Милиционер негромко постучал в ворота и, не дожидаясь ответа, прошёл во двор. Был он в старой вылинявшей форменной гимнастёрке, без фуражки и в галошах на босу ногу — вроде и официальное лицо, и сосед одновременно.

— М-да… Угрозы не представляет!

— Ясное дело, — согласился с участковым дед.

— В земле долго пролежал… Барабан-то — не повернуть даже, только в металлолом… — провёл моментальную экспертизу участковый.

— Ха, в земле! — усомнился чей-то голос, и я вдруг с удивлением обнаружил, что наш небольшой дворик постепенно заполняется соседями.

— В тайнике!

— А какой он системы? — не выдержал наконец и я.

— Э-э… Семизарядный… — опытным взглядом определил эксперт, хотя барабан не крутился. — А чёрт его знает, какой системы, старьё допотопное!..

Больше всех переживала моя мама, которая к тому времени вернулась с работы; но сосед-участковый быстро её успокоил:

— Протокола, пожалуй, составлять не будем…

— Правильно, — согласился дед.

— Патронов не было? — на всякий случай поинтересовался служитель порядка.

Так семизарядный револьвер неизвестной системы стал моим.

А ещё через пятнадцать минут — нашим, общим. Потому что примчался Рашид-паша.

Его меньше всего интересовало, чьим это грозное оружие было раньше. И кто сделал тайничок, и знал ли о тайничке Ильдус, прежний хозяин дома, — всё это для Рашида было такими пустяками, что и говорить не стоит.

— Ого! — сказал он. — Это — вещь! И хорошо, что ты не жмот!

Если Рашиду-паше нужен был нестреляющий револьвер, значит — и в этом был уверен любой парень с нашей улочки — значит, для дела, для нашего общего дела. Потому что все дела у нас были общие. И Рашид-паша, взрослый человек шестнадцати лет, понимал, наверное, лучше других, что двенадцать маленьких, но верных кулачков лучше, чем пара, пусть даже самых увесистых. А шесть человек — это отряд. И «наша улица» звучит гораздо внушительнее, чем, скажем, «мой дом»…

— …Держи! — просто сказал я, и мне было ни капельки… ну, почти ни капельки не жалко этой ржавой железяки, которая ни на что уже не годилась… но я-то придумал бы, что с ней делать!

— Завтра с утра пойдём на полигон! Не проспи! — Рашид уважительно подбросил револьвер на ладони. — Тяжелюка какая!

— На полигон? — переспросил я, потому что никаких полигонов километров на двадцать вокруг не было.

— Ага, — подтвердил Рашид. — Если только я успею…

Наверное, он вообще не спал в ту ночь. Работал. И работа была не из простых. Потому что утром я не поверил своим глазам.

Похоже, Рашид извёл весь свой домашний запас «шкурок», запас, про который его отец, слесарь по металлу, говорил: «И для внуков моих хватить должно!» Побороть ржавчину до конца, конечно, не удалось — уж слишком глубоко проела она металл, но Рашид усердно тёр и тёр, а когда протёр почти до дыр, промазал всё подсолнечным маслом, и — о чудо! — уже не бесформенную ржавую железяку, а грозное боевое оружие передавали мы из рук в руки! И хотя барабан по-прежнему не поворачивался, а ствол, который, как объяснил Рашид, должен был «переламываться», составлял теперь единое целое со всем остальным, мы, все шестеро, ни на секунду не усомнились: такое оружие не подведёт!

И мы отправились на полигон. Это оказалось недалеко: сразу за огородами.

Тяжёлый револьвер оттягивал руку вниз, но мы упорно учились стрелять… Наверное, правильнее было бы сказать «учились прицеливаться», но всё-таки — мы учились стрелять! Навскидку и по звуку, из положений лёжа и стоя, из-за спины и с локтя… Наверное, если собрать вместе уставы всех армий мира, там не будет и половины тех упражнений, которые к концу лета выполняли мы с лихостью необыкновенной, поражаясь собственной меткости.

Не хочу сказать, что всё лето наша компания была занята только револьвером. Нет, мы делали всё, что обычно делают летом: ходили в лес по грибы, помогали на покосе, купались. Да мало ли летом занятий! Только револьвер придавал всем этим обыкновенным делам какую-то особую значимость.

А потом случилось ЭТО.

Я знаю в подробностях, как всё произошло, хотя сам ничего не видел. Вся наша улица узнала потом эти важные подробности.

… В городке появился опасный преступник. Он приехал, скрываясь от преследования, думал отсидеться. Затаился. Бывает такое, что и преступник приезжает куда-нибудь просто пожить, не совершая никаких преступлений. Бандит считал, что он замёл следы и опасаться больше нечего. Но у него кончались деньги. И тогда он решил рискнуть. Рискнуть, как ему казалось, «по мелочи».

Поздним вечером, почти ночью, он остановил на пустынной улочке, недалеко от нашей, какую-то женщину, показал нож и потребовал отдать все деньги и золотое обручальное кольцо… А женщина то ли перепугалась сильно, то ли, наоборот, с детства такой смелой была, — только вместо того чтобы тихонечко отдать всё, что при ней было, пронзительно закричала. И преступник кинулся бежать — ему-то совсем невыгодно было из-за пустяков шум устраивать. Перемахнул через низкий забор, шмыгнул в тёмный переулок, только светлый пятачок от фонаря пересечь осталось — и тут…

— Руки вверх! — раздался звонкий голос, и в свете фонаря тускло блеснул ствол револьвера.

— Руки вверх! Ни с места!

Рашид был дома, даже, кажется, собирался укладываться спать, когда услышал крик. Женщина кричала так, что сразу стало понятно: случилось что-то страшное. И Рашид, мальчишка со смешным и грозным янычарским прозвищем «паша», не раздумывая бросился туда, где нужна была помощь.

Он заметил тень преступника и кинулся наперерез, под фонарь.

— Руки вверх! Ни с места!

В свете фонаря не видно остатков ржавчины, чёрный ствол смотрит страшно, твёрдая рука не дрогнет. Грабитель словно споткнулся, дышит тяжело и отрывисто.

— Ладно, гад! Твоя взяла…

Но рук не поднял.

— Вперёд! — скомандовал Рашид.

Преступник, будто выполняя команду, сделал шаг, незаметно сунул руку в карман… и вдруг глухо бухнул выстрел…

Рашид упал.

Убийца не успел убежать, потому что сразу за выстрелом появились люди, много людей; кто-то выбил у бандита пистолет, кто-то повалил его наземь…

Я закрываю глаза и вижу, как Рашид встаёт со скамеечки, сильный и ладный, протягивает ко мне руку смуглой плоской ладошкой кверху:

— Ну, давай!

— Держи! — отвечаю я, потому что понимаю: этот парень младше меня уже на четырнадцать лет. — Только в револьвере… пусть там будет один патрончик, единственный, ладно, Рашид?.. Стреляй первым, прошу тебя, у него боевой пистолет в кармане, ты понимаешь?..

ЯНКА

Янка собака городская, в деревню даже на выходные никогда не ездила. А тут нам предстояло всё лето провести в тайге, на пасеке.

— Ну ладно, — советовался я со своей псиной, — мне хорошо, на сеновале спать буду, а ты где?

И решил сколотить Янке конуру. Долго возился с этим делом, но конура вышла на славу.

Подошло время ехать. Уложил я в конуру чистый коврик, упаковал вещи и продукты, укутал брезентом и перетянул ремнями. Получилось что-то вроде огромного рюкзака, только квадратного.

И ничего, благополучно добрались до места.

Янка в лесу словно ошалела от свежего воздуха, от множества новых незнакомых запахов. Я отпустил её с поводка, и она то и дело с бешеными глазами выскакивала вдруг из кустов или высокой травы, тявкала и тут же уносилась в неизвестном направлении. Я смеялся и свистел ей вслед.

Но радовался я недолго. В первый же вечер Янка пропала. Сначала я не очень беспокоился: собака ведь, обязательно вернётся. Потом заволновался всерьёз, пошёл искать, громко звал:

— Янка! Яна! Ко мне!

Янка не пришла, даже не гавкнула в ответ. Ночь я провёл без сна, корил себя: сам виноват, погубил собаку. Конура без дела стояла под сеновалом, я оттуда только вещи и продукты вытащил.