— Ты что, первый раз в городе?

— Нет, — паренек опустил голову, застеснявшись, — я бывал в городе. В Кириллове.

— О-о, — протянул Волохов, — знакомые места. Озеро там шикарное.

— Да, там красиво.

Они поднялись по лестнице. Волохов передал ему свои пакеты, открыл дверь и сделал приглашающий жест.

— Заходи, бандит, в КПЗ.

— Спасибо, — мальчишка удивленно захлопал глазами, но потом, поняв, что это шутка, вежливо улыбнулся.

Волохов мысленно обругал себя последними словами.

— Направо кухня, там на стол все брось. Сейчас жрать будем!

Он запер дверь и прошел следом. Иван аккуратно раскладывал на столе продукты.

— Так, давай-ка, иди осмотрись, а я тут быстренько все сделаю, — сказал Волохов, засучивая рукава рубашки.

Парень собрал пустые пакеты и послушно пошел в комнату. Волохов быстро начистил картошки, нарезал мясо и поставил на плиту сковородку. Не удержавшись, откусил мягкого белого хлеба и заглянул в комнату.

Иван рассматривал висящие на стенах фотокопии современных художников. Склонив голову, он делал шаг в сторону, потом возвращался на место, выбирая удачный ракурс.

Услышав шаги, он оглянулся.

— Какая страшная картина, — сказал он, показывая на репродукцию Сараямы.

На картине голый ребенок сидел, раскинув пухлые ножки, на каменистой земле. У ног его умиротворенно примостилась огромная железная собака. Стальные бока чудища бросали по сторонам блики, ребенок улыбался, а на заднем плане, из-за горизонта, всходила мертвая планета.

— Почему страшная, — невнятно спросил Волохов с набитым ртом, — просто прикольная.

— Одиночество, — пояснил Иван, — ему даже поиграть не с кем. Только с железной собакой.

— Но он же доволен.

— Он просто не знает другой жизни.

Волохов помолчал, проглотил хлеб.

— А тебе было с кем играть?

— Нет.

Волохов услышал, как заскворчало масло, и вернулся в кухню.

Отбив ножом два куска свинины, он бросил ее на сковороду.

— А что ты скажешь насчет вот этой картины, — спросил он, вернувшись к Ивану и указывая на репродукцию «Поцелуй вампира».

На полотне в страстных объятиях зеленого крылатого чудовища со змеиным телом застыла обнаженная женщина. Из-под когтей, впившихся в ягодицы, сочилась кровь.

— Это — гибель, — сказал Иван, качая головой. — Она губит себя, но ничего не может поделать. Плоть правит ее сознанием, а разум спит или умер.

— А то, что она голая, тебя не смущает?

— Нагота здесь вторична. Гораздо печальнее, что она вручает ему не только тело свое, но и душу.

Волохов крякнул. Мальчишка, однако, был не так прост.

Мясо покрылось аппетитной корочкой. Волохов поперчил, посолил и перевернул его. Попробовал ножом булькающую в кастрюле картошку. Почти готово.

— Ну, Иван, мой руки и прошу к столу, — крикнул он.

Крупно нарезав самый красивый помидор, он разложил мясо и картофель по тарелкам и посыпал нарезанной зеленью. Вывалив квашеную капусту в керамическую миску, покропил ее подсолнечным маслом и, нарезав хлеб, уселся за стол. Иван встал на пороге, смущенно улыбаясь.

— Давай, давай, не стесняйся, — Волохов набил рот мясом, картошкой, добавил капусты и, энергично пережевывая, указал на табурет напротив себя.

— Павел …, простите, не знаю вашего отчества…

— Ничего, ничего, сойдет и Павел.

— Я не могу это есть.

— Это почему?

— Так ведь пост, — удивленно всплеснул руками Иван, — Апостольский пост нынче.

Волохов перестал чавкать и медленно оторвал взгляд от тарелки.

— Что ж ты не сказал? Я бы рыбу пожарил.

— И рыбу сегодня не могу — среда.

— Ваня, ты худой, как велосипед. Хоть чего-то можешь съесть?

— Могу есть хлеб, могу капусту, овощи, фрукты, орехи. Могу воду пить.

— Эх, — горько вздохнул Волохов, — а может, давай, а? Хоть немного?

— Не могу, — виновато пожал плечами Иван.

Волохов отложил вилку и тяжело вздохнул. Потом помыл яблоки, клубнику и поставил перед Иваном.

— На, страстотерпец, насыщайся.

Аппетит пропал. Поковырявшись в тарелке, Волохов отодвинул ее. Иван ел капусту с черным хлебом. На десерт были фрукты. Клубника показалась Волохову пресной и водянистой.

Постелив Ивану на кровати, Волохов разложил на полу матрас для себя, погасил свет и улегся. Парнишка аккуратно сложил одежду в кресло-качалку, укрылся одеялом и затих. Волохов поворочался на жестком ложе.

— Иван, — позвал он.

— Да, — с готовностью отозвался тот.

— Где ты учился?

— Меня учит наш игумен.

— Угу. И чему же он тебя выучил? Он что, все знает?

— Он знает все, — не задумываясь, с гордостью сказал Иван, — он служил в православной церкви в Италии, потом в Сербии. Когда случилась война, храм разрушили, начались гонения на веру, и прихожане ушли кто куда. Он вернулся в Россию.

— А что же он сам сюда не приехал? Если он тебя учит, значит, знает больше, чем ты. Не хочу тебя пугать, но дела у нас здесь хреновые.

— Он старенький уже. Он благословил меня, а монастырская братия всю ночь вчера молилась за нашу с вами победу.

— Ну, тогда я спокоен. Дело, считай, сделано, — пробурчал Волохов.

— Павел, а это ваша квартира?

— Нет, одной моей знакомой.

— А она где?

Волохов сел на матрасе и, обхватив колени, уставился в открытое окно. Ночь была ясная, звездная. Огни в доме напротив уже погасли, и он казался огромным надгробием какому-то древнему божеству.

— Ее похитили.

— Демон?

Иван спокойно произнес слово, которое в современном мире почему-то утратило свой страшный смысл, но в темной комнате прозвучало пугающе и зловеще. Волохов повторил его, словно проверяя свои ощущения.

— Демон… да.

— Мы освободим ее, — уверенно сказал Иван.

— Мне бы твою уверенность, — вздохнул Волохов, — все, давай спать.

Мальчишка завозился, устраиваясь поудобнее и, скоро засопел.

Сна не было. Волохов встал и, стараясь не шуметь, вышел на кухню и съел кусок мяса с хлебом. Выпив холодного чаю, он побродил по темной квартире, открыл шкаф и долго смотрел на Светкины платья и блузки, развешанные на плечиках. Потом подошел к картине «Поцелуй вампира». Темнота почти скрыла темно-зеленое тело чудовища, только проступали мускулистые руки с узловатыми венами, ласкавшие обнаженное тело женщины.

— Не поддавайся ему, девочка, — прошептал Волохов.

Он проснулся с ощущением, будто кто-то наблюдает за ним. Пахло чем-то вкусным. Приоткрыв глаза, он осмотрелся. Иван сидел на краешке кресла, сложив руки на коленях, и как всегда доброжелательно смотрел на него. Он был умыт, причесан и от этого казался совсем ребенком.

— Доброе утро.

— Привет, — пробурчал Волохов, поднимаясь, — тебе не говорили, что неприлично смотреть на спящего?

— Извините.

— Ох, бока отлежал, — Волохов потянулся. — Чего не разбудил?

— Я рано встал. Сотворил молитву, сделал вам завтрак.

— Постный, поди?

— Нет, скоромный.

— И на том спасибо.

Волохов прошлепал в ванную, постоял под холодным душем, пока не замерз.

В кухне его ждала яичница, гренки из белого хлеба на молоке и яйцах и кружка молока.

Иван присел напротив и смотрел, как он ест.

— Ты сам-то поел? — спросил Волохов, уплетая яичницу.

— Поел.

— Могу представить, что, — скептически заметил Волохов и вдруг замер от пришедшей в голову мысли. — Иван, а ведь во время боевых действий пост не соблюдается. А мы с тобой, считай, на войне!

Иван задумался.

— Вы знаете, Павел, я не уверен, хотя что-то об этом слышал. Если бы можно было связаться с наставником, я бы попросил совета.

— А совет Александра Ярославовича тебя не устроит?

— Не знаю, — задумчиво сказал Иван, — игумен его уважает, я видел. Но насколько он сведущ в канонах православной церкви…

У Волохова кусок яичницы встал поперек горла. Он закашлялся и, схватив кружку, сделал большой глоток молока. Его разобрал такой смех, что он согнулся, хватаясь за живот, чуть не попав лицом в тарелку.