Шальван встрепенулся:

— Вы блефуете! Вы мелете ерунду!

— Опомнитесь, Шальван. Разве я похож на шутника?

Продюсер попытался заглянуть в глаза комиссару, и тот прочел в его взгляде что-то похожее на мольбу.

— Мишель так исстрадалась из-за этой атмосферы, ей надо прийти в себя, понимаете… Съемки, климат, который здесь установился… Все это подвергло ее нервы такому суровому испытанию и…

— Войдите, комиссар!

Шальван обернулся. Тьебо широко раскрыл дверь. Мишель Ванье стояла у спинки медной кровати. Ненакрашенная, в бледно-розовом шерстяном халате, с голубой лентой, придерживающей волосы.

— Пожалуйста, Андре-Жорж, оставь нас…

Шальван заколебался, переводя взгляд с одного на другую.

— Прошу тебя!

Продюсер вздохнул и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

— Садитесь, комиссар.

Мишель указала на одно из двух низких и широких кресел, обитых темно-красным бархатом. Кресла стояли у маленького овального столика.

— Спасибо, я лучше постою.

— Как хотите. — Она присела к туалетному столу.

Тьебо видел отражение ее лица в зеркале: большие печальные глаза, темные круги под ними, усталый рот, отчаянно старающийся улыбнуться…

— Вы уже знали, выезжая сюда из Парижа?

— Нет.

Мишель резко повернулась.

— Кто навел вас на след?

Тьебо несколько секунд молча смотрел на нее. Она требовала точного ответа на точно поставленный вопрос. Должен ли он признаться, что попросту использовал ее откровенность?

— Вы сами…

Она явно не могла сообразить, к чему он ведет, и только смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Лас-Вегас… Ревю…

Мишель закусила губу.

— Формальность… Я запросил сведения о вас в тамошней полиции.

Она сгорбилась и сидела так — с остановившимся взглядом, сцепляя и расцепляя пальцы.

— Оттуда прислали факс. Мой помощник прочел его мне по телефону вчера вечером. Слушая, я понял, что только у вас была действительно серьезная причина решиться на убийство Шарля Вале. — Комиссар принялся неуклюже мерить шагами комнату, сильно, чуть ли не до боли, сжимая в зубах трубку. — В Лас-Вегасе вы не танцевали в ревю. Во всяком случае, до встречи с Шарлем Вале. У вас была квартирка неподалеку от Голден Паласа, и вы были «девушкой по вызову»… — Дойдя до камина черного мрамора, на котором желтые тюльпаны составляли компанию какому-то зеленому растению, он повернулся к Мишель. — Макс Дойл, друг Вале, весьма художественный руководитель, контролировал эту суперпрограмму проституции высшего разряда… Это он познакомил вас с Красавчиком?

— Он. Макс однажды привел меня к нему в номер. Они подписали какой-то контракт. Максу хотелось отблагодарить Шарля. Вот я и стала подарком, премией…

Комиссар сразу же вспомнил, как Шарль послал своему другу Максу в качестве такого же подарка Дженни Сен-Клер. В Сен-Жермен-ан-Лэ…

— Что было после?

— Разговаривали…

— О чем?

Она грустно улыбнулась.

— О Париже, о маленьких бистро… Он был такой славный, ну и вот… Не выезжая из Лас-Вегаса, этого города, где сплошные блестки, стразы и неон, мы до рассвета бродили по Парижу… Не вылезая из постели… Смешно, да?

— Ничуть.

— Спасибо. Потом Шарль проводил меня домой и в течение недели не объявлялся. А когда я уже перестала его ждать, пришел и принес контракт на выступления в ревю Макса Дойла. Нагишом или почти… Так все и началось.

Тьебо размышлял, набивая трубку.

— Вале занялся вами. Взял целиком в свои руки. Он, так сказать, сфабриковал вас и выбросил на рынок, верно? Погода была «ясная, без перемен», как говорят метеорологи, так?

— Да.

— И когда же она стала портиться?

Мишель покачала головой.

— Когда я выразила намерение полетать на собственных крыльях…

— Вам так и не удалось этого добиться.

— Нет. Что бы я ни делала, как ни старалась, я все время и везде натыкалась на него.

Тьебо представил себе ситуацию. Она — окрыленная первыми успехами — пробует освободиться от опеки и вынуждена отказаться от этого намерения, потому что не в силах выпутаться из паутины.

— Сколько длилась ваша связь?

— Я вам уже говорила: два года.

— Вы жили вместе?

— Нет.

— Вы любили его?

Она задумчиво помолчала, потом устало ответила:

— Думаю, что да.

— А он вас?

Мишель резко подняла голову.

— По-своему — тоже, комиссар. Я была его вещью, его рабыней. Я была ему обязана всем, и он умел мне об этом вовремя напомнить.

Тьебо не стал возражать. Насколько он успел узнать Вале, это было в его стиле. Для Красавчика Шарля все было тесно связано или, по крайней мере, ему хотелось, чтобы была эта связь.

— Выйдя за Шальвана, вы бы избавились от Шарля, так?

— Конечно.

Он, быстро затягиваясь, снова стал ходить взад-вперед мимо двух окон: от камина к огромному шкафу.

— До сих пор он чувствовал себя властелином. Вы зависели от него, он мог влиять на вашу жизнь, на вашу карьеру. Как только вы становитесь женой Шальвана, он рискует получить мат на двух досках сразу. Опять так?

Она кивнула, соглашаясь.

— Он мог опасаться, что вы воспользуетесь переменой в своем положении, чтобы полностью отстранить его от дел «Ривьера-продюксьон». То есть иссяк бы еще один, куда более мощный, чем ваш, источник дохода. А Вале имел слабость держаться за то, что имел. Тоже так?

— Так.

— А это входило в ваши намерения? Он не зря опасался?

— Он себе это внушил.

— Но вы-то, вы? Зря опасался или нет?

— Зря. Хотите верьте, господин Тьебо, хотите нет, но я никогда не могла забыть, что, если бы не он, мне пришлось бы продолжать укладываться в постель по телефонному звонку!

— Вы пытались его урезонить?

— В последнее время только этим и занималась.

— Реакция?

— Цинизм и угрозы. Послушать его, так мы с ним всегда были во всем заодно: и в лучшем, и в худшем. Одного поля ягоды, оба прежде всего — карьеристы… Он все перепробовал, комиссар. Включая душ Шарко. Действовал и кнутом, и пряником. То угрозы, то соблазны. Он меня, видите ли, любит, просто жить без меня не может. Совершенно зря бросил меня, никогда не мог себе этого простить, и только гордость не позволяла признаться…

— А что? Может, это была правда? Пигмалион, влюбленный в созданную им статую… Разве не бывает?

— Умоляю вас! Вы что — ищете ему оправдания?

— Просто пытаюсь понять.

И снова взгляд Мишель встретился со взглядом Тьебо.

— Вы пытаетесь понять жертву или… — Она не закончила фразу, по-видимому, не решаясь выговорить слово.

— Так что же, Мишель, произошло в тот вечер?

Актриса встала, подошла к ночному столику, взяла сигарету. Но прикурить ей удалось только со второй попытки.

— Вам следовало бы спросить, что произошло за два дня до того вечера…

— Считайте, что я так и сделал.

Мишель медленно подошла к комиссару.

— Он поставил мне условие: либо я ловко устраиваю так, чтобы мы с Андре-Жоржем разошлись, так, чтобы все между нами осталось, как было, либо…

— Либо он ему рассказывает о Лас-Вегасе?

— Гораздо хуже, комиссар! Куда грубее! Если я откажусь, вся итальянская и французская пресса — определенного пошиба, конечно, — начнет наперебой превозносить продюсера Шальвана, который уж настолько не конформист, что женится на бывшей проститутке. Мне было дано сорок восемь часов на размышление. После этой отсрочки он, ни минуты не медля, дает зеленый свет кампании в газетах.

— Когда и где вы должны были дать ему ответ?

— Он назначил мне свидание сразу же после записи передачи. Ждал меня в машине у студии. По дороге в Нейи мы не обменялись ни единым словом. В какой-то момент я даже подумала, что он… Ну, что он отказался от шантажа. Но вдруг он остановился — в ста метрах от дома Андре-Жоржа, выключил мотор и повернулся ко мне. — Она сглотнула слюну. — Спросил: «Ну, что ты решила?» Я говорю: «Шальван просил меня выйти за него замуж через месяц». Он засмеялся: «А ты?» Я ответила, что согласилась. Он опять засмеялся: «Что ж, моя крошка, ты сама этого захотела. Посмотри на него как следует, когда я сейчас при всех сообщу ему, что он берет в жены лас-вегасскую шлюху!»