Ох и болела же следующим утром голова! И еще красавица эта зудела над ухом: дескать, напился, ругался… сломал деревцо познания добра и зла, и вот теперь нам не будет обратной дороги. И угаритские народные песни хором с вожаком распевал. А я, между прочим, не просто так пьянствовал, Я, можно сказать, в шоке был. Она бы на себя посмотрела: совсем получился цыпленок ощипанный. Даже жалко ее стало, злиться – ну никаких сил.

И вообще, я не просто с вождем бухал. Я информацию добывал, с большим, надо сказать, трудом. Немногое, правда, прояснилось: времена угаритского величия прошли, город лежит в развалинах, а люди в округе занимаются всё больше простым крестьянским да рыболовным трудом. Наезжают к ним финикийские купцы, за рыбой да за прочей сельхозпродукцией, им привозят импортное барахло. Я всё пытался сообразить, какой это век, но не мог. Я помнил, что процветающий Угарит – это еще до Ветхого Завета. Но насколько раньше? И когда он был разрушен? Ни о каком Израиле они не слышали, об ассирийцах, вавилонянах, персах или греках тоже – словом, попали мы в какое-то безвременье и захолустье, никаких тебе мировых империй, только где-то далеко есть Египет, и он, похоже, в очередном периоде упадка. А они живут запросто своей деревенской общиной, молятся богам, за которых они нас, собственно и приняли. Я, правда, сразу постарался его в этом разубедить.

Всю эту политинформацию мне следовало изложить Юльке – но сначала надо было как-то умыться и привести себя в порядок… Что же они такое подмешивают в свое вино?

В общем, пришлось для начала… наружу выйти. А у входа в дом – уже трое местных, глаз не отрывая, смотрят. Поприветствовали… и за мной пошли, за стену поселения. Неловко даже как-то, хоть и мужики. Отвернулся от них – так один спереди зашел. Ну ладно, думаю, в армии и не так еще приходилось, да еще смотрели, вдруг кто не обрезан, тут уж чего стесняться… И как первый это дело увидел, завопил сразу, побежал куда-то. И старейшину вчерашнего с собой привел.

Тот, поприветствовав меня, перешел к главному на сегодняшний день вопросу:

– Права была дочь кузнеца, о мой господин! Я сказал в сердце своем, что мала она и неразумна, и глаголет пустое, но вот, ты мочишься к стене, как один из смертных! Увы нам, ибо ты и вправду не сын бога!

Наконец-то разобрались, а я ведь сколько им толковал: «сын Адама, дочь Евы»… нет у них никаких Адама и Евы. Куча всяких богов и предков есть, а этих не было и нет. Только не в том я был состоянии, чтобы диспуты богословские вести. Эх, рассольчику бы…

Дома меня ждала с кучей недоумений Юлька. Собственно, главных вопросов было три: кто же это я такой, что так хорошо на местном наречии размовляю, где мы вообще оказались и как отсюда выбраться. Кажется, до нее, наконец, дошла вся серьезность нашего положения.

Первое объяснить было проще простого: израильтянин я по паспорту, современным ивритом владею свободно. Библейский от него не сильно отличается. Ну и способности у меня кое-какие к языкам… Я же еще маленький был, когда родители эмигрировали в Израиль. Только не прижилось мое семейство на «исторической родине», потянуло на доисторическую, то бишь в Россию. Так что три года назад перебрались мы обратно в Москву, благо, гражданство сохранилось российское, а знания и навыки – израильские, лично у меня. Тосковал первое время сильно по родным пальмам и кактусам… Трудно все-таки в двадцать пять менять страну проживания.

У меня вообще-то только одна бабка еврейка по материнской линии, чтобы признать меня евреем – вполне достаточно, чтобы гражданство израильское дать – тоже. А семья была русской, конечно, по культуре и по языку, кроме нескольких слов на идише, и не знал никто ничего. Ну вот и окунулся я в израильщину по самую макушку. Дома – по-русски и только по-русски, в школе на иврите, на улице вообще на всех языках сразу, и по-арабски тоже.

В армии повезло служить в «Голани», в бригаде спецназа. Так что с территорий мы не вылезали, там этот бытовой арабский очень пригодился. Да и после армии работал на стройке, а там кто рабочие? Те же арабы. Вот и выходит, что два семитских языка знал свободно, третий, арамейский – немного по книгам учил, просто интересно стало. Язык Христа, в конце концов. Ну, а где два с половиной, там и три, и четыре. Тем более, финикийский и древнееврейский – их можно считать разными ханаанскими диалектами, настолько похожи. Зато вот угаритский язык от них сильнее отличается, хотя все равно очень близок, ну как польский или даже украинский к русскому. Привыкнуть можно быстро. Со старейшиной мы так и говорили: я ему слово на иврите, он мне на финикийском. Только Юлька очень удивилась, когда про утренний мой туалет узнала. И, ужасно смущаясь, спросила, как это такая мелочь нас лишила божественного статуса. Что ли боги как-то иначе нужду справляют?

Боги… да кто их разберет, этих богов языческих, чего они там только не вытворяют. Только был такой случай у институток в России XIX века: приходил к ним в Смольный некий архиепископ или даже целый митрополит. Ну, и зашел в туалет. А одна барышня, как увидела его выходящим из туалета, в обморок хлопнулась. Не то, чтобы она его не считала человеком, но просто совместить не могла: как это митрополит – и в туалете? А уж сын бога, который так запросто… Да и «мочащийся к стене» – библейское, между прочим, выражение. Так называли мужское население, которое в случае непорядков беспощадно вырезалось, а женщин и младенцев угоняли в плен. Вот когда разглядели нас с Юлей по этой части – тут им и стало всё ясно. Слишком всё прозаично, в «банта илима» таких не берут.

– Ну ладно, – хихикнула Юлька на мои объяснения, – … а как ты этому самому Ибирану объяснил, откуда мы тут взялись?

– А как ему было объяснить? «Мы из будущего»? Нет у них такого понятия. Вот просто нет. «Мы колдуны, пророки, волхвы, гадатели» – это до тонкостей различается у них. А будущего нет никакого. Сказал, что мы из далекой северной страны Русийя, где много всяких волшебств, и что случайным колдовством занесены в его деревню, но хотим им только добра, а пуще всего – вернуться назад. Он согласно закивал: конечно, и грозы, и дожди, и вообще всё волшебное приходит именно с севера (а на их языке ведь «север» – это просто гора Цафон, и точно так же в иврите). Там живут боги, и нет ничего удивительного в том, что на самом далеком севере есть совсем волшебная Русийя, много цафонистее Цафона. И он, конечно же, выдаст нам лучших ослов и велит напечь лепешек и навялить мяса в дорогу, чтобы мы… Тут я просто застонал. Им невозможно было ничего объяснить. Может завтра мы залезем в ту же дыру, и…

– Пошли! – радостно воскликнула она, – давай скорее!

– Погоди, – смутился я, – а погулять тут, посмотреть? Мы ж вроде как на экскурсии? Вот и попали в такую прямо экскурсию…

– Ну, знаешь, безопасность прежде всего! – отозвалась она, – и вообще, если найдем портал…

– Что-что?

– Ну, дырку временную, если найдем ее, мы же сами сюда экскурсии будем водить! И вообще придумаем кучу всего интересного. Только надо найти местечко. Пошли, проверим!

– Даже без завтрака?

– А что на завтрак?

– Да не знаю… то же самое, наверное. Мюслей и творожков не видать в окрестностях. Зато, кажется, есть рассол от овечьего сыра… рассольчику холодненького ща…

– Ну ладно, – смилостивилась она, – после завтрака проверим, а то тут некоторые в состоянии тяжкого похмелья…

И мы проверили. Ну что, надо описывать результат? Или и так ясно? Мне отчего-то понятно было сразу: ничего не выйдет… Юлька только таскала меня наружу и снова внутрь, будто это комп заглючивший, будто можно этот «портал» было перезагрузить.

– Расскажи ты теперь про себя, – попросил я ее, когда мы, усталые и недовольные, сидели на камушке снаружи, – кто ты?

– Да что тут особо рассказывать? – пожала плечами она. – Обычная москвичка, родилась, училась, не состою, не привлекалась, без вредных привычек… ну почти. В свидетельство о рождении чуть было не записали меня под именем «Перестройка», хорошо, бдительная мама опередила папеньку-шутника. Вот и о возрасте не надо спрашивать. Это у нас 86-й или 87-й, стало быть, год рождения, а нынче у нас на дворе 2008-й… Тьфу, то есть не нынче, а там, откуда мы. А Юлька продолжала: