— Клизму мне вечером сделали, Гавриловна. Кому вечером клизму делают, тот на завтра исчезает.

— Хм, правильно, и ни какой мистики. К операции готовят, кишечник чистят. В других случаях если клизму и ставят, то утром. А чокнутые наши это и заметили.

— Так, для начала прибери все в этой комнате.

— Одетая?

— Одетая. «Ладно, вроде что-то наклевывается. Хотя в целом положение не веселое. Сам я вызывают оправданную жалость. Вроде бы снова готов к бою и опять рвусь в спальню. Но в действительности вялый, апатичный. Мысли живо перекатываются в голове навозными катышками, в фантазии я еще жесток и извращен, но делать ничего не хочется. Даже говорить. Но я заставлю себя. Заставлю».

— Слушай, а ты «Муму» читала? Ну что ты в волнении заморгала глазами, не читала, так не читала. А «Три поросенка?» Кончай с уборкой, кстати, пришло время раздеваться.

— Не читала.

— А хоть что-нибудь читала?

— Читала. И даже сама стихи сочиняла.

— Да ну!? А я думал ты литературное быдло. Давай, быстренько снимай трусики и процитируй. Приятно, черт подери, осознавать, что твоей наложницей стала поэтесса с большой грудью. Пусть даже чуточку ненормальная. Давай, становись на табуретку и декламируй.

— Слушай, а почему ты стоишь на табуретке?

— Вы сказали.

— Замерзла?

— Очень.

— Ладно, лезь под одеяло. А то посиневшие губы убивает всю негу! Да-а. Ходят легенды, что у азиаток очень узкие, что приносит уйму удовольствия. Ты азиатка?

— Я!?

— Судя по курносой физиономии — нет. Но сейчас проверим.

— Ой. Матушки-батюшки! О-ой!

— Спасибо, томная моя.

— О, пожилой следователь! Сколько лет, сколько студеных зим. Решили к нам в сумасшедший дом заглянуть? Милости просим.

— Здорово, Колян. А ты молодец. Мы с тобой одного года, а ты все такой же конь. На живот и намека нет.

— Откуда живот? Работа у меня такая, санитар в психушке, тут физическую форму надо держать, а то самому башку снесут. Родственника своего навестить решили?

— Как он?

— Вы, гражданин пожилой следователь, прежде всего расслабьтесь. И в сумасшедшем доме люди живут. Что делать, болезнь. Вот и родственничек ваш осваивается, девку себе завел с большими грудями.

— И что, ее дупло имеет широкий пиар в азербайджанской диаспоре?

— Да нет. Тихая такая девка. Заторможенная. Под тридцатник, а мозгов лет на десять. Аккуратная сильно, все время моет что-то или себя трет. Раньше ее даже лечили от этого, а теперь вроде тише стала. И мужиков у нее никогда не было, так, если изнасилует кто иной раз. Сиськи там на троих росли, а одной достались. Твой племяш у нее первый, можно сказать. Сейчас как раз над ней работает. Судя по стонам и возгласам жуёт свои трусы, пытаясь разогнать ошарашенных мондавох. Он вообще молодец у тебя, даром что сумасшедший. Радует подругу регулярно. Сейчас пойду, позову его.

— Не надо его отрывать, для здоровья это полезно, может и шизофрения пройдет. Пускай потрудиться как негр на плантации.

— При чем здесь чернокожие американские пролетарии? Почему они должны страдать?! Ведь именно благодаря пролетариату Чикаго появился самый светлый советский праздник — Первомай. Ну, после 7 ноября, конечно! Я уже не говорю о передовых пролетариях Сакко и Ванцетти! Мало они настрадались под железной пятой империализма, как нам живописал передовой американский пролетарский писатель Джек Лондон, практически Максим Горький обездоленного американского рабочего класса?!

— Кончай, Колян, издеваться. Это я позже понял, что коммунизм не пройдет. А тогда наивный был, глупый. Сейчас конечно, все знают, из чего разгорелось пламя мировой революции, а тогда я в победу коммунизма по молодости верил, не без этого. Но тебя по этапу я тогда не отправил, обрати внимание, хотя братва все стрелки на тебя перевела. Человеку вообще свойственно по молодости ошибаться. Помню, пацаном еще был. Тогда нас в пионеры принимали. Сам то я с острова на озере, меня еще Боцман ван Дизель дразнили. Ну вот, привезли нас в Сков, построили строем, когда красные галстуки повязывали велели по одному отдавать салют. Один из пионеров немного выпивши был и, по ошибке, отдал «хайль Гитлер». Ошибся малость. А вообще он мужик хороший. Только пьет сильно. А еще раз я попытался лизнуть на морозе снежную бабу и примерз к ведру. По молодости людям ошибаться свойственно.

— Помню, пожилой следователь, как не помнить. «Ищу донора крайней плоти. Неграм просим не беспокоить». «Электронный телепат превратит молчание в золото». Кто сейчас это помнит? Это сейчас я посажен жопой на стоп-кран, а ведь когда-то чемпионом был. Помню инвалид, пездуя по сугробам на ходулях, требовал мой автограф. А я, глядя на него, ржал как подкошенный. Молодой был, дурной. Но мозги работали. Сейчас бы я такого уже не придумал, мозги уже не те. Да и интересы. Втоптан в гавно завистливыми бездарями. Анонимное Общество Алкоголиков приветствует всех и объявляет набор в свои ряды. Надо было тогда, с бабками, не прощаясь уходить, без мюнхаузщины.

— Перестань, Колян. У всех людей бывают позывы.

— …До сих пор жалею. Да-а. Сто тысяч болельщиков. Двадцать два или сколько там игрока. Судья в поле. Еще двое по краям с красными флагами. Но почему-то этот голубь нагадил именно на меня. В детском доме, где я воспитывался, в Снегурочки не брали девочек с ночным и дневным энурезом. А если такой девочке и доводилось быть Снегурочкой, подобное решение всяко порицалось: считалось, что Снегурочка, которая ссытся по ночам — растает и не справиться. Описается от напряжения. Я вроде и не ссался по ночам, а и Снегурочки из меня пока не вышло.

— Да уж. Витиеватыми узорами выссаны сюжеты чукотского фольклора. Может просто твое время еще не пришло?

— Наверное. Я все-таки пойду, позову его. Засиделись мы, да и им пора вставать.

— Так, Ноготь, мне не нравиться, как ты выглядишь. Так опускаться даже в сумасшедшем доме нельзя.

— Уговорили, пожилой следователь. Пальцы ног я лучше помою, когда завоняются.

— Пальцы ног и остальные части тела ты помоешь сейчас. После этого ты возьмешь свою подругу, и мы поедем в Сков.

— Зачем?

— Ты своей подруге громадные кружевные трусы купишь. Снимать приятнее будет. Поехали.

— Ноготь, в присутствии твоей подруги говорить можно?

— Можно. Я приказал не отходить от меня двадцать четыре час в сутки.

— Но все же…

— Какой все же вы мнительный, пожилой следователь. Заторможенная, не надо в окно смотреть. Ляг на заднем сидении на спину, руки положи на живот, ноги согни в коленях, закрой глаза и усни.

— Ноготь, у нее же веки не шевелятся, она действительно заснула!

— Вы же сами хотели, чтобы она не слышала. Да и потом, ее воинственная покорность меня успокаивает.

— Жуть какая. Не зря люди при первой возможности уезжают из поселка возле сумасшедшего дома.

— Пожилой следователь, вы у меня что-то хотели спросить?

— А тебе уже есть, что сказать?

— Недавно в психиатрической больнице скончался пациент по имени Владимир Германович.

— Фамилия?

— Сами установите. Последние несколько лет он был в таком состоянии, что только мычал и ходил под себя. Когда-то он проживал в Скове вместе с матерью. Недавно мать умерла.