Это была тонкая записная книжка размером не больше ладони, переплетенная в зеленую ткань. Артур не думая подобрал ее и сунул в нагрудный карман рубашки. Потом снова поднял глаза, но летящих строк уже не было видно. Он всего-то и успел подметить лишь три слова. Наследник. Понедельник. Волеизъявление…

Зато его глазам предстал мистер Вейтман, мчавшийся к нему полным ходом с телефоном возле уха. Со стороны спортзала – гораздо медленнее физрука – поспешала школьная медсестра с чемоданчиком первой помощи. А за Вейтманом несся весь его, Артура, спортивный класс. Во все лопатки мчались даже сачки-пешеходы.

От этого зрелища Артур непременно застонал бы, если бы смог выдавить из легких хоть сколько-то воздуха. Итак, ему предстояло не просто умереть, но умереть у всех на глазах. После чего народ примется давать интервью телевизионщикам, и каждый небось наговорит чего-нибудь милого и сочувственного, но про себя-то все будут думать: так ему и надо, паршивому слабаку…

Однако мгновением позже Артур заметил, что все-таки может дышать. Ну да, был момент, когда от недостатка кислорода ему аж начала мерещиться всякая небывальщина… Но ингалятор сработал на славу, так что худшее было позади. Сейчас он отдышится, и все будет хорошо. Да, боль в ладони определенно того стоила…

Подумав так, Артур посмотрел на свою руку. Она оставалась по-прежнему крепко сжатой в кулак, и из-под мизинца потихоньку сочилась кровь. Он-то думал, что сжимает в ладони ингалятор, но там явно было нечто иное. Он держал странную такую полоску металла, с одного конца заостренную, а с другого – увенчанную круглым плоским колечком. Штукенция была ощутимо тяжелая. Серебряная с замысловатой золотой инкрустацией. Разводы всякие, завитушки…

Артуру понадобилась целая секунда, чтобы сообразить, что это была за вещица. Ну конечно! Стрелка от допотопных часов. Вполне весомая и вещественная. Как и записная книжка в его нагрудном кармане. А значит, и все остальное не было бредовым видением. Мистер Понедельник и Чихалка в самом деле тут побывали. Не примерещились.

Сейчас подоспеют Вейтман и медсестра. Артур судорожно огляделся, прикидывая, куда бы спрятать серебряную стрелку. Если этого не сделать, ее уж точно у него отберут!

В нескольких шагах от себя он заметил кустик выгоревшей травы. Артур подполз к нему и воткнул миниатюрную стрелку поглубже в землю, так что наружу торчало только круглое ушко, сразу затерявшееся в пожухлой траве.

Как только он выпустил стрелку из рук, астма снова стиснула его легкие. Открывшийся было вентиль снова наглухо захлопнулся, и воздух перестал поступать. Артур все-таки перекатился, отдаляясь от запрятанной стрелки. Еще не хватало, чтобы на нее наткнулся кто-то другой!

«Я обязательно вернусь за ней, как только смогу… – подумалось ему. – Если, конечно, выживу».

Через сутки после весьма странных событий, постигших его в понедельник утром, Артур еще находился в больнице. Бо́льшую часть этого времени он провел без сознания и до сих пор чувствовал себя «как пыльным мешком ударенный». И хотя дышал он теперь вполне сносно, доктора намеревались подержать его в палате еще несколько дней, потому что его история болезни была уж очень тревожной.

По счастью, мама Артура сама была весьма продвинутым медиком. Она состояла на государственной службе и занималась научными исследованиями. Поэтому у всего семейства были отличнейшие медицинские страховки, а кроме того, врачи всей страны очень хорошо знали доктора Эмили Пенхалигон и ее работы. Соответственно, когда Артур в очередной раз попадал в больницу, за ним всегда очень хорошо ухаживали. И предлагали еще полежать, хотя другим людям, чувствовавшим себя нисколько не лучше, приходилось выписываться. В промежутках между лежанием в больницах Артур вечно мучился по этому поводу угрызениями совести. Но пока длилось лечение, он обычно об этом не думал, просто потому, что ему бывало слишком уж плохо.

А вот папа у Артура был музыкантом, композитором. Очень талантливым – но, увы, коммерческие сферы его талант не охватывал. Бывало, он сочинял великолепнейшие песни, а потом… попросту забывал дать им какой-нибудь ход. Лет тридцать пять назад он играл на гитаре в составе прославленной группы «Крысюки», и люди, случалось, до сих пор его узнавали в лицо. В те годы у него была кличка Чумной Крыс, но со временем многое изменилось, и он давно уже пользовался своим паспортным именем – Роберт «Боб» Пенхалигон. Былая карьера в «Крысюках» до сих пор приносила ему солидные денежные поступления, потому что диски продолжали переиздаваться, достигая «платиновых» тиражей, а почти все песни написал именно он. Их по-прежнему часто крутили по радио, да и современные группы не брезговали заимствовать мелодии «Крысюков» – особенно в той части, которая касалась соло на гитаре, исполнявшихся Бобом.

Нынче Боб Пенхалигон в основном приглядывал за семейством, играя исключительно для души на каком-нибудь из своих трех пианино либо на одной из дюжины гитар. А вот Эмили Пенхалигон, наоборот, было совсем не до семьи: она вечно пропадала в своей лаборатории, применяя компьютеры к исследованию ДНК. Эти работы должны были облагодетельствовать все человечество, зато саму исследовательницу, к сожалению, отрывали от дома.

А еще у Артура имелось шестеро братьев и сестер. Трое старших – два парня и девочка – были детьми Боба от трех разных женщин; наследие времен, когда он гастролировал с «Крысюками». Четвертый ребенок был от прежнего брака Эмили. Оставшиеся двое были их общими.

Что касается самого Артура, он был приемышем. Его настоящие родители были врачами и работали вместе с Эмили. Они умерли во время последней, по-настоящему жестокой эпидемии гриппа, той самой, с которой покончила ими же разработанная вакцина. Эмили уже тогда возглавляла научную группу, а Артуру было всего неделя от роду, когда он остался сиротой. Он тоже заразился страшным гриппом, но выжил – и, по-видимому, именно из-за той инфекции остался астматиком. Близких родственников у него не нашлось, поэтому прошение об усыновлении, поданное Эмили и Бобом, было вскоре удовлетворено.

Артуру все это было известно, но в мрачные раздумья он отнюдь не впадал. Правда, он любил время от времени полистать старый семейный альбом – одну из немногих вещей, оставшихся ему в наследство от биологических родителей. Еще у него была коротенькая видеозапись, сделанная на их свадьбе, и смотреть эту запись было чуть ли не выше его сил. Эпидемия унесла их обоих всего-то через восемнадцать месяцев, и даже на взгляд Артура, родители на пленке выглядели невыносимо юными… С другой стороны, ему нравилось думать, что, взрослея, он становится все более похожим на них обоих. Так что они в некотором смысле продолжали жить – в нем.

Артур с самого раннего детства знал, что усыновлен. Боб и Эмили относились ко всем детям одинаково, а те, в свою очередь, твердо считали друг дружку братьями и сестрами. Они никогда не рассуждали о «единокровном» или «единоутробном» родстве и не вдавались в объяснения насчет разницы почти в двадцать лет между старшим, Эразмом, родившимся в дни шумной славы рок-музыканта Боба, и самым младшим, Артуром. Никому не было дела до отсутствия сходства между ними или различия в цвете кожи. Они просто были единой семьей, вот и все. Несмотря даже на то, что старшие уже жили отдельно, а трое меньших еще оставались с родителями.

Эразм служил в армии, имел чин майора и успел родить собственных детей. Старья играла в театре и считалась серьезной актрисой. Эминор стал музыкантом и сменил имя на «Патрик». Сюзанна училась в колледже. Из троих младших Михаэли учился в местном колледже, Эрик готовился к окончанию школы… Ну а про Артура мы все уже знаем.

Накануне вечером его навестили папа, Михаэли и Эрик, а мама забежала рано утром – проверить, все ли у него хорошо. Убедившись, что он жив и поправляется, она прочитала ему строгую нотацию на тему «лучше уж до предела упасть в глазах окружающих, чем упасть замертво».