– Прости, наилучший, я забыл передать списки, посланные наместником Сирии.
Император исподлобья глянул в его сторону, вздохнул:
– Ехидный ты человек, Ларций! Тебя даже Аид не исправит. Что-нибудь важное?
Ларций позволил себе пожать плечами.
– Не знаю. Сведения о поставках в действующую армию.
Марк усмехнулся.
– Не страшно. Завтра передашь, – после короткой паузы, еще раз хмыкнув, он добавил: – Узнаю Адриана. Он завалил меня всевозможными отчетами, памятными записками, докладами. Вот любитель писанины! Все старается прыть выказать…
Ларций едва удержался от усмешки. Понятное дело – кому Индия, а кому уверенность в завтрашнем дне.
Траян, казалось, догадался о мыслях друга и тоже примолк. После паузы, с той же доверительностью император продолжил:
– Не обращай внимания на бабью болтовню, Ларций. Не такая уж ты важная птица, чтобы своим участием способствовать успеху той или иной партии. В интригах ты не силен, а в темную сам не дашь себя разыграть. Ума хватит. Так что эти слишком озабоченные вопросом о престолонаследнике вполне обойдутся без тебя. Это к слову, а понадобился ты мне вот по какой причине – мне нужен советник. Спокойный, уравновешенный человек, способный ляпнуть что-нибудь не ко времени или проявить строптивость. Способный остаться в стороне от всех этих дрязг, которые отнимают так много драгоценного времени. В тот момент, когда помыслы каждого воина должны быть направлены на выполнение великой задачи, они начинают делить наследство. Когда мы готовили поход на Дакию, такого не было. Я не могу понять, в чем дело! Один раз у меня горлом пошла кровь, и все сразу засуетились! Забегали, начали досаждать проектами, давать советы, как полезнее всего решить вопрос о преемнике. Через месяц наши легионы должны будут вступить во внутренние области Парфии. Парфяне – превосходные наездники, а кто у нас наиболее опытен в этом деле? Так что, Ларций, не тушуйся, держись смело, отвечай недоброжелателям и прихвостням – вызван, мол, для обеспечения действий конницы в условиях вражеской местности. От этого не отступай. Понятно?
– Не очень, – признался префект.
Император рассмеялся.
– Хвала богам, что они послали мне такого прямодушного друга! Другой бы, даже не вникнув, тут же согласился с правителем, но ты не таков.
Тебе нужна ясность. Хорошо, будет тебе ясность.
Я вполне сознаю, что вопрос о престолонаследнике может обостриться в любую минуту, особенно теперь, когда все близкие мне люди неожиданно стали придавать особое значение моему самочувствию. Короче, в ставке образовались две неравноценные по численности партии. К моему удивлению, все близкие мне люди оказались страшно заинтересованы в решении этого вопроса. Все поспешили обозначить свои позиции, в результате я оказался лицом к лицу с двумя враждующими партиями, а как ты сам понимаешь, подобное положение плохо способствует успешному ведению войны. Ничего, начнется поход, я их всех прижму. Они у меня забегают, однако для проверки исполнения приказаний мне нужен верный и нейтральный человек. Я сознаю, что твое положение может внезапно оказаться незавидным, но ты старый вояка. Кто и когда сказал, что приказы следует исполнять в зависимости от обстановки, руководствуясь исключительно собственными интересами? Я был уверен, что ты не посмеешь ослушаться моего приказа, не станешь юлить и сказываться больным, или Аид знает, какую еще найдешь причину, чтобы только остаться в Риме, в стороне от этой грызни. Я рад, что не ошибся в тебе. Мне очень скоро может понадобиться прямодушный и верный человек. Я должен быть уверен, что приказ, который я отдам, будет исполнен в точности и в срок, без оглядки на дружков, личные пристрастия, страх за собственную жизнь и прочие сопутствующие обстоятельства. Я пока силен, и в любом случае свою партию доведу до конца, но помочь мне в этом могут только такие, как ты. О том свидетельствует и поход Македонца.
Император сделал паузу, приложился к фиалу вина, потом вновь перевел взгляд на небо, на свою звезду. Не глядя на соседа, нарушил молчание:
– Расскажи, что в Риме? Ты проехал Италию, побывал в Антиохии, заглянул в мою ставку, осмотрел театр военных действий. Выкладывай!
Ларций ответил не сразу, в тот момент он задумался о праве императора распоряжаться не только жизнями, но и судьбами подданных. Эта мысль покоробила его. Лет пятнадцать назад, еще в Дакии, Траян вот так же в доверительной беседе призвал префекта гвардейской конницы добровольно уйти в отставку. Марк тогда откровенно признался, что не в силах предоставить ему более важную должность, дабы не возбуждать в своем окружении нездоровые настроения, завистливые упреки и обиды.
Что Лонг мог возразить командиру и императору? Что государственная кувалда всегда разит без промаха? В Дакии ему хватило ума тихо отойти в сторону. Теперь та покорность повернулась к нему своим истинным, безжалостным лицом.
Лупа был прав, он допустил роковую ошибку.
Что ж, теперь поздно каяться, изменять себе.
И все-таки Ларций никак не мог стряхнуть с себя комочки обиды, они липли к нему, как рыбья чешуя. Бац – и ты никто, отставной префект, пусть даже щедро награжденный и осененный лавровым венком. Бац – и ты вдруг понадобился, чтобы исполнить приказ, о котором можно сказать только одно – за исполнение смерть! Ведь контролировать его выполнение будет, по всей видимости, не тот, кто отдавал его. Ларцию мельком взгрустнулось – на свете нет лучшего способа нажить смертельных врагов, чем точно и до конца исполнить последний приказ императора. С другой стороны, радовала ответственность, выказанное доверие. Это тоже немаловажно, тоже добавляло энтузиазма.
Он принялся выкладывать все, что довелось приметить на пути. Начал с посещения бань Тита и появления сингулярия с приказом и закончил рассказом о полуголых, страдающих расстройством желудка легионерах, бредущих по дороге на юг и то и дело выскакивающих за обочину, чтобы облегчиться.
Траян слушал внимательно, не перебивал. Только однажды, когда Ларций упомянул о жалобе на Адриана, якобы оклеветавшего Лаберия Максима, император возмутился:
– Цельз и Квиет обвиняют Адриана в том, что он оговорил Лаберия? Враки! И Помпея здесь ни при чем. Ликорма добыл его письма, в которых этот спесивый вояка мало того, что повторяет бредни насчет Адриана и моей жены, но и требует от сенаторов заставить меня передать им право выбора наследника. Он и является главой заговора, пусть пока и доброжелательного, верноподданнического, но все-таки заговора.
Он повернулся к Ларцию и, грозя указательным пальцем, раздельно произнес.
– Вопрос о наследнике решен. Им может быть только Адриан. Ему я передам этот перстень, – император показал гостю безымянный палец на правой руке. – Он доказал свое право на руководство Римом. Однако я не могу объявить об этом решении в преддверии похода на Индию, потому что все замшелые пни почувствуют себя оскорбленными, задетыми за живое. Их сразу перестанет волновать Индия. Они засуетятся и ради защиты своих шкурных интересов сцепятся в осиный рой. Они начнут жалить меня днем и ночью, начнут кляузничать, выпрашивать милости, требовать милости, угрожать отставками. А пока их мысли заняты исключительно тем, как бы не ошибиться, к кому пристать! Для этого волей-неволей следует служить истово, быть поближе ко мне, к моим мыслям.
Марк перевел дух, потом с откровенной горечью признался:
– Адриан тоже хорош! Он ухитрился восстановить против себя слишком многих, и я не уверен, что молокосос сумеет удержать власть в руках. К сожалению, его действительно нельзя срывать из Антиохии и перевести сюда, ко мне поближе, чтобы в нужный момент обставить его усыновление и назначение цезарем как подобает по римскому обычаю. Я не могу пожаловаться ни на снабжение армии, ни на подвоз оружия, ни на пополнение личным составом. Эх, если бы я мог вместе с августовым жезлом передать ему и свои мозги, мне не нужен был бы лучший наследник. Но он уперся и твердит одно и то же – всякая война кончается миром. На этом его вполне способны обыграть Лаберий и Нигрин. Они в силах объединить всех противников Публия, и против этой силы ему не устоять.
