— Не понимаю твоего вопроса, мой Туллий. Разве римский император уже лишился гвардии? Разумеется, преторианцы, и ты будешь идти рядом со мной.

Туллий смотрел на меня излишне внимательно, соображая своим неповоротливым умом, нет ли тут подвоха. Чтобы успокоить его, я добавил:

— Мы будем стоять полночи на расстоянии нескольких шагов друг от друга. Еще никогда римские императоры не ставили гвардию столь высоко.

На его лице промелькнуло нечто похожее на высокомерие. Наверное, он полагал, что обманул меня. Но не это было главным. А главным было то, что тщеславие Туллия оказалось сильнее разума, ощущения опасности: даже похвала того, кого он так ловко обманул, была ему приятна.

Я улыбнулся ему, дружески потрепал за плечо, сказал, чтобы он распоряжался здесь по своему усмотрению и ожидал моего выхода. Он выглядел довольным и горделиво обвел взглядом всех, стоявших вокруг. На лицах сенаторов отразилось нескрываемое неудовольствие.

Пройдя к себе, я быстро переоделся. Мое одеяние и одеяние Суллы были совершенно одинаковыми. Я посмотрел на себя в зеркало и остался доволен.

Оглядел комнату, подумал, что, наверное, больше не увижу ее никогда, но не испытал ни грусти, ни сожаления. Стремление к гибели — пусть и притворной — было сильнее всего. Для меня самого эта притворная гибель не была таковой, а казалась настоящей, и больше всего на свете я желал, чтобы она скорее совершилась. Я ничего не взял на память, потому как — что же умирающий может прихватить с собой? Ничего не может, даже собственное тело. И я решительно вышел из комнаты.

Перед дворцом меня поджидали богато украшенные носилки, но я сказал, что пойду пешком. Туллий Сабон стал говорить мне, что так идти опасно: людей слишком много и будет трудно обеспечить мою безопасность в таких условиях.

— Не беспокойся, мой Туллий, — сказал я, пристально на него глядя, — римского императора хранят боги.

Такое мое заявление, конечно, звучало не очень убедительно, достаточно вспомнить судьбу моего предшественника, Тиберия. Впрочем, заговорщики тут были ни при чем, ведь это мы с Макроном благополучно задушили его.

Гвардейцы и солдаты легиона образовали вокруг меня квадрат, и мы стали продвигаться в сторону поляны, назначенной для праздника. Шли мы медленно, сквозь толпы народа громко приветствовавшие меня. Солдаты теснили толпу, раздавая удары направо и налево, но восторг людей от этого, кажется, возрастал еще больше. Туллий шел чуть позади меня, время от времени я ощущал его дыхание у самого уха. Ему ничего не стоило ткнуть меня кинжалом в спину, но я знал, что он никогда не решится на это прилюдно. Время от времени я оборачивался и смотрел на него. Его лицо было напряженным и даже, как мне показалось, чуть испуганным. Может быть, он боялся, что кто-то из толпы захочет покуситься на его собственную жизнь? Или он боялся за мою? Последнее выглядело особенно комично: охранять меня столь тщательно для того, чтобы через короткое время убить самому. Бедный Туллий, он не знал своей судьбы!

Наконец мы добрались до места празднества. Здесь стоял невообразимый шум, и даже крики радости по поводу моего прибытия тонули в нем. Казалось, весь Рим сгрудился на этой поляне, и я подумал, что наша столица не так уж густо заселена.

Вышки величественно поднимались над поляной. Хор уже выстроился под ними. Начальник хора ходил взад и вперед вдоль первой шеренги, как полководец накануне сражения. Сумерки уже сгустились в полную темноту, но бесчисленное количество факелов ярко освещало место действия. Мы прошли и остановились позади вышек, где было довольно темно и где со стороны поляны нас не стало видно. Я сказал Туллию, что пора начинать, и велел ему с командирами подняться на свою вышку. Мне показалось, что он был в некоторой нерешительности, как и подошедшие командиры. Вдруг мне почудилось, что они задумали покончить со мной здесь же, не дожидаясь начала действа. А почему бы и нет? Здесь это сделать было даже удобнее, чем на вышке. Признаюсь, холод пробежал по моей спине, и я невольно сделал несколько шагов в сторону, громко воскликнув:

— Архитектора и начальника хора срочно ко мне!

Насколько я мог понять и увидеть (здесь было

достаточно темно), командиры когорт этого не ожидали. В их группе произошло некое неопределенное движение, словно бы они не знали, бежать им, напасть на меня или оставаться на месте. Туллий Сабон отделился от них и приблизился ко мне. Когда до меня осталось еще несколько шагов, я быстро отошел назад, где оказалось значительно светлее, и уже что было сил закричал, срывая связки:

— Срочно ко мне! Срочно ко мне!

Туллий Сабон остановился и замер на месте. «Ко мне» прозвучало как призыв о помощи. Хотя, собственно, это так и было.

Архитектор и начальник хора уже бежали ко мне, когда я сказал, обращаясь к Туллию:

— Нечего тянуть, мой Туллий, — поднимайтесь на вышку, сейчас я отдам приказ начинать.

После секундного промедления он все же повиновался: махнул рукой командирам и сам пошел к вышке. У меня отлегло от сердца. Подошедшим архитектору и начальнику хора я не смог сказать ни слова, только непонимающе смотрел в их испуганные лица.

Я дождался, пока Туллий Сабон с командирами покажутся на площадке своей вышки, и, отпустив охрану, пошел к туннелю вышки императорской Здесь меня уже ждал Сулла: когда я приблизился, он неожиданно выступил из темноты. Он был точно в таком же одеянии, как и я, в парике и, кажется, в гриме. Но, конечно, рассмотреть его тщательно не позволяла темнота.

Должен заметить, что как только я увидел, что преторианцы во главе с Туллием Сабоном в западне, то тут же и потерял осторожность — передвигался в темноте свободно и беспечно. О том, что преторианцы могли нанять убийц или на меня могли напасть другие заговорщики (ведь ненавидящих меня было очень много), об этом я не думал.

Но когда я увидел Суллу, то вздрогнул, хотя сразу узнал его. Даже и сейчас, по прошествии стольких лет, не могу себе объяснить, почему я его испугался и, разговаривая с ним, стоял чуть поодаль, так, чтобы в случае чего суметь убежать или, по крайней мере, иметь такую возможность.

— Ты готов? — спросил я, и голос мой напрягся.

— Да, император! — ответил он, и мне показалось, что в его тоне проскользнула насмешка, — я готов выполнить все то, что ты приказал.

— Вот и хорошо, — произнес я, — тогда разойдемся.

— А твоя одежда, император? — вдруг напомнил он мне.

И правда, я совсем забыл о том, что мне необходимо переодеться. Я знал, что одежда лежит в нише, в начале туннеля, но проходить мимо Суллы, а тем более поворачиваться к нему спиной мне не хотелось. Я принял надменное выражение — хотя в темноте Сулла вряд ли смог его как следует рассмотреть — и сказал холодно и деловито:

— Хорошо, подай.

Он скрылся в туннеле и довольно долго не появлялся. Наверное, трудно искать в темноте, но об этом я не думал, а ждал чего-то нехорошего: вдруг Сулла выскочит оттуда не один или один, но с кинжалом в руке? Зачем Сулле нужно убивать меня, я не знал, но очень боялся. Сам не понимаю, зачем я остался ждать, а не сбежал отсюда. Наверное, тоже от страха.

Наконец он появился, держа в руках одежду. Он вышел как-то странно, с вытянутыми вперед руками.

— Стой! — остановил я его и отступил на шаг. — Положи!

Он остановился и, не сводя с меня взгляда, осторожно положил одежду на землю у ног. Не распрямился, а остался полусогнутым, настороженно глядя на меня снизу вверх.

— Теперь иди, — проговорил я с трудом, чувствуя, что голос плохо повинуется мне, — в туннель. Жди там и делай, как мы договорились.

Он медленно распрямился, как бы вытянув руки из-под одежды, лежащей у его ног, — они были пусты. Он словно бы нарочно, только для меня, пошевелил пальцами. Я облегченно вздохнул. Сказал еще с трудом, но уже значительно мягче:

— Иди, Сулла, скоро мы будем вместе. Иди, я буду ждать тебя.

Он поклонился, пробормотал что-то (я услышал только «император») и, попятившись, скрылся в темноте туннеля. Я не испытал ни малейшего сожаления от того, что через короткое время его уже не будет среди живых. Его, моего Суллы, единственного друга. О чем сожалеть, когда я умирал так же, как он. Или почти так же. Но ведь я, в конце концов, император, а кто он такой, чтобы умирать так же, как и я!