Мари и Тереза обычно выходили из дома не раньше десяти утра и по составленной заранее программе посещали московские музеи, выставочные залы, магазины. Вместе мы ужинали после моей работы в каком-нибудь кафе, редко – дома, а потом опять отправлялись на улицу. Часто ходили в кино или театр, потом обсуждали наши впечатления. Надо заметить, что каждый раз мы с Мари воспринимали увиденное по-разному, порой совершенно противоположным образом. Не скажу, что мне часто удавалось убедить ее в своей правоте. Иногда к нам присоединялся Арам, временами – с супругой, молодой, красивой, полной москвичкой по имени Надежда. Несколько раз я приглашал поучаствовать в культпоходах моих новых друзей – Ивана и Марка, отец которого был профессором гражданского права и имел довольно активную частную адвокатскую практику.

После кафе «Лира» и московских музеев Мари и Тереза, как и все приезжающие в столицу, продолжили знакомство с городом в ГУМе, ЦУМе и универмаге «Москва». В последнем был с ними и я. В поисках нижнего белья и косметики девушки посещали и другие магазины – и везде была толкотня и очереди. Иной раз люди выстраивались к прилавку, не зная, какой товар продают: надо было покупать, если была такая возможность, потом можно было обменять «добычу» на нужный товар у счастливчиков из другой очереди. Было очевидно, что денег у людей значительно больше, чем пользующихся спросом товаров в магазинах, а спрос был только на импорт, хотя бы из социалистических стран. Лучшими из них считались югославские товары, но они попадали в страну в очень небольшом количестве – отношения между СССР и СФРЮ были напряженными. Изделия советского производства, неудобные, неэстетичные и непрестижные, направлялись преимущественно в провинцию, в сельские магазины. В Ереване продавался более-менее сносный польский трикотаж, труднее было достать немецкий, производства ГДР, но с переплатой – вполне возможно. Впрочем, и местное трикотажное производство, нелегально находившееся в руках частников, по уровню особо не уступало социалистическим странам.

В Москве нас особенно впечатлила откровенная кипучая озлобленность и грубость людей на улицах как по отношению к чужакам, так и друг к другу. Разумеется, и у нас в Ереване были свои хулиганы, бандиты, но в целом все относились друг к другу несравнимо терпимее, если не сказать – доброжелательнее. По-видимому, сказывалось то, что безумная централизация всего, в том числе товаров и продовольствия, превратила столицу в огромный проходной двор, гигантский рынок, вещевой базар, где каждый видел в другом соперника, претендующего на катастрофически дефицитные социальные блага. Иногда нам казалось, что гражданская война еще не закончилась. Теперь, по прошествии времени, я еще отчетливее вижу, что в Москве тех лет царил ожесточенный дух именно базара и базарных отношений.

Мари и Тереза пришли к выводу, что им удобнее будет выдавать себя за француженок. В этой роли им все удавалось без труда – благодаря отличному знанию языка, эффектной внешности и модной одежде, сшитой их родителями, девушки легко открывали двери центральных ресторанов: «Метрополя», «Будапешта», «Пекина», – кафе, музеев и выставок. Люди уже привыкали считать иностранцев привилегированной категорией, в отличие от советских граждан – совков, как мы сами себя презрительно называли.

Вечером, в театре или на концерте, оставив пальто в гардеробе, мы оказывались в другой Москве – интеллигентной, думающей, ищущей духовности и эстетических удовольствий. К моему удивлению, многие москвичи посещали театры или концерты исключительно редко и зачастую только слышали о существовании таких мероприятий, как закрытые просмотры зарубежных фильмов, немногие из которых потом демонстрировались в кинотеатрах. Эти же фильмы по несколько сокращенному списку отправлялись в большие города республиканского значения и областные центры для просмотра уже местной элитой. Сопровождался закрытый показ синхронным переводом. Такие показы пользовались ажиотажной популярностью. Посмотреть иностранный фильм, приобщиться к зарубежной культуре считалось особой привилегией, подтверждавшей статус человека, его принадлежность к элите. Я на всю жизнь остался благодарен Араму за чудесную возможность расширить наш кругозор, другими глазами посмотреть на окружающий мир.

Единственным не решенным до конца вопросом, омрачающим наше праздничное настроение, оставалась квартира. Даже не квартира – там все было более-менее терпимо, – а проблема доступа к ней. Ключ от подъезда я без особого труда, за небольшие деньги добыл в домоуправлении. Мы спокойно возвращались домой в любое время, когда нам было удобно, однако приходилось бесшумно подниматься по неосвещенным лестницам и ни в коем случае не пользоваться лифтом: он громыхал так, что мог разбудить всех жильцов не только нашего подъезда, но и соседнего.

Хватало, впрочем, и чисто бытовых неудобств. Кровати шатались, сантехника вызывала отвращение. Единственный крошечный гардероб в квартире мог вместить только мою одежду: несколько сорочек, два костюма, две пары брюк, свитеры. Одежду девушек приходилось складывать прямо на полу. Это было неудобно, и перед каждым выходом приходилось долго орудовать старым утюгом, приводя вещи в порядок. Вероятно, как я сказал однажды Араму, наличие такого маленького гардероба в советских квартирах означало, что нормальное количество одежды считалось излишней роскошью для строителя светлого социалистического общества.

Вообще квартира была очень маленькой, по-видимому, предназначенной для скромной бездетной пары. В дальнейшем, уже из рассказов знакомых, мы узнали, что в Москве жилищная проблема чудовищно гипертрофирована, и в обозримом будущем никаких перспектив ее решения не существовало. Конечно, жилья остро не хватало не только в Москве, но и во всей Стране Советов. Тем не менее в том же Ереване основная часть населения жила гораздо более просторно благодаря тому, что было разрешено строительство частных домов, что безоговорочно запрещалось в Москве. Построить частный дом стоило сравнительно недорого, и целые районы города возводились именно собственниками. Сегодня это покажется странным, но в те времена машина «Волга» на рынке стоила дороже, чем трехкомнатная кооперативная квартира.

На предложение Арама разместить нас в гостинице я не решился ответить положительно. Во-первых, нужны были два номера, а из-за отсутствия регистрации брака нас с Мари ни в коем случае не поселили бы вместе. К тому же жизнь в гостинице была не только недешевой, но и непредсказуемой: в любой момент ее обитателей могли выставить на улицу по причине неожиданного приезда группы болгарских сельскохозяйственных работников или деятелей африканского профсоюзного движения, не говоря уже о более серьезных делегациях. Права и интересы советских граждан всегда находились на последнем месте.

– Арам, я и так доставляю вам много хлопот, – отмахивался я. – Скоро Тереза уедет, а через какое-то время и Мари. Таким образом, вопрос решится сам собой. Я перееду в общежитие и буду жить вместе с друзьями. Так логичней и проще.

На следующее утро, выходя из подъезда, я лицом к лицу столкнулся с молодым лейтенантом милиции. Через десять шагов плохое предчувствие заставило меня вернуться. Уже с первого этажа я услышал громкий голос милиционера:

– Откройте, я участковый! Должен проверить ваши паспорта.

И испуганный голос Мари:

– Простите, мы не одеты! Можно встретиться с вами вечером?

– Если не откроете, вызову наряд и придется выломать дверь!

Я уже бегом поднялся на наш этаж:

– Уважаемый коллега, не стоит пугать девушек.

– Вы кто такой? Предъявите документы. Так, паспорт, студенческий билет… А говорите, мы коллеги. Скажите женщинам, пусть откроют дверь.

Мари, в халате, застегнутом на одну пуговицу, уже услышала мой голос и открыла дверь. Вслед за участковым я зашел в нашу крохотную прихожую.

– К нам поступила жалоба, что имеет место факт нарушения паспортного режима. Пусть женщины также предъявят паспорта. Так, фамилии разные. Кем они вам приходятся?