Уезжал на пару дней в Польшу. Перед отъездом сказал: «Если завтра парламент не примет Конституцию, я сразу по возвращении подпишу указ о проведении референдума». Что и сделал… И тогда депутаты за одну ночь приняли свой вариант Конституции. Это произошло под утро 28 июня 1996 года.
Референдум я бы, конечно, выиграл, и у нас уже тогда была бы другая Конституция. Та Конституция, над которой работали лучшие умы страны, признанные специалисты в области государственного строительства, правовых систем, конституционного права, хозяйственных отношений. Та Конституция, проект которой был утвержден на заседании конституционной комиссии во главе с президентом и председателем Верховной Рады. В ней был бы предусмотрен европейский механизм роспуска парламента. Причем это был бы референдум прямого действия. Сразу после него были бы назначены новые парламентские выборы, и открылась бы новая страница в отношениях между ветвями власти. И самое главное. Мы бы не оказались перед необходимостью внесения изменений в Конституцию. Она бы работала и до сегодняшнего дня, потому что в том проекте предусматривались механизмы взаимной ответственности парламента и правительства.
Как обычно, в политических кругах с наибольшей охотой рассуждали о том, что потерял и что приобрел после «конституционной ночи», с одной стороны, президент Кучма и председатель парламента Александр Мороз - с другой. Спортивный подход, может быть, и не преобладал над политическим, но резче бросался в глаза. Или лучше говорить не о спортивном подходе, а коммерческом, в категориях торга. Отмечали, что я уступил часть своих полномочий по контролю над правительством, а взамен получил «практически полную безнаказанность» и крайне усложненную процедуру импичмента. Также - продолжение президентских полномочий… аж на 4 (четыре!) месяца. Я был избран в июле 1994 года. Таким образом, следующие президентские выборы должны были состояться в июле 1998-го, а в соответствии с новой Конституцией - в октябре 1999 года.
Моим выигрышем сочли и то из «переходных положений» Конституции, которое позволяло мне еще в течение трех лет издавать указы по экономическим вопросам, не урегулированным законодательством. Хотя все прекрасно понимали, что это не выигрыш, а дополнительная ответственность.
Главным выигрышем Александра Мороза считали, собственно, то, что он удержался на своем месте председателя парламента. Если бы дело дошло до референдума, то он явился бы по существу выражением народного недоверия парламенту, а значит - и Морозу, со всеми вытекающими отсюда политическими и организационными последствиями.
Мне предлагалось праздновать победу, которую кое-кто называл одной из главных в моей политической жизни. Но праздновать мне не хотелось. Процитирую себя:
«Много чего состоялось в эту историческую ночь. И попытки Мороза отключить линию правительственной связи, которой пользовались мои представители в сессионном зале Верховной Рады, и разжигание страстей депутатов, вынужденных на ходу искать компромисс между своими убеждениями и потребностями государства, и попытки Лазаренко через депутатов из его фракции «Единство» в полчетвертого утра под шумок протянуть положение о том, что правительство может назначать и отправлять в отставку не Президент, а парламент. За эту ночь была выполнена работа, которую вообще нужно было делать все то время, что было отпущено на конституционный процесс, причем работать со свежей головой, а не со «спичками в глазах». Из самого текста видно, что депутаты были не слишком внимательны и пропустили целый ряд противоречий: например, там отмечено, что все граждане равны перед законом и перед Богом, и сразу дан перечень самых широких привилегий депутатов - неприкосновенность и другие. Но если серьезно, то итоговый вариант Конституции, принятый под утро 28 июня 1996 года, несет на себе следы и спешки, и страха, и компромисса».
Процитирую и Дмитрия Табачника, бывшего в то время главой моей администрации:
«Я звонил Президенту каждые полчаса и сообщал ему о том, какие статьи приняты, а какие нет. Где-то между полвторого и двумя часами ночи «нашелся» и присоединился ко мне премьер Павел Лазаренко. Он был порядком уставший… Павел Иванович сразу же обвинил меня в заговоре с Морозом. Мол, я с ним ночью собираюсь лишить Президента его полномочий. В связи с этим Лазаренко решил внести «свою лепту» в конституционный процесс, собираясь отключить свет и воду в Верховной Раде (он выяснил, что система управления находится в подвалах Кабмина), в расчете на то, что, испугавшись, депутаты разойдутся. Я перезвонил Леониду Даниловичу и сообщил ему об этом. Президент стал на мою сторону, согласившись с тем, что это дико и нецивилизованно. Также через свою фракцию «Единство» Павел Иванович часа в четыре утра намеревался изменить статью, в которой говорилось, как назначается и снимается премьер-министр Украины. В нашей формулировке она звучала приблизительно так: «Президент назначает премьер-министра при согласии Верховной Рады и освобождает его», а Лазаренко хотел, чтобы был принят вариант: «Президент назначает и освобождает премьер-министра Украины при согласии Верховной Рады». Если бы эта норма была принята, то Президент не смог бы снять ни Павла Ивановича, ни любого другого премьер-министра. Я позвонил Леониду Даниловичу, разбудил его и рассказал ему об этом. После чего Кучма «нежно» переговорил с Павлом Ивановичем, и вопрос был снят. Где-то под утро я позвонил Леониду Даниловичу и сообщил ему, что Конституция принята. Вскоре ко мне в кабинет вошли мои замы и сказали: «Мы победили». Я спросил: «Кого?» Если Мороза, то нет, потому что Конституция была по-настоящему компромиссной, а если здравый смысл, то да, частично удалось».
Я сразу же приехал в парламент и поздравил депутатов с историческим событием: рождением Конституции независимой Украины. Во многих описаниях и толкованиях «конституционной ночи» меня огорчала предвзятость и поверхностность. Делали упор на то, что я, пусть и с потерями, расширил и укрепил свою власть, добившись превращения Украины в президентско-парламентскую республику, хотя она по сути таковой и была, а глава государства был и главой исполнительной власти.
В чем тут предвзятость? В том, что мне приписывалось неудержимое стремление к власти как к самоцели. А в чем поверхностность? В том, что упускалась из виду заметная ущербность получившегося гибрида. Ну разве можно считать полноценной власть президента в президентско-парламентской республике, если он не может ни при каких обстоятельствах распустить парламент?х связей. Мы с ним работали своеоб рыночно-демократический Это - с одной стороны.
А с другой - вспомним, что я предлагал сделать парламент двухпалатным. Что представляла бы собой вторая палата? Это было бы собрание представителей регионов, избранных от всех территорий на основе равного представительства. Сразу бы резко возросла роль регионов. Эта палата служила бы фильтром, который задерживал бы безответственные, спекулятивные и просто безграмотные законопроекты, принятые первой палатой. Ну, скажите, как можно, зная об этом моем предложении, утверждать, что я ничего так не хотел, как усилить свою власть за счет парламента? Разве не очевидно, что я хотел весьма и весьма существенного повышения роли и качества, профессионального уровня парламента Украины?
Правда, есть одно «но». Наличие мощного регионального представительства усиливало бы парламент в целом, но… в определенном смысле ослабляло бы председателя нижней палаты и его заместителей. Такой вот замечательный парадокс. Замечательный - с точки зрения интересов страны и скверный - с точки зрения личных интересов известных политических фигур.
О перипетиях принятия Конституции 1996 года написано и сказано до сих пор, наверное, не меньше, чем будет сказано спустя десять лет об «оранжевой революции». Разница только в том, что первое событие меньше интересовало народные массы.
А ведь конституционные перипетии той ночью не закончились!
5 марта 2003 года я отправил в парламент законопроект (№ 3207) о внесении изменений в Конституцию. Суть и цели этих изменений: переход к парламентско-президентской республике, двухпалатный парламент, формирование правительства парламентским большинством, реальное право президента распускать парламент, принятие законов на референдумах, проведение президентских, парламентских и местных выборов в один год. Главным в моем законопроекте сочли то, что поправки вносятся не конституционным, а простым большинством голосов. Это, мол, дало бы возможность мне и пропрезидентскому большинству контролировать весь ход конституционной реформы. Опасались и того, что власть получила бы дополнительное время для расстройства рядов оппозиции и компрометации ее лидера.
