— Кто это был? Скажи…

Дядя стремительно обернулся. Рявкнул:

— Скажу одно: к зеркалу близко не подходи! И не смотри в него, ясно?!

Тэсси охватил такой гнев, что затряслись руки, и вторично за утро пришлось отложить работу. «Иначе на вышитых цветах вырастут настоящие шипы». Аккуратно собрав мотки ниток, иголки и ножницы, Тэсси отправилась в мастерскую к брату.

В глаза ударил солнечный свет. Арнек трудился над деревянным сундуком. Казалось, едва касался янтарно-желтой поверхности, стружки снимались не толще лепестка, но все яснее выступала мощная львиная лапа, придавившая к земле солнечный диск.

Увидев сестру, Арнек отложил резец и яростно промолвил:

— Я не знаю, как назвать городского главу! Почему не выслал дружину в подмогу воинам Дремотного города и Старого полесья? Если дракон повернет на юг, наша участь будет плачевна. Если же устремится на север… Тогда здесь укроются беглецы со всей округи. А это всегда — теснота, воровство, болезни.

— Верно, — шепнула Тэсси, думая о давнем моровом поветрии, оставившем их с Арнеком сиротами. — Верно… Только…

— Как повлиять на главу? Не знаю. Разве что Чарк хитрость присоветует? Он тебе больше ничего не рассказывал?

— Нет. — Тэсси смутилась, припомнив, чем были заняты ее мысли и какими вопросами донимала Чарка. — Подожди! Сказал: раз в год дракон требует девушку на съедение.

— Боюсь, если дракон нападет, одной девушкой не откупимся, — угрюмо пробормотал Арнек. — Жертв будет много больше.

Тэсси уныло кивнула и двинулась к двери, но брат жестом ее остановил.

— Вот что, Тэсси. Наш дядя ничего не делает без умысла. О старшинах заговорил не случайно, зря я его осадил. Сходи завтра к нему… Я бы и сам сходил, но, боюсь, дело кончится раздором. Ты же с ним ладишь. Попробуй, расспроси…

— Схожу, — пообещала Тэсси, надеясь, что брат усмотрит в ее поспешном согласии лишь обычную покладистость и миролюбие.

Арнек одобрительно кивнул, и Тэсси на цыпочках удалилась.

…На рассвете она загасила оплывшую свечу и устало потерла глаза. Пол устилали обрезки и лоскутки, зато на скамью были брошены штаны, рубаха и даже плотный короткий плащ. Правда, у рубахи оказался синий ворот, коричневая спина и серые рукава, а плащу не хватало капюшона, но в целом это была добротная одежда, и Тэсси осталась довольна.

Всю ночь она просидела спиной к зеркалу, но сейчас, передвигаясь по комнате, уже не могла избегать взглядом его бирюзовой глади. Каждый раз, как взор ее касался зачарованного стекла, по зеркалу растекалась легкая дымка. Тэсси подступила ближе и уперлась взглядом в стекло.

Никогда еще она не видела незнакомую комнату так ясно. За окном разгорался розовато-жемчужный восход. Узник стоял, опершись о раму окна, и смотрел вниз. Тэсси в тысячный раз попыталась его окликнуть, и в тысячный раз узник ее не услышал. Отступил от окна, расправил край плаща и взял в руки серебряную застежку с крупным черным, зеркально блестевшим камнем. Лицо его отразилось в камне, и Тэсси вдруг встретилась с незнакомцем взглядом.

Он увидел ее! Вскрикнул от изумления и выронил застежку. Перепуганная Тэсси отскочила от зеркала. Сердце билось где-то в горле, в ушах гремел дядин голос: «К зеркалу близко не подходи!» Но Тэсси знала, что снова посмотрит в зеркало — и прямо сейчас.

Узник ждал, поднеся застежку близко к глазам. Мог бы ждать день, два, месяц — не теряя терпения, это Тэсси поняла сразу. Нелепо было рассчитывать, что он сочтет увиденное пустой грезой. Прежде чем она успела шевельнуть губами, он выпалил:

— Выпусти меня отсюда!

— Что? — опешила Тэсси.

— Открой дверь! Скорее!

— Но я не могу, — пролепетала она, чувствуя себя безумно виноватой: из пустой прихоти заронила несбыточную надежду.

— Умоляю тебя! — закричал он. — Я здесь полгода. Я сойду с ума или брошусь вниз с башни!

Тэсси внезапно почувствовала, что узник говорит правду, в которой до этой минуты не признавался даже самому себе — он был близок к безумию. Его лицо уже не было ни гордым, ни высокомерным. Он внушал только сострадание — не страх.

— Я не могу. — Тэсси чуть не плакала. — Я не знаю как.

— Да сможешь, клянусь кровью дракона! — воскликнул он с такой страстью, что Тэсси на мгновение поверила в собственные неведомые силы. — Ты же хозяйка дверей! Сунь руку сквозь стекло!

— Что?!

— Скорее, дай руку!

Тэсси медлила. Ей совсем некстати вспомнился наказ дяди. От какой опасности Чарк хотел ее оградить?

— Помоги мне! — В голосе узника слышалась истерическая мольба. — Я отблагодарю, клянусь кровью дракона!

Он на мгновение прижал ладонь к клейму над левой бровью.

Тэсси подняла руку, но так и не коснулась дрожащими пальцами стекла. «Вдруг не он выберется сюда, а я провалюсь к нему?!»

— Решайся, трусиха! — крикнул он в отчаянии.

Тэсси оскорбилась — особенно сильно потому, что и впрямь изрядно трусила. И, не раздумывая, сунула пальцы сквозь стекло.

В первый миг она ничего не ощутила. Только бессмысленно смотрела, как бегут по зеркальной глади круги, точно от брошенного в воду камня. Затем руку ее до хруста стиснула другая рука. Совсем близко Тэсси увидела серые глаза, полнившиеся сумасшедшим весельем и такой же неистовой дерзостью. Вместе с незнакомцем она неслась куда-то. Вниз? Вперед? Ветер свистел в ушах, пенились белые буруны на гребнях волн. Волны мчались мимо — или Тэсси с узником летели над волнами? На горизонте вставал город. Меж зелени висячих садов белели остроконечные башни. Мелькнули золоченые купола, развернулись светлые зеленые долины и темно-зеленые дубравы предгорий, а вот и белые шапки гор, за ними — расплавленное серебро реки, новые луга и пашни, новые леса. Затем — высокие стены очередного города.

— Я твой должник!

Узник разжал ладонь. Тэсси откачнулась назад и упала на спину. Затем приподнялась и уставилась в зеркало, отражавшее ее собственное покрасневшее и донельзя глупое лицо. Правая ладонь онемела. Тэсси попыталась шевельнуть пальцами. Что-то мешало, что-то тонкое и холодное.

Поднеся руку к глазам, она обнаружила серебряную цепочку, опутавшую пальцы. На цепочке покачивалась единственная бусина. Темно-красная, как показалось вначале, но почти сразу Тэсси обнаружила, что сама бусина хрустально прозрачная, однако заполнена вязкой, густой, рубиново-алой жидкостью.

Никогда раньше Тэсси не навещала дядю, но не сомневалась, что легко отыщет его жилище. Чарк как-то обмолвился, что живет возле Ведьминого омута, а там много десятилетий никто не селился.

Тропинка круто сбегала вниз, Тэсси издалека увидела извилистую ленту ручья, прозванного Ведьминым омутом. Воде полагалось бы блестеть и сверкать под солнцем, но солнечные лучи словно тонули в ручье. Поверхность воды оставалась маслянисто-черной. Тэсси слышала, что ни один зверь никогда не выпил черной воды, а примеру зверей следовали и люди.

Дом, прятавшийся в тени плакучих ив, открылся внезапно. К изумлению Тэсси, в доме имелось и крыльцо, и крыша, и даже ставни на окнах были целы, а не висели наполовину оторванные, издавая под ветром жуткий скрип. «Как можно было бы предположить по виду хозяина».

Тэсси не была уверена, что застанет дядю, скорее даже наоборот, но ей повезло. Чарк занимался делом самым прозаическим — колол дрова. Увидев племянницу, вместо приветствия спросил:

— Тебя прислал Арнек?

— Я и сама хотела прийти, — начала Тэсси, стараясь по возможности не лукавить. — Вот, — торопясь, она достала из мешка подарок, — это тебе.

На солнечном свету одежда показалась невероятно жалкой. Ткань вылиняла, пестрели заплатки. Чарк молчал, изогнув смоляную бровь, и Тэсси пала духом, понимая, что он скажет: «Я хожу в лохмотьях, но в собственных, и не намерен донашивать обноски племянника».

Чарк потрогал рубаху, вывернул наизнанку и рассмотрел швы.

— Твоя работа?

Тэсси знала, что ее шитье горожане отличают не только по «лицу», но и по изнанке. Почему-то ее стежки славились, хотя у многих мастериц были столь же мелкими и ровными.