он пожелал ей доброго сна теми же словами, какие говорил ей, когда она была жива.

— Ты мое сердце, — сказал он, протянув руку и коснувшись земли, под которой она покоилась.

Его сны в ту ночь были спокойны и печальны, и в этих снах к нему снова вернулась его любовь. Он чувствовал, что сейчас Аня с ним, ее рука гладит его волосы, и не холодный ветер — это ее поцелуи остужают его лоб.

Была весна 1896 года, когда Сергей взошел на палубу первого же судна, что направлялось к монастырскому острову.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ 

Монастырский остров

Мягкость побеждает твердость, податливость побеждает силу.

Гибкое превосходит неподвижное. Вот закон повелевать всей тьмой вещей,

ступая вслед за ними, — закон мастерства в подражании. Лао-цзы

.27.

За те двенадцать часов, что двухмачтовое судно шло по неспокойным водам Ладожского озера, Сергей успел разговориться с паломниками, которые тоже направлялись в монастырь. Он узнал, что Валаам — крупнейший из островов на Ладоге, хотя был он не более семи километров от края до края. Рядом с самим Валаамом есть еще несколько островов, поменьше.

Сам остров открылся им суровыми утесами и густыми лесами, которые словно охраняли покой древнего монастыря. Но, когда выплыли за скалу, показалась маленькая гавань, над которой возвышалась главная колокольня основного монастырского комплекса — огромной, сверкающей под солнцем белой крепости, насчитывавшей восемь столетий. Маковки церквей были сияюще-голубого цвета, усыпанные золотыми звездами. Сергею показалось, что их корабль заходит в какую то сказочную гавань.

Один из паломников поведал ему о спокойных озерах, спрятанных среди девственных лесов в глубине острова, отвесных скалах и зеленых лесных опушках. По его словам, кроме основного монастырского комплекса, вокруг которого была сосредоточена жизнь монашеской братии, по всему острову были разбросаны селения поменьше, скиты. В них жили монахи-отшельники, искавшие более глубокого уединения и молитвенного сосредоточения. Еще более уединенными были маленькие срубы и пещеры, порой не более чем ямы, вырытые в земле. Там, в трудах и молитве, проходили дни монахов-аскетов, искавших полного одиночества. «Говорят, — прибавил паломник, — что в этом краю селятся  двое, Бог  и монах, пока  не остается один только Бог».

К их разговору присоединился и один из валаамских монахов, который возвращался в свой монастырь. В прошлые века, по его словам, монастырь не раз подвергался разрушениям, поскольку монахи отказывались брать в руки оружие, даже когда остров прибрали к рукам шведы. Наконец Петр Великий окончательно присоединил его к России. Надо же, как в жизни бывает, — подумалось Сергею, — искать воина среди монахов, давших обет ненасилия. Оставалось только надеяться, что подобный человек все равно будет выделяться среди остальных обитателей монастыря. В любом случае, если этот мастер-боец действительно живет здесь, на острове, Сергей обязательно найдет его. Если, конечно, тот захочет, чтобы его нашли.

Даже в этом суровом северном краю весеннее тепло становилось все ощутимее, так что Сергей, устроившись в малодоступной части леса, построил себе шалаш среди вековых, покрытых мхами стволов и уже пробивавшихся первоцветов. В последующие дни он обошел весь остров вдоль и поперек, отметив для себя, где находится небольшая ферма, что снабжала монастырь молоком и овощами, где уединенные скиты и жилища отшельников, разбросанные по всему лесу.

Проходила неделя за неделей, и Сергей старался использовать любую возможность, чтобы присмотреться к монахам, одетым в одинаковые черные рясы. Если выдавалась возможность, он старался наблюдать за отшельниками на тот случай, если один из них и был тот человек, которого он искал.

Разин, по его словам, видел этого воина много лет назад. Следовательно, нужный Сергею человек должен быть приблизительно среднего возраста, около сорока или пятидесяти лет, возможно, старше. Но, где бы он сейчас ни находился, среди монашеской братии, в скиту или даже в затворе, он все равно не может оставаться незамеченным. Сергей сможет отличить его от остальных хотя бы по тому, как он двигается.

Шли недели, и Сергей стал узнавать знакомые лица среди послушников и монастырской братии, и кое-кого из старших священников, которые большую часть времени проводили в привычном монастырском служении. Один из таких пожилых монахов особенно запомнился ему. Сергей был в главном монастырском корпусе, когда заметил одного священника, уже в преклонных годах, со снежно-белой бородой и длинными седыми волосами, который соборовал больного монаха в монастырском госпитале, очевидно, готовя того к последнему причастию.

Спустя несколько минут, когда Сергей шел обратно по коридору, он увидел того же старика-священника. Его глаза были сосредоточенно полуприкрыты, а рука лежала на груди другого больного. В какой-то момент он поднял глаза и посмотрел прямо на Сергея. Сколько длился этот взгляд, Сергей не мог сказать, возможно, минуту, а может, долю мгновения, но Сергей замер, как громом пораженный...

Он пришел в себя от чьего-то прикосновения. Сергей вздрогнул — какой-то молодой послушник легонько тряс его за плечо. Он хотел войти в больничную палату, но не мог протиснуться мимо Сергея, застывшего в дверях. Заметив выражение лица Сергея, тот только улыбнулся:

— Это отец Серафим, сильный наш батюшка. Не всякому дано старчествовать, а вот он сподобился...

Сергей уже знал, что старцами называли монахов преклонного возраста, отличавшихся мудростью и особой силой духа. Нужно запомнить этого отца Серафима, сказал себе Сергей, чтобы при случае расспросить его. Он достаточно стар, чтобы помнить, когда в монастыре мог появиться тот мастер-боец, которого он искал. Тем временем он не переставал расспрашивать и других монахов. Правда, открыто на этом острове монахов, добровольно удалившихся от мира зла и насилия, спрашивать о мастере- бойце было невозможно. Поэтому, стараясь разговорить их, Сергей, словно невзначай, вставлял: