Все решила Альма, верткая крохотная собачонка мадам Фаундлер. Она крутилась тут же, возле ног хозяйки. Но вдруг насторожила ушки и кинулась с визгливым остервенелым лаем в глубь коридора.

В следующий момент, выхватив ключ из замка, я выскочила из квартиры, с силой захлопнув за собой дверь. Оттолкнула ошарашенную мадам Фаундлер, не выпускавшую из рук блюдо со своим штруделем, и понеслась вниз по лестнице.

Мои каблучки дробью стучали по ступенькам, Бонифаций ломился в запертую дверь. Собачка заходилась лаем. Бедная мадам Фаундлер истерически вопила: «Что такое? Что такое? Альма! Успокойся, Альма!»…

В этом благочинном доме, где на лестнице лишний раз даже чихнуть не решаются, сто лет, наверное, не слышали такого шума.

Дверь подвала была отперта. Я пробежала к сарайчику наших квартирных хозяев, дрожащей рукой едва попала ключом в замочную скважину.

Дальше уже пошло проще. Заложив дверь на засов, я перевела дух. Прислушалась. Даже сюда долетал шум с лестничной клетки. Что там? Повыскакивали из квартир? Схватили Бонифация?.. Ну да, заперлись, наверное, на все свои цепочки и засовы!

Отец описал точно: дверь сарайчика вела в подвал другого дома. Одного только он не мог предвидеть: парадный ход отпирался изнутри не простым нажатием дверной ручки, как у нас, а ключом, которого у меня, разумеется, не было.

Пришлось ждать, когда кто-нибудь спустится и пройдет на улицу.

Теперь мне уже стало страшно. Я плакала.

Толстая старуха в черном кружевном платке, которая выпустила меня из подъезда, неодобрительно посмотрела на мое залитое слезами лицо:

— Эх, девочки, девочки! И предупреждают их, и уговаривают, и наказывают…

Я проскользнула мимо нее на улицу и чуть не закричала от радости. Тут же, рядом, у тротуара, стоял новенький канареечно-желтый «фиат». Карл, опершись о крыло, озабоченно оглядывался по сторонам.

— Карл!

Я бросилась к нему.

— Скорее в машину, фрейлейн! — Карл торопливо открыл дверцу. — Тут во дворе бродит один тип…

Отец так и предвидел: скорее всего, и здесь, на тылах нашего дома, тоже выставлен пост. Поэтому он и попросил Карла, когда звонил ему в Зальцбург, подвести машину как можно ближе к подъезду. Номер им незнакомый, даже не венский, вряд ли их это насторожит.

Когда мы выезжали из переулка, в арке, под самыми часами с движущимися фигурами, я увидела кота Бонифация. Он спешил, почти бежал, размахивая тросточкой.

— Вот этот! — я указала на него Карлу. — Он только что держал меня под дулом пистолета.

Карл посмотрел ему вслед.

— Когда вчера вечером в Зальцбург вдруг позвонил господин профессор, я сразу понял, что дело серьезное. К нам сюда, в Австрию, наползло всякой твари. Мы люди гостеприимные, спокойные, вот они и пользуются… Ну, не надо плакать, барышня Инга. Теперь все позади…

А я и не думала плакать. Просто слезы сами собой лились из глаз.

— На Райзнерштрассе, фрейлейн Инга?

— Да-да!

В своей письменной инструкции, которую мы позднее шутя называли «Венским меморандумом», отец велел мне, как только я вырвусь из дома, сразу же ехать в советское посольство.

— А где Лиззль? Она не приехала с вами?

— Нет, она здесь и шлет барышне свой сердечный привет. Только… мне показалось более целесообразным оставить ее на время у брата…

Я хотела выйти на углу, но Карл настоял на том, чтобы подвезти меня к самому зданию посольства.

— Мало ли что! Так будет безопаснее. Ну, с богом! И ничего не бойтесь, фрейлейн Инга! Я постою, покараулю, пока вы не войдете.

Нажала кнопку звонка. Когда спросили, назвала себя. Дверь отворилась. Я обернулась, помахала рукой Карлу.

Точнее, его желтой машине. Потому что глаза по-прежнему заливала влага, и я не видела ничего, кроме желтого пятна, которое вдруг тронулось с места и быстро исчезло из моего поля зрения.

В вестибюле меня окружили взволнованные люди.

— А товарищ Ванаг?

— Я не знаю… Мне надо позвонить.

— Где же он?

— Не знаю ничего. Пожалуйста, отведите меня к телефону. Это очень срочно.

Набрала номер Эллен и сказала ей все, как велел отец, слово в слово.

А потом… Потом я, дура набитая, к испугу всех, кто находился рядом, вдруг заревела в голос. Кто-то меня утешал, кто-то подавал стакан с водой, кто-то гладил по голове, как маленькую. А я ревела белугой, ревела и все никак не могли успокоиться.

«Очень смелая девочка»!

Ну, каково?

мне тот долгий час, в течение которого юный таксист с забавным прозвищем Куколка возил меня по Вене. Я предоставил ему свободу действий, и он, выбравшись из сутолоки центра, с явным наслаждением гонял на скорости свою потрепанную колымагу по незагруженным трассам, соединявшим между собой новые окраинные жилые массивы.

Никто как будто за нами не пристраивался; я следил за дорогой в боковое зеркало. Вероятно, сигналы, поступавшие из брелока, были слишком слабы. Либо мои преследователи теперь, после всего случившегося, потеряли ко мне интерес. Такое тоже не исключалось.

Куколка, выпытав, что я из Советского Союза, стал с жаром обращать меня в свою «новую левую веру», как он называл странную идеологическую кашу из вполне современных взглядов на общество, примитивного утопизма Томмазо Кампанеллы и мистических верований средневековья, сваренную на бурлящем огне политических страстей западного мира.

Я слушал вполуха. Давно минуло одиннадцать. Пора звонить Эллен, надо, наконец, решаться. Если все обошлось благополучно, Инга уже должна была сообщить о себе. Тогда я узнаю, где она: в посольстве ли, как задумано, либо укрылась в другом месте.

А если не получилось?..

По моей просьбе Куколка затормозил возле уличного автомата на пустынной улице, примыкавшей к парку. Я набрал служебный номер Эллен. Рука противно дрожала, палец срывался с отверстий диска.

— Слушаю, — раздался мягкий грудной голос.

— Здравствуй. Это Арвид.

— Ой, как хорошо, что ты позвонил! Только что был странный звонок от Инги. Она попрощалась, сказала, что ей нужно срочно уехать. Куда? Почему? Я ничего не могу понять!

Значит, все! Я вздохнул легко и свободно.

— Встретимся позже — я тебе объясню. Как Вальтер?

— Все так же. «Состояние без изменений, посещения не разрешаются». К тому же еще телефон в палате отключен… Поразительно! Что это за клиника такая, где ничего толком не узнаешь!

— Не волнуйся, Эллен, все образуется.

— Я уже не волнуюсь — я просто злюсь.

— В какой он палате?

— В пятьдесят второй. Это, кажется, единственная конкретная информация, которую мне удалось выбить по телефону. Может быть, попробовать тебе?..

Именно это я и намеревался сделать. Только не по телефону. Теперь, когда Инга оказалась вне опасности, мне нужно было во что бы то ни стало увидеться с Вальтером.

Вернувшись к такси, я спросил Куколку:

— Вы знаете клинику Бреннера на Левегассе?

Он хмыкнул:

— Разве я вам еще не говорил, что штудирую именно медицину? — И стал разворачивать машину. — Между прочим, клиника Бреннера — это не барак для самых обнищавших, вы знаете?

Выходя из такси у здания клиники, я незаметно засунул брелок с ключами под кожаную подушку сиденья.

— Покружите пока по ближним улицам, — попросил Куколку. — За мой счет, разумеется. И снова подъезжайте минут через пятнадцать.

И полез в карман за деньгами.

— Не надо, — жестом остановил меня Куколка. — Фирма «Эврика» авансов не берет.

— Но смотрите, сколько уже накрутило. Вдруг я скроюсь через черный ход?

Он, улыбаясь, медленно покачал головой.

— Это будет для меня равнозначно провалу на экзамене. Я ведь не просто студент-медик, я специализируюсь в области психологии…

Да, клиника Бреннера действительно была не для бедняков. Ухоженный просторный сад, трехэтажное, солидное, вовсе не упрощенного типа современное здание, фешенебельный холл.

Доктор Бреннер, добродушного вида лысый толстяк, принял меня без промедления.