— Мне будет стыдно давать кому-то читать свои фантазии.

— Отлично! Это означает, что они пикантные и сочные. Им только того и надо. Видишь: «Недвусмысленные, но в рамках приличий», — процитировала Лила. — Это значит, что они должны быть подробные и грязные, но без садизма.

— У тебя чересчур вольная интерпретация.

— Ну ладно, так ты займешься этим или нет?

— Нет. Если тебя так зацепила эта статья, почему бы самой не попробовать?

— Потому что у меня нет твоего творческого потенциала. Когда мы играли в «заставь поверить», сценарии всегда составляла ты, я только заучивала свою роль.

Элизабет чувствовала, что ее сопротивление ослабевает. Это могло бы послужить своего рода освобождением от навязчивых идей. Подходящий способ избавления от избыточной сексуальности. Быть может, судьба бросала ей вызов… или спасательный круг, за который надо ухватиться. Что-то такое, что было бы только ее делом, ее и ничьим больше. Нет, не тем, что она делала для детей или бизнеса, а для себя как для женщины. Она так редко давала себе поблажки!..

— Не знаю, Лила, — задумчиво проговорила Элизабет. — Все это кажется мне таким… таким…

Элизабет замолчала не договорив. На своем дворе Тед Рэндольф из досок и проволоки мастерил вольер — готовил место для выгула щенков. Мэтт помогал ему, подавая гвозди. Мэган, сидя на качелях, которые прежний владелец дома соорудил из чурбака и дубовой доски, давала советы. Малышка, свернувшись в клубок, мирно спала у девочки на коленях.

Но внимание Элизабет привлекли не дети. Рубашка Теда распахнулась, открыв взгляду мускулистую грудь с темными курчавыми волосами и плоский живот; развитые мышцы рельефно выступали под загорелой кожей. На бровь упала прядь влажных от пота волос. Он рассмеялся над каким-то замечанием Мэтта, откинув голову назад, словно нарочно выставляя напоказ сильную загорелую шею. Потом он поднялся, стряхнул песок с джинсов, и Элизабет не могла не заметить, как плотно они обтягивают стройные бедра.

— В чем дело?

Лила подошла к сестре и выглянула в окно. Элизабет услышала, как присвистнула младшая сестра. Некоторое время они обе молча разглядывали Теда Рэндольфа, пока тот, взвалив на плечо неиспользованную доску, не пошел в гараж. Мэтт и Мэган отправились следом с гордым видом верных оруженосцев.

Элизабет повернулась к сестре спиной, якобы для того, чтобы налить себе еще одну чашку кофе.

— Как ты там про него сказала? «Пожилой»? — с коварной усмешкой заметила Лила.

— Я сказала, что не смогла определить его возраст.

— Лиззи, мужчины, чей возраст ты не можешь определить, не имеют возраста. Их называют зрелыми мужчинами. Если он так потрясающе выглядит, то какая тебе разница, сколько ему: пятьдесят или сто пятьдесят?

— Мне — абсолютно никакой. Я устала повторять, что сосед меня абсолютно не интересует. Но ты никак не успокоишься.

— Какого цвета у него глаза?

— Голубого, кажется.

Синие, искристые, цвета темного сапфира.

— А чем он зарабатывает на жизнь?

— Он… Кажется, владеет цементной компанией. Об этом мне рассказывал кто-то из соседей, когда Рэндольф только въехал. У него на джипе сбоку трафарет с названием фирмы.

Лила щелкнула пальцами.

— Ну конечно, «Бетон Рэндольфа: надежность и уверенность». Его грузовики можно увидеть на любой стройке города. Должно быть, он не беден.

— Мама всегда учила нас не обсуждать финансовое положение посторонних.

Лила давно позабыла материнские наставления, и то, что мать считала вульгарным, давно стало для младшей сестры нормой жизни. Она беззастенчиво высунулась из окна, надеясь увидеть соседа вновь.

— Ты видела, как он нес свой инструмент?

Элизабет резко обернулась, и Лила рассмеялась:

— Вот оно! Я подумала о его молотке, а ты о чем?

— Ни о чем! — отрезала Элизабет.

— Да? А о чем же я думаю?

— О том, что у меня начинается роман с соседом. Да, он милый человек и неплохо относится к детям, терпеливо сносит их выходки. И это все!

— Да уж, ты воздаешь должное его солидному возрасту, — ехидно заметила Лила. — Почему же тогда позволяешь детям у него бывать? Тебе не кажется неприличным беспокоить старичка во время послеполуденного отдыха?

Элизабет круто развернулась, рискуя опрокинуть кофеварку, и, посмотрев Лиле прямо в глаза, сказала:

— Откровенно говоря, я благодарна ему за то время, что он проводит с детьми, особенно с Мэттом. Мальчику необходима мужская компания, но на этом все и заканчивается, Лила. Меня никогда бы не смог увлечь такой мужчина, как мистер Рэндольф.

— Ты давно проверяла пульс, Лиззи? Если тебя не в состоянии привлечь такой мужчина, как Рэндольф, то ты — труп.

Элизабет вздохнула:

— Видишь ли, он мужчина не моего типа. Он слишком… слишком приземлен. Все эти мускулы… Ты же знаешь, в мужчинах меня больше привлекает духовная сторона, а у него все ушло в силу и в рост…

— Да уж… — Лила выразительно облизнула губы.

Элизабет предпочла сделать вид, что не заметила этого.

— Парни в строительных касках не в моем вкусе. С ним и поговорить-то можно, наверное, разве что о качестве бетона.

— Что-то я не заметила на нем строительной каски, — заявила Лила, подмигнув. — Впрочем, неважно, что у мужика на голове, важно то, что у него ниже пояса, а с этим, как я вижу, все благополучно.

— Знаешь, Лила, ты меня достала! Что за пошлости! Уличные шлюхи оценили бы твои шуточки, с ними ты бы нашла общий язык!

Лила только рассмеялась в ответ.

— И еще, — выкрикнула Элизабет, распаляясь, — можешь распрощаться с надеждой на то, что я стану записывать свои фантазии! У меня вообще нет никаких фантазий!

Цифры вновь поплыли перед глазами Элизабет. Она раздраженно откинула в сторону карандаш и неимоверным усилием воли заставила себя вчитаться в данные финансового отчета. Сегодня понедельник — не самый оживленный день. Магазин открылся полчаса назад, но посетителей пока не было. Элизабет решила использовать высвободившееся время для проверки бухгалтерии. Момент для такой работы самый подходящий — во второй половине дня мог нагрянуть с инспекцией господин Адам Кавано. Расположенный в фойе отеля «Кавано» магазин, открытый Элизабет по приобретенной у владельца отеля лицензии, также подлежал проверке. К приезду шефа стоило подготовиться основательно.

Но вот беда: как ни вглядывалась Элизабет в цифры, аккуратно вписанные в колонки бухгалтерской книги, как ни искала нужные формулировки для анализа финансовой ситуации, мысль ускользала. Вновь и вновь она возвращалась к разговору с сестрой. Тем субботним утром Лила бросила семя в плодородную почву, и, что бы там ни говорила Элизабет, оно дало всходы. Росток креп и тянулся к солнцу. «Что поделаешь, — со злостью подумала Элизабет, — добрые всходы надо пестовать и лелеять в надежде на урожай, не то зачахнут, а вредные сорняки растут, и чем больше с ними борются, тем упорнее они пробиваются к свету».

Элизабет не кривила душой, запретив Лиле думать о публикациях в журнале. В субботу утром даже под пыткой Элизабет не согласилась бы записать свою последнюю фантазию о конюхе и аристократке, но тогда она еще не остыла после ссоры с сестрой. В тот момент изложить на бумаге сокровенные мечты, рожденные в дремотном дурмане, казалось ей кощунством, сродни осквернению дома, где она жила с детьми, спальни, где когда-то делила ложе с Джоном. Но день катился к вечеру, и Элизабет вновь и вновь мысленно возвращалась к предложению Лилы, и мало-помалу идея перестала казаться пугающей. Она забавлялась, успокаивая себя тем, что это всего лишь игра. Она поехала с детьми на прогулку, и почему-то ей не хотелось возвращаться домой, туда, где рядом мог оказаться Тед Рэндольф. Она постаралась задержать ребят в городе как можно дольше. Но странное дело: когда они наконец вернулись домой и Элизабет отметила, что соседского джипа нет на месте, она, вместо того чтобы обрадоваться или, на худой конец, вздохнуть с облегчением, испытала досаду и злость. И все же Элизабет не зря устроила детям долгожданный отдых. Каждый из них поблагодарил ее перед тем, как пойти спать. Все это, конечно, очень приятно, если бы не унылая точка в конце дня: как обычно, уложив детей, она вернулась в спальню, разделась и легла спать… одна. Оставалось только выключить свет.