Утром няня ушла на рынок, обещав вернуться часам к девяти, но пробило уже десять, а ее все не было. Сидя над раскрытыми тетрадками, я от волнения ничего в них не понимала и все время поглядывала на часы, ожидая возвращения няни, чтобы посоветоваться с ней, как же мне идти в институт — одной или вызвать хотя бы Валентинку.

В двери постучались. Думая, что это няня, я отодвинула задвижку — и, оттеснив меня, в комнату решительно шагнул высокий рыжеватый немолодой мужчина в черном зимнем пальто с каракулевым воротником. Сейчас я не могу даже припомнить его лицо, помню только, что все черты его выражали крайнюю суровость.

— Гражданка Роева Ирина Аркадьевна? — спросил он таким тоном, будто обвинял меня в том, что я ношу такую фамилию. Его тяжелый взгляд точно пронизывал насквозь. Я почувствовала, что в груди будто что-то упало, колени подогнулись, и я без сил опустилась на стул, ожидая, что сейчас свершится то ужасное, чем пугал меня Арканов.

— Я из уголовного розыска, — сказал посетитель многозначительно, вынув из нагрудного кармана коричневую книжечку удостоверения и слегка тряхнув его.

— Пожалуйста, — сказала я и не узнала сама своего голоса, так он дребезжал. — Что вам от меня нужно?

— Снимем прежде всего допрос, — озабоченно морща суровые черты своего лица сказал страшный гость и, разгладив рукой, разложил перед собой лист с печатным заголовком: «Протокол допроса». Точно загипнотизированная этой надписью, сулившей мне всякие беды, я машинально отвечала на трафаретные анкетные вопросы, думая только о том, чтобы скорее пришла няня, хотя и не знала, чем она может мне помочь. Однако постепенно вопросы становились все каверзней, и, судя по тому, каким чудовищным извращениям подвергал мои ответы агент перед тем как записать, я понимала, что визит этот должен был окончиться арестом.

В ту минуту я была на пороге обморока и уже едва понимала обращенные ко мне слова.. Но все же меня и тогда не оставляла надежда, что этот кошмар рассеется, как только мне удастся увидеть Дмитрия или Девятова. Оба они, как небо от земли, отличались от мерзкого субъекта, так бесчеловечно, мучившего меня.

Между тем допрос продолжался:

— Итак, из ваших показаний, можно заключить, — слышала я, точно сквозь сон, — что вы, будучи в курсе преступных действий ваших брата и отца, не сочли нужным сообщить об этом соответствующим органам? Так ли это?

Упорный взгляд холодных глаз моего мучителя пронизывал, его перо, упертое в недописанную строку, ожидало ответа.

Мне вспомнился издевательский рассказ Радия о следователях, и я почувствовала, что попала в когти одного из таких.

В этот момент вошла няня.

— Кто такой? — спросила она меня, подозрительно оглядывая посетителя с ног до головы.

— Агент, — чуть не плача, проговорила я.

— Агент? Какой агент? — грозно переспросила няня, подходя к нему вплотную, как была с полной кошелкой и новым веником под мышкой.

Но тот, не обращая на нее ни малейшего внимания, сунул мне свое вечное перо и, пододвинув протокол, приказал:

— Подпишите!

— Не буду подписывать! — осмелев, воспротивилась я. — Вы бог знает что там написали, чего я вовсе и не говорила.

— Отказываетесь? — угрожающе спросил агент, подымаясь. — Тем хуже будет для вас.

— Не подписывай! — авторитетно заявила няня. — В каком это законе сказано, чтобы всякую филькину грамоту подписывать?! Вот я сейчас позвоню Дмитрию, пускай он разберется.

— Предупреждаю, — проскрипел агент, поочередно посмотрев на обеих, — всякое сообщение постороннему лицу о произведенном мною допросе будет рассматриваться как разглашение тайны, что является уголовно наказуемым действием. Предлагаю до девяти часов вечера не выходить из дому и ни с кем не связываться ни лично, ни по телефону. Имейте в виду, мы проследим за этим.

— Что же теперь делать? — растерянно спросила я няню, едва он ушел. — Неужели серьезно меня хотят судить? Ведь этого же быть не может. Ведь должны же понять…

— Да ты у него хоть документ-то спросила?

— Он показывал, но я не посмотрела.

— Дура ты, дура! — рассердилась няня. — Вот теперь сиди и думай, кто это такой был, настоящий или поддельный. — Забрав кошелку, она пошла в кухню, но на пороге обернулась.

— Сейчас сгоношу на скорую руку чего-нибудь поесть и побегу к Дмитрию. Пусть он как знает, так и разбирается с этим агентом. В случае чего я в обком пойду, а правды добьюсь. Виданное ли это дело, чтобы девчонку ни за что ни про что…

Голос ее не успел затихнуть за дверями, а у меня точно отлегло от сердца. Страх перед ужасным неизвестным начал проходить. «Ведь на советской же я земле живу, — думала я, — не может быть, чтобы со мной поступили так несправедливо. Я сейчас же, немедля побегу в институт. Меня защитят. Ведь там мне по-прежнему верят. Или, впрочем, сначала я пойду к Дмитрию Карачарову — вот к кому мне нужно обратиться.. Если я в чем виновата, он прямо, скажет мне об этом, если не виновата, то защитит».

Няня помнила номер телефона Дмитрия. Оказывается, она, тайком от меня, не раз звонила ему.

Не успела я взять трубку, как послышался звонок. По голосу я узнала Арканова.

— Это вы, Ирина? — торопливо спросил он. — Говорите тише, чтобы не подслушали. За вашим домом следят. Сейчас же, не теряя времени, уложите самое необходимое и спускайтесь во двор. За вашим гаражом в заборе выломана доска. Там я вас буду ждать. В вашем распоряжении не больше четверти часа. Ясно?

— Ничего не ясно! — крикнула я. — Оставьте меня в покое. Это вы прислали ко мне этого инквизитора, который меня измучил? Как вам не стыдно! Не смейте больше мне звонить и встречаться со мной.

Он что-то говорил, но я положила трубку.

Немного успокоившись, я позвонила Карачарову.

— Дмитрий Петрович, — сказала я ему. — Верно ли, что меня собираются арестовать и судить за отца и брата?

— Что вы! — возмутился он. — Это кто-то напрасно пугает. Я вчера был у товарища, который сказал бы мне, если бы был такой разговор. Вас никто не собирается тревожить, да и нет к тому оснований. Я бы хотел знать, кто вам это сказал.

— По телефону неудобно, и я боюсь. Нам нужно встретиться, но так, чтобы об этом никто не знал, — ответила я, чувствуя огромное облегчение.

Мы условились, где увидимся. Теперь почему-то перспектива этой встречи волнует меня, волнует даже больше, чем встреча с Аркановым, которой мне, как я думаю, не избежать.

Мало ли самых разнообразных людей звонит мне по всевозможным вопросам. Но когда однажды, часов в двенадцать дня, прозвучал этот телефонный звонок, я почему-то подумал об Ирине. И оказалось, что звонила именно она. От неожиданности я ответил так невнятно, что ей дважды пришлось переспрашивать, кто с нею говорит.

Она сразу же задала мне крайне странный вопрос: верно ли, что ее собираются арестовать и судить за преступления отца и брата? Конечно, это какая-то ерунда. Не раз, говоря о ней с полковником и Девятовым, я хорошо видел, что она не вызывает у них ни малейших подозрений, и потому постарался успокоить ее, как мог. Ее кто-то, видимо, сильно напугал. Первой моей мыслью было бежать к ней, уверить ее, что никто не покушается на ее спокойствие, но, помня нашу последнюю встречу, я не посмел так поступить. Однако она сама сказала, что хочет поговорить со мной, но так, чтобы об этом никто не знал. Мне стало ясно, что она боится Арканова. Значит, я был прав, уверяя Девятова, что Арканов никуда не уедет от Ирины.

— Где вы бываете? — спросил я.

— Только в институте, в библиотеке и дома.

— Устроит вас, если сегодня в перерыве между лекциями вас вызовут в кабинет секретаря партийной организации института? Там мы сможем поговорить наедине. До института и обратно можете идти спокойно. Я присмотрю, чтобы вас никто не потревожил.

— Хорошо! — сказала она. — Я буду ждать.

«Ни здравствуй, ни прощай, — подумал я. — Хоть и обращается за помощью, но по-прежнему ненавидит».