Раздосадованная дурацким сном, который объяснялся лишь физиологическими причинами (Ирине хотелось в туалет), а никак не аморальными, обнаружила, что помешанный вылупился на нее с таким видом, будто подсмотрел ее сон.
Ирина поежилась: не дай бог, если кто‑нибудь, кроме нее, обладает даром соглядатая чужих снов!
Взгляд балерины, скользнув по комнате, споткнулся о вазу, до краев наполненную желтовато — зеленоватой жидкостью.
«О боже! — обомлела Ирина. Если б она не сидела, то упала бы, где стояла. — Я к тому же еще и лунатик!»
«Но лунатики действуют при луне!» — спохватилось несчастное существо.
«Могут хоть при солнце, главное — во сне!»
«Неужели я пописала при этом нахалюге!»
«Невозможно! Это случилось ночью! Могла ли я до сих пор не заметить вазу, полную мочи?»
«Несомненно. Я ни разу не подняла на нее глаз!»
Взгляд Игрека невольно обратился к предмету переживаний небесного создания.
Окаменев от стыда, Ирина осознала: скрыть грех уже не удастся.
«Скорей — в окно!»
Вместо того, чтобы осуществить сумасшедший замысел, Ирина со светской улыбочкой поведала гостю:
— Не знаю, что делать с бабушкой! Всегда выставляет свою ночную вазу на всеобщее обозрение!
— Красиво! — согласился Игрек. — А, может, это ее хряк отлил?
Ирина оказалась во власти безумца, о чем не подозревала. Иллюзия свободы тешила ее.
«Эта гордячка голой пройдется по нашему Бродвею, если я захочу! — Игрека заколотило от восторга. — Я могу ей вставить между ног цветок! Я все могу! Она моя раба! Но даже не узнает об этом! Я король! Девчушка будет называть меня „Ваше величество, Игрек Первый!“ Я могу… я могу…» — безграничные возможности поставили повелителя в тупик.
«Не желаю!» — усилием воли Игрек Первый оборвал паутинки, связывавшие его с балериной, превратившись в безымянного, бездомного юродивого. Утратив власть над хорошенькой барышней, Игрек обрел свободу. Став независимым от беса сладострастия, Долговязый мог позволить себе любые мечты. Как каждый смертный.
* * *
— Пойдем в Воробьевку! Я хочу увидеть Алевтину! — девушка из чужого сна поселилась в Ирине.
«Если она и впрямь ведьма, то вселилась в меня! Ведьмы это умеют! Умру, если не поцелую ее! — в любовном бреду Ирины проскальзывали трезвые мысли: — Воробьевка плачет по мне!»
— Ты здорова. Тебе нечего делать в дурке!
— Я здорова?!
Только сумасшедший мог оскорбиться тем, что его признают нормальным. Веское доказательство безумия девушки на Игрека не произвело впечатления.
— Ты видишь свои сны, а не чужие! — все в глюке противилось появлению чокнутой балерины в дурдоме.
«Только ее там не хватало! Узнает, что Тины больше нет, сама жить не станет!» — Игрек заглянул Ирине в душу.
Впрочем, и на лице балерины было написано:
«Умру, если не увижу Алевтину!»
От зловония бабушкиного снадобья Игрека замутило.
Ирина зачем-то вливала ему в рот снотворную микстуру, вызывающую сексуальное возбуждение у кабанов.
— Сейчас ты убедишься, что я самый настоящий глюк!
От близости желанного тела блудливый бес в мальчике вновь пробудился, вильнул хвостом и бесстыдно схватил его за гениталии.
«Она твоя!» — задыхаясь, шепнуло распутное животное.
6.
Тараканья микстура сделала свое дело.
У Игрека в руках появилась фарфоровая статуэтка румяной танцовщицы с трюмо. Присмотревшись к ней, глюк убедился, что это маленькая Ирина.
«Я еще не сплю! — успокоил себя Долговязый. — Я себя контролирую!»
Игрек услышал легкий вздох.
Статуэтка оказалась живой, излучающей тепло. Глазками заморгала, ротик разинула, язычок высунула.
«Бывает!» — не желая отдаваться во власть химер, заключил Игрек.
Неловко повернув крохотную Ирочку, неуклюжий глюк нанес ей урон. Бальное кружевное платьице съехало на пол, и в руках у Игрека оказалась голенькая балерина. Она кокетливо улыбнулась и сделала губы бантиком, как для поцелуя. Все интимные места у нее, в отличие от обыкновенных кукол, наличествовали.
«Таких крох в жизни сколько угодно!» — не желая признаваться себе в том, что спит, упрямился Игрек.
Щекочущее дыхание куколки на груди глюка открыло ему: он совершенно обнажен. Далее противиться вожделению дылда не мог.
Когда фаллос Игрека вошел в крохотную Ирочку, она жалобно пискнула: «Ку-ку» и лопнула, как мыльный пузырь.
* * *
Открыв глаза, спящий успел заметить на лице Ирины следы брезгливости, вызванной его гнусным сновидением.
Игрек намеревался отречься от срамного сна, но Ирина ни в чем его не обвиняла.
Кисейная барышня без всякого стеснения стянула с себя платье, оставшись в трусиках и бюстгальтере. Не обращая на обалдевшего парня никакого внимания, Ирина избавилась и от этих изысканных тряпочек, ласкавших глаз созерцателя. Впрочем, тайна, сокрытая за ними, пленила Игрека еще больше. При том, что он не мог отделаться от стыда, будто подсматривал за девушкой. Ирина раздевалась не для него. Она не желала Долговязого, но и не выказывала отвращения к возможной близости с ним. Девушка попросту забыла о его существовании, поэтому наблюдатель ощутил себя скверным мальчишкой, приникшим к замочной скважине.
по-прежнему не замечая соглядатая, балерина с блуждающей улыбкой вынула из вазы розовую гвоздику и направилась с ней к дивану.
Сообразив, что затеяла полоумная, Игрек вырвал у нее цветок. Ирина и на это не обратила внимания. Она легла на спину с плотно прижатыми ногами. Ее мечтательный взор, обращенный вверх, легко преодолел потолок, устремившись в небесную высь.
Игрек дотронулся губами до груди девушки, от холода покрытой гусиной кожей. Опасения нежного насильника получить пощечину оказались напрасными.
На его глазах пупырышки разгладились. Тело Ирины стало теплым — Игрек удостоверился в этом, приникнув губами к другой груди, потом — к животу… Ноги девушки сами собой раздвинулись…
7.
Игрека поразило, что он был у Ирины первым. Из‑за распутства, принятого в Воробьевке, ему не приходило в голову, что у женщины когда-то все начинается.
Балерина наслаждалась любовью, но Долговязому это не принесло радости. Дюймовочка принимала его за кого-то другого. Или кого-то другого за него…
Игрек запутался в своих ощущениях.
Когда он поднялся, Ирина с блаженной улыбкой смотрела сквозь него.
— Ау!
Кроха не ответила. Хотя губы ее беззвучно шевельнулись: «Уа…»
Не прощаясь, гость покинул дом, завороживший его до того, что он чуть не застыл, превратившись в одну из статуэток.
Всю дорогу до Воробьевки глюк чувствовал, что связан с Ириной незримыми нитями. И лишь оказавшись в больничном саду, он оборвал их. В дурдоме проще быть одному, чтобы эти самые нити не свились в петлю.
8.
Как только Игрек вдохнул пряный аромат желтой акации, произраставшей в окрестностях Воробьевки, Ирина очнулась от забытья.
Бабушка блаженно всхрапывала за стеной. Спросонья девушке казалось, что эти звуки издают любвеобильные хряки.
Ирину поразило, что она в одиночестве. По запаху она определила недавнее присутствие постороннего. Потом обнаружила свою наготу. Тело сладко ныло, как бывает, наверно, после любви…
Приятный сон не отлетал напрочь, оставаясь будоражащим воспоминанием.
* * *
Алевтина пришла к Ирине в гости, хотя они не были знакомы. Ни слова не промолвив, девушки обнажились. Прежде Ирина ни с кем не умела обходиться без слов.
Балерина легла на диван, как в холодную ванну. Ее стала бить дрожь. Подняв глаза на Алевтину, Ирина узрела, что красавица стоит над ней в смятении. Причина душевных терзаний возлюбленной сразу же открылась обольстительнице: у той был мужской детородный член.
Тронутая деликатностью Ведьмы, Ирина поманила ее. Предмет, вызывавший у балерины легкое омерзение, когда он наличествовал у мужчин, показался ей удивительно уместным на нежном теле девушки. Даже его пугающие размеры не отвратили Ирину от очаровательной Тины.
