Пир во время чумы!
— Ты счастлив, мой миленький? — вопрошала Алевтина красного от жара Игрека.
— Чудо! Это чудо!
Судакову померещилось, что молодые люди улетели.
Так и вышло. Сделав два шага, Ведьма и Ангел упали в кусты.
Ошалевшая Люся глядела на огонь в одиночестве. Душевнобольные бесновались возле нее, но девушка их не видела. Она переживала то, что лишь один мужчина смог ей подарить, да и то всего однажды.
* * *
Доктор Ознобишин на пожар припоздал. Когда Сизов сообщил ему, что горит Служба безопасности, Иннокентий Иванович подумал:
«Симулирует шизофрению! Завтра же выпишу!»
Первой, кого доктор увидел на пожаре, была Люся. Упираясь спиной в дерево, она сползла на землю. Тело ее, изломанное судорогами, затрепыхалось на газоне.
«Эпилепсия! — удивился доктор. — Как бы язык не прикусила! Надо ей что‑нибудь вставить в рот».
Ничего непристойного Ознобишин не имел в виду.
* * *
Вылетев из гнезда, Кукушка с меланхолическим видом куковала, сидя на корточках. Ей казалось, что через огонь она прикоснулась к вечности.
Ознобишин насчитал, что кому-то Кукушка предрекла больше ста лет жизни.
— Кому ты столько накуковала? — в изумлении спросил Иннокентий Иванович.
— Всем! — Кукушка сделала широкий жест, обнимающий пространство. — Всему человечеству.
— Спасибо, — растрогавшись, проговорил психиатр от имени человечества.
2.
И себе самому Ознобишин не признавался в страхе, который овладел им при известии о пожаре: не его ли глюки запалили Службу безопасности?
Иннокентий Иванович опасался, конечно, не банальных поджигателей со спичками и канистрой бензина. Мог ли кто‑нибудь из его питомцев воспламенить контрразведку на расстоянии?
Таких талантов за ними не водилось, к сожалению.
— И вы тут, доктор? — со злорадством проговорил кто-то за спиной. — Наверно, неспроста?
Ознобишин обернулся.
Раскрасневшийся близ огня полковник Судаков пылал ненавистью… К кому? Не к тому ли человечеству, которому Кукушка предрекала долгие лета.
— Шел мимо, дай, думаю, посмотрю, что горит…
Прикинувшись простачком, Ознобишин почему-то стал оправдываться перед полковником, от которого получал деньги на исследования.
— Надеюсь, — многозначительно протянул Сергей Павлович. — Даже птица не гадит в свое гнездо!
— А мы разве… — когда два человека думали об одном и том же, Иннокентий Иванович поражался.
«Полковник думает обо мне лучше, чем я того заслуживаю, — признавался себе доктор. — Увы, у меня нет возможности нагадить в свое гнездо!»
Когда к полыхающей контрразведке подкатил черный «мерседес» Коровко, Сизарь поспешно вспорхнул с насиженного места.
— Григорий Ильич, она здесь!
— Кто?
— Душа вашей супруги! Погреться прилетела… Вдовец не скрыл раздражения:
«Нигде от нее покоя нет!»
— Пожар — это так эротично! — с придыханием шепнула ухоженная, дебелая дама лейтенанту Мухину.
Пограничник перевел на нее блуждающий взор.
— Вы со мной не согласны?
Мухе почудилось, что ярко — красные губы тетки охвачены пламенем.
— Чего?
— Пожар — это очень сексуально! — в нетерпении прикрикнула дама на увальня. — Огонь похож на любовь!
— Сколько невидимок… — потрясенно пробормотал Муха. — Почему их так манит огонь…
— Не слышу! Вы про что?
Невидящий взгляд пограничника прошел сквозь даму.
— Они такие прыткие, вездесущие…
— Вы про сперматозоиды?
— Невидимки…
— Зачем вам их видеть! — дама потеряла терпение. — Вы что, с микроскопом сексом занимаетесь! Не нужно думать о всякой чепухе! Считайте, что их нет!
— Они есть… их много… Они меня узнали…
— Вы сумасшедший! — дама с опаской отпрянула от пограничника. И наткнулась на Сизаря. — Пожар — это так эротично!
— Даже души умерших занимаются сексом на пожаре!
Дама и от этого глюка испуганно отпрыгнула: сплошные безумцы!
— Оставьте меня в покое! — завопил Муха. — Я не ваш! Меня все видят! Меня можно руками пощупать! Нет, я не невидимка! Я могу пощупать кого захочу, а вы нет! — вряд ли пограничник понимал, что хватает докучавшую ему расфуфыренную тетку.
Дама завизжала в ужасе:
— Пошел вон, козел!
— Видали! — торжествовал Муха. — А теперь вы ее схватите!
Теткина пощечина показалась пограничнику нежней поцелуя.
* * *
Волны теплого воздуха от пожара докатились до двух обнаженных тел, белевших в кустах.
Алевтина чувствовала, что каким-то образом причастна к празднику огня, восхитившему ее любимого.
«Если б я была настоящей ведьмой, — горько вздыхала Тина, — каждую ночь устраивала бы ангелочку такие костры!»
Когда влюбленные, охваченные непереносимым вожделением, упали на землю, девушка вновь испытала волшебное состояние: переселения душ. Произошло это почти сразу после слияния тел. От обычного оргазма случившееся было так же далеко, как свободное падение в воздухе от прыжка с парашютом. Всякий раз, когда подобное происходило с Ведьмой, она замирала от страха:
«Сейчас разобьюсь!»
Пожар обострил все ощущения. И свободного падения тоже.
Безмолвные тени зрителей соснами качались над обнаженными телами, возбуждаясь от зрелища чужой любви. Алевтина и Игрек не удостаивали их вниманием.
«Какое счастье — сгореть вместе с моим ангелом в огне! — блаженствовала Ведьма. — Очистительный огонь… Кажется, я уже обуглилась изнутри…»
* * *
Плаксивый детский голосок совсем рядом поднял стыдливую Ведьму с земли. Ребенку не следовало видеть оргию. Во всем, что касалось детей, Алевтина была девушкой строгих нравов.
Вакханка опустила глаза на своего любовника. И обомлела.
На земле в изнеможении раскинулась она сама. Алевтина. Ведьма. Сумасшедшая баба.
«Кажется, я все-таки разбилась! — на удивление спокойно отметила непонятная особа, вспомнив про свободное падение. — Ку-ку!»
* * *
Визуальное изучение неподвижного тела, покоившегося на траве, — тактильное, даже обонятельное — подтверждало несомненную истину: означенное тело принадлежало Алевтине. Оно было прохладным… Пахло духами — «Шанелью № 5», последнюю капельку которых девушка выдоила утром из флакона.
Ведьмовское любопытство пересилило в Алевтине человеческий умопомрачительный страх.
«Если я лежу на земле, то кто же стоит над телом? Наверно, я умерла от счастья, а душа моя отлетела и вознеслась над оставленной плотью… Душу увидит только Сизарь… Вообще-то он шарлатан — видит те души, за которые ему платят деньги, а за меня ему не дадут ни шиша…»
Версия об отлетевшей душе не утешила девушку, потому что не соответствовала действительности.
Во — первых, Алевтина ощупала себя. Оказалось, что она не бестелесный дух, а вполне ощутимая телесная оболочка.
И во — вторых: где Игрек? Успел незаметно юркнуть в кусты, чтоб пописать?
Алевтина скользнула рукой по своему телу.
О боже! Между ног, где приличествовало только пушиться шелковистой растительности, девушка нащупала бодрый фаллос, которого у нее сроду не бывало. Волосатая мошонка тоже не порадовала Тину.
Дальнейшее обследование тела показало, что вместо двух теннисных мячиков девичьей груди осталось ровное место, и что самое ужасное — волосатое.
«Мои дамские прелести быльем поросли…» — не осознавая еще величины своих утрат, рассудила Ведьма. Так солдат, у которого в бою оторвало ноги, хладнокровно разглядывает свои обрубки.
Физиономия тоже на ощупь была незнакомая… и не женская.
Короткая стрижка…
«Я Игрек!» — наконец осенило Алевтину.
Осознав свое открытие, девушка узнала и родной фаллос, и мошонку, и даже лицо.
«Каким образом я превратилась в Игрека? Это раз».
«Может быть, меня еще можно спасти от смерти, если вызвать „скорую“? Это два».
Под собой Алевтина подразумевала распростертое на траве неподвижное тело.
