– Валентин, – сразу перешел к делу прокурор города, – у тебя там сейчас что?

– У меня есть дела… – начал было Сабашов.

– У всех дела. Значит, так, у меня к тебе одно известие – к нам едет…

«Ревизор», – мысленно закончил Сабашов.

– …следователь из Москвы. Турецкий. Знаешь такого?

Господи, еще бы Сабашов его не знал! Когда-то был в командировке в Генпрокуратуре и запоем, как увлекательнейший роман, читал информационное письмо о расследовании одного заказного убийства, которое вел Александр Борисович. Правда, лично познакомиться не пришлось.

– Слышал, – степенно ответил Сабашов.

– Вот ты к нему прикрепляешься. Самолет в девять утра. Встретишь, введешь в курс.

– А машина будет?

– Машина? Нет машины. Ты у нас на что? – двусмысленно ответил прокурор.

Сабашов так обрадовался, что даже пропустил возможную у другого, нормального человека обиду, – меня, мол, квалифицированного следователя со стажем и опытом, прикрепляют как мальчишку на побегушки.

– Есть, – коротко ответил Сабашов.

Приготовленные клетчатая рубашка и свитер были отставлены, торжественно вынуты белая рубашка, галстук, выходной костюм и туфли.

Валентин Дмитриевич еще раз на всякий случай побрился, щедро опрыскался «Деним Торнадо» и помчался на аэродром, уже через пять минут почувствовав, что ноги его превратились в две сосульки.

…В аэропорту Турецкий был в семь, полет начался в девять. В Екатеринбург прилетели поздней ночью. За это время Турецкий успел подремать, поболтать с соседом, снова подремать и почитать газету.

Он терпеть не мог переездов и перелетов – столько времени пропадало даром. Ну, еще куда ни шло, если перелеты случались в гуще расследования дела. Было время подумать, сопоставить, наметить, угадать. А теперь? Сидеть и угадывать то, не знаю что? Фантазировать? Нет, этого Турецкий терпеть не мог. Потому что фантазии – он часто это видел – способны потом увести в такую непроходимую глушь и пустоту, что только ау! Ничего наперед угадывать нельзя. Надо собирать, копить, как скупой рыцарь, а потом все само собой сложится.

Потом часа три ждали рейса до Новосибирска. Туда прилетели уже утром, но и здесь пришлось ждать самолет в Новогорск.

Поэтому, когда Турецкий спустился на промерзлый бетон аэродрома в пункте назначения, он был раздражен и хмур.

– Здравствуйте, Александр Борисович, – вышагнул из толпы ожидающих небольшого роста человек с лихорадочно румяными щеками, одетый словно на концерт заезжей знаменитости. – Я Сабашов Валентин Дмитриевич из городской прокуратуры. Мне поручено вас… Ой, извините, вот мои документы. – Человек суетливо сунулся в карманы и вдруг застыл. – Я забыл дома.

Сабашов хотел оправдаться тем, что, такая глупость, начал переодеваться, а удостоверение забыл.

А у Турецкого вдруг настроение резко пошло вверх.

– Здраствуйте, Валентин Дмитриевич. Я у вас, наверное, замерзну, как цуцик. Можно будет мне устроить какие-нибудь валенки?

Турецкий обожал таких людей. Скромность и безотказность – вот это настоящие добродетели, – в глубине души восхищался он, не отдавая себе отчета, что эти качества и ему были отнюдь не чужды.

– Валенки? – почему-то тоже обрадовался Сабашов. – Разумеется. У вас какой размер?

Сознавался ли себе Сабашов, что приказ помогать Турецкому означает кроме всего – шанс, настоящий шанс выпрыгнуть из рядовых в командиры, проведи он это дело хотя бы на уровне. Вряд ли. Главное, что это вполне осознал Турецкий. Он не считал себя открывателем народных талантов, но, прекрасный физиономист и опытный следователь, угадал сразу же все житье-бытье Сабашова и незаслуженную его «задвинутость». Знал, что именно на таких людях еще держится законность в стране, хоть как-то, но держится. И помогать им считал своим долгом.

– В прокуратуру? – спросил Сабашов, переминаясь с ноги на ногу на автобусной остановке.

– Нет. Зачем? Лучше вы меня введите в курс дела.

– Ну, авиакатастрофой у нас занимается Сюгин, – скромно сказал Сабашов.

– Я не про катастрофу. Вы мне вообще о городе расскажите. О людях, о… Ну, вообще все, что считаете нужным.

Это был тест. Турецкий действительно интересовался местом, где ему придется заниматься работой, но от того, что расскажет Сабашов, тоже кое-что зависело. Например, Турецкий хотел убедиться, что его познания в физиогномике не пустой звук.

– Завод, аэродром, вот этот самый, и город – вокруг все и вертится, – сразу начал с главного Сабашов. – Семьдесят процентов нашего небольшого по российским меркам городка работает или работало на самолетостроительном. Когда-то город был закрыт на все замки. Кстати, когда его открывали, те же семьдесят процентов были против. Что вы – за сорок лет его существования преступность почти на нуле была. Квартиры открытыми оставляли, само собой – снабжение на столичном уровне, а как же – оборонка. А теперь что ж. Теперь те же семьдесят процентов живут от зарплаты до зарплаты, которая выплачивается крайне нерегулярно. Завод когда-то и городскую казну держал, теперь уже не может. Самому бы выжить. Есть у нас и свои бизнесмены. Восемь человек. Два ресторана частных, несколько кафешек, ларьки, автомастерские. Все. Частному предпринимательству развернуться особенно негде. Бизнесмены наши народ дисциплинированный. Более того – зашуганные до икоты. Их наша прокуратура, милиция, ФСБ, налоговая полиция, да что там, все, кому не лень, трясут чуть не еженедельно. Разборок бандитских нет. Делить нечего. Когда-то ж тут сталинская каторга была. Гиблое место. М-да… – Сабашов, который по мере рассказа обретал все большую уверенность, смолк. – Действительно, гиблое. За три сотни количество жертв перевалило, знаете?

– Об этом потом, ладно? – сказал Турецкий, вспоминая свой разговор с матерью, когда ему и сто человек погибших казалось перебором.

– Ну, вот сейчас город стал помаленьку выкарабкиваться. Завод заключил контракты на поставку истребителей, пошли живые деньги. Как-то стало поправляться. А люди… Люди хорошие. Сибиряки. Открытый добрый народ. Я когда в первый день сюда приехал – я сам с юга, в Ялте бывали?

– Давно.

– Я сюда по распределению попал, – почему-то хвастливым тоном сказал Сабашов. – Так в первый день пошел в магазин, и старушка, что передо мной стояла, пока до прилавка дошли, мне всю свою жизнь, жизнь своих детей и внуков рассказать успела. Даже за дочку свою сватала. Я сначала подумал: ну, бывает. Нет, оказалось – сплошь и рядом. Правда, сейчас и это на убыль пошло, а жаль. Ну, вот это наш автобус. Куда поедем?

– За валенками, – простучал зубами Турецкий. И растянул смерзшиеся губы в улыбке – он не ошибся, физиогномика его не подвела, Сабашов работник что надо…

Глава седьмая «НЕ ВСЕ МОСТЫ ГОРЯТ»

Добыли валенки в магазине. Турецкий хотел еще и калоши, но продавщица, которая ради валенок лазала черт-те куда в пыльные углы склада, жестко отрезала – нет калош.

В прокуратуре Турецкий познакомился с Сюгиным, который уже вел дело, долго беседовал с ним, изучал материалы дела, потом составил следственную бригаду, в которую, конечно, включил Сабашова и Сюгина. Для первого дня дел было более чем достаточно. Но Турецкий торопился и покончил с формальностями уже к полудню – теперь дело было в его производстве. Сюгина попросил составить список свидетелей, а Сабашова попросил связаться с экспертами.

В гостинице было жарко натоплено, и холод ударил в лицо Турецкому, едва он вышел за порог. Но зато ноги теперь блаженствовали. Можно было дождаться Сабашова, и тем не менее «важняку» необходимо было уже сейчас оказаться на месте катастрофы.

Почему-то уже сейчас, еще не вникнув в обстоятельства дела, Турецкий про себя именовал катастрофу «преступлением» – ведь пока все говорило о том, что он имеет дело с несчастным случаем, с трагедией, волей судьбы. Но внутреннее чутье, на которое Турецкий не мог сослаться в разговоре, но сам для себя полагал едва ли не важнейшим для следователя качеством, подсказывало ему, что гибель «Антея» – не случайность.