Почему-то Кувшинникова охватила уверенность в успехе. Он помнил и любил это состояние — оно его редко подводило. Что-то словно толкало под руку, заставляло кровь быстрее бежать по жилам, забывать о времени и усталости. Так случилось и сейчас. Он равномерно, словно машина, долбил стену, инстинктивно находя слабые участки. Летела крошка, на зубах скрипела кирпичная пыль. Стало жарко, выпитый коньяк выходил потом, который ел глаза. Кувшинников скинул брезентовую куртку и, оставшись в майке, с удвоенной энергией набросился на стену.
Внезапно кирка провалилась в стену до основания. Кувшинников потерял равновесие, стукнулся каской о край коллектора, выдернул кирку и припал лицом к образовавшемуся отверстию. Жадно вдыхая идущий из отверстия воздух, он опасался почувствовать в нем присущие двадцатому веку запахи: машинного масла, пропитанных шпал, просто обманчивой влажной прохлады современных коммуникаций. Нет, воздух был тягучий, сухой, словно настоянный столетиями отсутствия человека. Кувшинников потерся щекой о шершавую стену. Есть! Я нашел, я сам, один! Постепенно успокаиваясь, он присел на кучку земли и бетона и взглянул на часы. Шесть тридцать утра. Возбуждение постепенно проходило, и он ощутил подкравшуюся усталость: заныла поясница, чуть подрагивали сведенные напряжением последних минут пальцы. Как всегда, у него был с собой бензедрин, но «колеса» лучше сэкономить. Если работать в прежнем темпе, часам к восьми он расширит отверстие настолько, что сможет обследовать «вылаз». У Севы было твердое правило: если не можешь скрыть следы разработки — заверши начатое. Следуя этому правилу, Кувшинникову приходилось проводить под землей по два-три дня. Он снял со стены рюкзак и проверил запасы. На сутки должно хватить. «Девятку» он поставил в неприметном переулке, внимания она не привлечет. К тому же, если выбираться наверх при дневном свете, можно нарваться на милицию или просто на любознательного дворника. На этот случай имелось удостоверение сотрудника «Мосводоканала», но лучше не рисковать. Нет, бросать работу нельзя. Вытерев ладони о штаны, он вскрыл плитку шоколада и налил кофе.
К половине девятого утра Сева выломал еще полтора десятка кирпичей. Пролом, похожий на глотку неведомого чудовища, скалился на него рваными краями бетонного коллектора и обломками кирпичей древнего «вылаза». Он отбросил кирку и лег животом на край пролома, свесившись в открывшееся отверстие. Фонарь на каске высветил полукруглый свод, стены без признаков плесени, ровный, уходящий в темноту, кирпичный пол. С потолка свисали лохмотья паутины. Кувшинников покидал в отверстие землю, куски кирпича и бетона. Смел в ручей мелкий мусор, убрал инструмент и достал заветную грелку. Торопиться было некуда — впереди целый день.
Экономя аккумуляторы, он пользовался то фонарем на каске, то ручным. Своды, казалось, давили, стараясь сломать волю, скомкать сознание, как кусок использованной оберточной бумаги. От ощущения, что больше четырехсот лет здесь не ступала нога человека, становилось зябко и неуютно. Кувшинников даже поймал себя на том, что со страхом вслушивается в мертвящую тишину подземелья. Продвигаясь по «вылазу», он на всякий случай ставил отметки мелом на стенах — если встретится боковое ответвление, проще будет найти обратную дорогу. Заблудится было не страшно, опасность была в другом: подземные воды могли подмыть грунт под кирпичами пола, поэтому он выстукивал кладку перед собой, прежде чем сделать шаг. Он прошел по проходу метров двести, когда завал грунта вперемежку с кирпичом преградил дорогу. Кувшинников попытался расчистить путь, отбрасывая камни и подкапывая землю лопаткой, но понял, что это бесполезно. Здесь было работы не на один день. Он выключил фонарь, присел у завала, погрыз шоколад, выпил кофе и закурил. Хотелось спать, прохлада подземелья проникла под куртку, и его слегка познабливало. Докурив, он воткнул окурок в землю и, поглядывая на свои метки, вернулся к пролому. Достав из рюкзака свитер, он надел его под куртку, зажег свечу, ткнул ее в лужицу воска и выпив коньяку, привалился к стене. Немного расслабиться не помешает, решил он. Алкоголь успокоил натянутые нервы, слегка затуманил голову, и Кувшинников прикрыл глаза.
Темнота. Темнота такая полная, что казалось, он лишился зрения. И тишина… Забила уши, давит могильной плитой, гонит в душу страх. Кувшинников судорожно зашарил вокруг руками, нащупал фонарь на каске. Яркий свет ударил в ровные швы кладки напротив, отогнал сумрачные видения, позволил вздохнуть полной грудью. Во рту было сухо, висок ломило, спина затекла от неудобной позы. Свеча догорела, огрызок фитиля торчал из лужи воска, как вмерзший в лед поплавок. Кувшинников выругался и взглянул на часы. Черт возьми, проспал почти пять часов! Хотя кто куда спешит? Кряхтя, он поднялся на ноги, помахал руками, разгоняя кровь. сейчас мы продолжим наши изыскания, вот только освежимся немного. Сева достал стеклянную баночку, высыпал на ладонь несколько розовых таблеток в форме сердечка, разгрыз и проглотил их. Потом налил кофе, добавив туда коньяка, отпил большой глоток и почувствовал, что жизнь возвращается. Надо поесть, решил он, пока бензедрин не подействовал. Он доел шоколад, повесил рюкзак на спину и осторожно двинулся к необследованному участку подземелья.
Глухая стена преградила путь неожиданно, словно пол поднялся дыбом, преграждая дорогу незваному гостю. Кувшинников оглянулся, вспоминая, не было ли боковых ходов. Нет, он ничего не пропустил. Подойдя ближе к стене, он приложил к ней ладонь. Кирпич был холодный и влажный, швы кое-где слезились мутными каплями. Скорее всего, за стеной была река. Во всяком случае, там текла вода, к которой и был сделан «вылаз». Неужели опять пустышку вытянул, со злобой подумал Кувшинников. Лампочка на шлеме заметно потускнела. Он скинул рюкзак, вытащил запасной аккумулятор и заменил севший. Яркий свет добавил уверенности. Он пошел вдоль стены назад, постукивая киркой, в надежде услышать глухой звук прятавшейся за кирпичами пустоты. Обследовав одну стену на протяжении нескольких метров от тупика, он перешел к противоположной. Здесь должно что-то быть, твердил себе Кувшинников. Должно! Постепенно ярость разочарования охватывала его. Ругаясь сквозь стиснутые зубы, он все сильнее колотил киркой, перебегая от стены к стене и отплевываясь от летевшего крошева. Кирка отскакивала от кладки, словно теннисный мяч от тренировочной стойки. Конец инструмента увяз в чем-то податливом. Кувшинников с бешенством выдернул его, замахнулся вновь и вдруг замер. Не веря себе, он ощупал пальцами место последнего удара. Раствор выкрошился, и под ним обнажился сверкнувший в свете фонаря металл. Лихорадочно сбив еще несколько сантиметров раствора, Кувшинников привалился головой к стене. Его затрясло. Хотелось орать во все горло, смеяться и плакать одновременно. Он нашел его! Он нашел «схрон», где кирпич клали на расплавленный свинец.
Скалывая раствор, Кувшинников разметил участок стены, скинул куртку и свитер. Здесь придется разбивать кирпич, подумал он, иначе просто не пробьешься. Запалив две свечи, он поставил их по сторонам выбранного участка. Входя в нужный темп, он сделал несколько пробных ударов и, вкладывая всю силу, врубился в стену. Монотонность работы выбила из головы мысли, тело механически следовало взятому ритму: взмах — удар, взмах — удар. Стена поддавалась медленно, неохотно. Пламя свечей подрагивало от его движений, бросая смутные трепещущие тени. Время, казалось, остановилось. Был только он и древняя кладка, через которую он должен пройти. Глаза отметили какую-то несуразность, он не успел сдержать удар и сколол кусок кирпича, показавшийся ему отличным от остальных. С досадой опустив кирку, он поднял свечу, пытаясь понять, что заставило его насторожиться. На половинке кирпича отчетливо проступала вязь кириллицы. Ниже шел явно латинский текст. Кувшинников протер надпись. Стилизованные буквы сливались, образуя сложный узор. Даже будь он знатоком древней письменности, и то вряд ли смог прочесть, о чем здесь сказано. А по остатку надписи и думать нечего было разобрать древнее послание. Кувшинников хмыкнул: какой-нибудь там Прохор или Мефодий решил оставить по себе память. Мол, поставка кирпича по заказу мастеров иноземных, покупайте мой кирпич! Черт бы тебя взял, Прохор, только дыхание из-за тебя сбил. Кувшинников бросил кирку, достал грелку и взвесил ее в руке. Полкило, шестьсот граммов еще есть. Нормально. Он бросил в рот еще несколько таблеток, разжевал и приложился к грелке. Коньяк обжег горло, потек по подбородку. Кувшинников утерся рукавом. Ну, взялись!
