— Я очень рада, что вы пришли, миссис Рокуэлл, — сказала она. — Вы прекрасно выглядите, и позвольте вам еще раз сказать, что нас всех очень обрадовало известие о том, что в семействе Рокуэллов ожидается прибавление. Я знаю, что сэр Мэттью в восторге, и для него это, конечно, большое утешение в его горе…
Она была одной из тех женщин, которые вступают с кем либо в разговор не для обмена мнениями, а исключительно из любви поговорить. Такие люди, как правило, говорить умеют гораздо лучше, чем слушать, поэтому последнее достается их поневоле немногословным собеседникам.
Следующей темой обращенного ко мне монолога миссис Картрайт был все тот же рождественский базар:
— …Так много нужно сделать. Но, слава Богу, здесь прекрасные люди, и многие рады помочь… но, между нами, некоторые из них довольно тяжелы на подъем — вы меня понимаете? Их все время надо подталкивать, подгонять, чтобы дело сдвинулось с места… Вот этот базар, например — если не провести его задолго до Рождества, то на приличную выручку и рассчитывать нечего! Так что здесь все будет зависеть от организованности и расторопности наших дам. Я, кстати, надеюсь, что вы-то сможете найти для нас какую-нибудь безделушку на продажу… и купить потом что-нибудь тоже, — хоть какую-нибудь мелочь… Вы уж простите мою настырность…
Я заверила ее, что уважаю ее озабоченность общим делом и что обязательно поищу что-нибудь для благотворительного базара.
— У меня есть маленькая брошка с бирюзой и жемчугом, может она подойдет?
— Идеально! Это будет очень щедрый вклад… Огромное спасибо… Я уже чувствую, что в дальнейшем, когда вы… поправитесь, я смогу во всем на вас опираться. Например, летом я очень хочу устроить костюмированное действо в развалинах аббатств а, и я уверена, что вы мне поможете.
— А вы уже когда-нибудь это здесь устраивали?
— Да, пять лет назад. Нас, правда, подвела погода — все время лил дождь. Это было в июле. Я думаю, что в этом году стоит это сделать в июне. Все-таки июль, как правило, очень дождливый месяц.
— А что это было за действо?
— Историческое. С такими изумительными готовыми декорациями, как наши развалины, сам Бог велел разыгрывать исторические спектакли на открытом воздухе.
— А где вы взяли костюмы?
— Часть из них мы одолжили в Киркландском Веселье, а другие смастерили сами. Проще всего было сделать костюмы монахов — черный балахон с капюшоном и все, но получилось очень эффектно. Все говорили, что глядя на наших «монахов», было легко забыть, что от аббатства остались одни руины.
Эта информация значила для меня гораздо больше, чем могла предположить миссис Картрайт, и я так увлеклась этим разговором, что не сразу заметила, что Рут пыталась поймать мой взгляд, чтобы дать мне понять, что нам пора уходить. Мы попрощались с миссис Картрайт и пошли домой.
Мне было трудно разговаривать, потому что я волей-неволей думала о том, что я узнала от миссис Картрайт: у кого-то из тех, кто пять лет назад исполнял роль монаха, сохранился монашеский костюм, который и был использован, чтобы меня напугать.
Оставалось выяснить, кто из обитателей Киркландского Веселья изображал монаха во время костюмированного действа в аббатстве. Похоже, что это могла быть только Рут, так как сэр Мэттью и тетя Сара уже тогда были слишком стары для таких развлечений, а Люк, наоборот, был бы слишком мал для этой роли. С другой стороны… Пять лет назад ему было двенадцать лет, и, судя по его нынешнему росту, он уже в то время мог быть выше большинства своих сверстников. Таким образом, я могла подозревать двоих — Рут и ее сына.
— Миссис Картрайт рассказывала мне сейчас о костюмированном действе в аббатстве пять лет назад. Вы в нем тоже участвовали? — спросила я.
— Вы плохо знаете миссис Картрайт, если думаете, что она могла кого-то оставить в покое.
— А кого же вы играли?
— Жену короля — королеву Генриетту-Марию.
— И все?
— Это была большая роль.
— Да, конечно. Я просто спросила, потому что миссис Картрайт сказала мне, что из-за недостатка исполнителей некоторым пришлось играть по нескольку ролей.
— Она имела в виду тех, у кого были маленькие роли.
— А Люк тоже участвовал?
— Не то слово — ему так все это нравилось, что он по-моему, был готов один играть за всех, но ему пришлось удовольствоваться ролью монаха.
Так, значит, все-таки, это был Люк! Во всяком случае, очень похоже на правду, думала я, потому что в ту злополучную ночь он появился на лестничной площадке только через некоторое время после Рут, таким образом он мог успеть скинуть с себя рясу и надеть халат.
Ну, а полог моей кровати и грелка — тоже он? А почему, собственно, нет? Ему ничего не стоило незаметно побывать в моей комнате, пока я гуляла. Если цель всех этих действий была в том, чтобы испугать меня и таким образом помешать рождению моего ребенка, то Люк был именно тем человеком, кто мог быть больше всех заинтересован в таком повороте событий.
— Вы хорошо себя чувствуете? — вдруг спросила Рут.
— Да, благодарю вас.
— Мне показалось, что вы что-то сейчас сказали, но я не разобрала, что именно.
— Ничего особенного — это я просто задумалась о миссис Картрайт. Она очень разговорчивая дама, не правда ли?
— Да уж.
Впереди уже показался наш дом, и мы обе одновременно посмотрели на него. Я как всегда невольно взглянула на парапет южного балкона, с которого упал Габриэль, и мне сразу показалось, что он выглядел как-то не так, как обычно. Я даже остановилась, пытаясь разглядеть, в чем дело, и заметила, что Рут пристально смотрит туда же, куда и я.
— Что это? — спросила она, ускоряя шаг.
На парапете виднелось что-то темное, как будто через него перегнулся человек.
— Габриэль! — подумала, а вернее, должно быть, воскликнула я, потому что Рут сказала:
— Чепуха! Это невозможно. Но… что это… кто это может быть?
Я побежала к дому, Рут пыталась меня остановить, но я не слушала ее и, задыхаясь, продолжала бежать.
Теперь мне уже было видно, что казавшееся безжизненным тело, повисшее на парапете, было закутано в монашескую рясу, капюшон которой свисал с парапета вниз. Больше ничего разглядеть я не могла.
— Она же упадет! Кто это? Боже мой, что же это такое? — прокричала Рут, обгоняя меня и вбегая в дом. Я не могла за ней угнаться и с трудом переводила дух, но все-таки не остановилась, а побежала за ней. В коридоре вдруг появился Люк, который сначала с удивлением посмотрел на свою мать, промчавшуюся мимо него, потом на меня и спросил:
— Господи, что случилось?
— Там кто-то на парапете, — задыхаясь, крикнула я, — на балконе Габриэля!
— Кто?!
Не дожидаясь ответа, Люк бросился вверх по лестнице, а я из последних сил пыталась за ним поспеть.
В этот момент на верхней площадке появилась Рут. Она улыбалась какой-то странной улыбкой и держала в руках нечто, что я тут же узнала — это была моя синяя накидка, длинная, теплая зимняя накидка с капюшоном.
— Моя накидка… — выдохнула я в изумлении.
— Зачем, скажите на милость, вы ее повесили на парапет? — строго, почти грубо, спросила Рут.
— Я? Но я ничего подобного не делала.
Они с Люком обменялись многозначительным взглядом.
Затем она пробормотала:
— Она так висела, что было похоже, как будто кто-то перегнулся через парапет и вот-вот упадет. Я безумно испугалась, когда ее увидела. Это была очень нехорошая шутка.
— Так кто же это сделал? — воскликнула я. — Кто все это подстраивает — все эти глупые, жестокие шутки?
Вместо ответа они оба посмотрели на меня так, как будто во мне было что-то странное и как будто они получили подтверждение каким-то своим подозрениям на мой счет.
* * *
Я во что бы то ни стало должна была найти объяснение всем этим происшествиям. Из-за них я потеряла покой и все время как бы подспудно ожидала, что случится что-нибудь еще. При этом ведь все, что произошло — кроме, конечно, появления «монаха» в моей спальне — было просто цепью глупых, но в общем-то невинных шуток. С монахом было понятно — если кто-то хотел напугать меня, чтобы вызвать выкидыш, то он был весьма недалек от цели. Но как объяснить все эти мелкие «фокусы»? В чем был их смысл для того, кто их устраивал?