– Слушай, животное, спасибо, что родник показала, но мне идти нужно.

– Далеко? – Белке явно было скучно, и она искала собеседника.

– Друга искать. А скажи, его похитили девчонки какие-то. Полуголые, все зелёным вымазаны. С луками. Красивые такие…

– Амазонки. У них сегодня течка начинается.

– Что начинается?

– Не важно, но тебе туда не нужно. Ты же мужчина?

– А что, не видно?

– Ты шутишь? Ты можешь у белок сходу определить – мужчина или женщина? Или ты думаешь, что вы, люди, такие особенные, что стоит только вас увидеть, как сразу всё становится ясно? Ты самец?

– Самец, самец…

– Тогда нельзя. Там одичавшие феминистки и суфражистки питаются гуляшом из мужчин. Это страшно. Тебя сразу кастрируют и отправят в лагеря. Это хуже самого махрового патриархата. Мужчины, даже если они самодуры и тираны, то они мыслят-то мозгами. А тираны, мыслящие сиськами – это ужас. Представь себе толпу неудовлетворённых, одиноких, несчастных женщин, вечных дев. Они выбрали для себя такую жизнь, но винят-то мужиков. И мстят им…. Нет, скажи другу прощай. Не нужно туда идти…

– Слушай, белка, ты мне надоела. – Борис осмотрелся. От родника вело несколько троп. Куда идти, он понятия не имел. – Где эти амазонки? Я пойду.

– Тебе туда, – указала белка, – давай, иди. Прощай, товарищ, я буду скорбеть … Ты бы оружие взял хоть.

– Оружие?

– Там, на тракте, я видела несколько человек с автоматами. Они или умерли, или уснули. Можно поживиться. Может, у них поесть что-то есть…

Как это я не подумал, нужно вернуться на дорогу, посмотреть, чем всё закончилось. Может, и Максим там.

– Куда идти?

Белка молча побежала по тропинке, и Бори пошёл следом.

Странное место, очень странное, кто бы мог представить такое будущее?

Шли они недолго, и вышли на дорогу, поперёк которой лежало сваленное дерево, под ветвями которого мирно спали солдаты вермахта. Посреди тракта лежало два «шмайсера». Борис поднял один, повертел так и сяк. Прицелился в сторону леса и нажал на курок, дав короткую очередь по кроне дерева. Отстегнул у спящих солдат запасные карабины, взял нож, флягу, вещмешок. Пригодится. Приложил ногу к сапогу фашиста. Размерчик подходящий. Борис стянул сапоги, снял сандалии, переобулся. Теперь бы рубаху снять как-то. Только он начал расстёгивать пуговицы на одежде немца, как услышал сзади шум и учуял зловоние, амбре портовой свалки. Задрожала земля, и раздался радостный рёв:

– Боря! А я вас обыскался. А что ты тут делаешь?

Борис оглянулся – сзади стоял динозавр и радостно улыбался. В лапе он нежно держал огромную, литров на сто стеклянную бутыль. И тут немец, с которого снимали рубашку, пришёл в себя.

Гитлер выключил компьютер, потёр уставшие глаза. Да что ж это такое, думал он, ищешь нужную информацию, а заканчиваешь порнухой. Всегда. Все пути ведут на порносайты. И, главное, заглянув туда просто из любопытства (что я порнухи не видел, что ли) забываешь уже, что искал. Это невыносимо. Нужно издать закон, запрещающий это безобразие. Хотя, без безобразия тоже скучно.

– Ева! – закричал он. – Евочка, ты не спишь?

Зайдя в спальню, он застал жену за просмотром очередного реалити-шоу «Häuschen-2».

– Дорогой, представляешь, они выгоняют Ганса. Он такой милашка, что они все на него взъелись? Посмотри. Это самое моё любимое…

На экране ведущая с лицом слабоумной лошади зачитывала приговор. Худого белобрысого паренька схватили подмышки двое здоровяков в форме штурмовиков СС, и потащили к кирпичной стене, поставили на колени, на голову натянули мешок. Парень слабо сопротивлялся, но выстрел в затылок окончательно ввел его из списка участников самого рейтингового шоу.

Ева захлопала в ладоши.

– Какая прелесть! Интересно, кто следующий вылетит? Адик, а можно так сделать, чтобы победителя и ведущих тоже расстреляли?

– Любимая, для тебя – всё, что угодно.

На экране семья сидит в ресторане. Официант наливает в кружки черпаком коктейль «Майн Кампф», ставит перед каждым по открытой банке армейской тушенки.

«Ресторан „Элефант“ – для вас всё, что угодно!» – говорит официант в камеру и надевает противогаз.

– Ах, опять реклама. – Вздыхает Ева. – Надоела уже. Адик, а что ты такой грустный?

– Да нет, ничего. Вот не понятно – что за прикол в инете? Я зарегистрировался на форуме под своим именем, и меня сразу засмеяли. Все, представляешь, все поголовно написали мне – «Гитлер, выпей яду». Я чего-то не знаю, да? Нет, конечно, у меня полно недоброжелателей. Меня недолюбливают, многим я перешёл дорогу. Но такова участь всех великих людей, им завидуют, их боятся, их презирают всякие слабаки и лузеры. Но почему яду? Почему не об стену, почему не утопись, или повесься? Почему яду?

– Дорогой, не обращай внимания на этих подонков. Хочешь конфетку?

– Спрашиваешь! Прямо сейчас?

– Ну, конечно. Пока я не передумала.

Гитлер успел только расстегнуть верхнюю пуговицу на кителе, как в комнату забежал запыханный адъютант.

– Фюрер! Простите, но это срочно! Вернулся один из солдат, отправленный вами в экспедицию с господином Мэнсоном. С ним не всё в порядке. Он говорит, что доложит только лично вам.

– Der Geschlechtsakt – молотить! – Выругался Гитлер. Как я устал от этих государственных дел. Ева, прости.… Давай сюда этого урода. Ко мне в кабинет.

Через несколько минут перед фюрером стоял перепуганный парень, обмотанный простынёй и воняющий клозетом. В глазах еще не исчезли отблески паники и ужаса.

– Вольно, солдат, – дал команду Гитлер. – Рассказывай по порядку – где отряд, где Мэнсон, где твоё оружие, где форма?

Солдат развёл руками и промычал что-то невнятное, потом стал тыкать пальцем в сторону окна и мычать:

– Там, там, там, там такое…там вообще, там алес…

– Да что там? Что случилось. Дайте ему воды.

Адъютант налил стакан воды и протянул солдату. Тот жадно выпил и снова забормотал про что-то там.

– Не помогло, – подытожил адъютант.

– Тогда дайте ему в морду.

Удар в челюсть привёл таки парня в себя. Не совсем, но он хотя-бы смог говорить разборчиво.

– Я… там дерево – бум! Лежит такое…, ехать нельзя…капут. Мы того…за автоматы. И тут шлёп – все лежат, потом – бдзынь, меня вот сюда – больно так – раз! Ну, я и…короче, тыц, и меня уже нет. Сплю. Бабы снятся. Красивые, с сиськами, зелёные, страшные. Убийцы, в общем. Мэнсона избили, ну, это сон такой снится мне, а может, и не сон. Бабы на лошадях, дикие, с луками. А потом всё, совсем ничего не снится. То есть, мама снится, шпиг, пиво баварское, Марта снится, дочь трактирщика, целуемся мы.

– Короче, рядовой, что дальше?

– А потом просыпаюсь – а передо мной вагон с зубами и глазами, наверное, с тухлой рыбой. Смотрит на меня вагон, и говорит – снимай, говорит, рубашку. Я снял, с перепуга, а что делать? Смотрю, сапог уже нет на мне. А тут белка мне на плечо – прыг, и говорит – пожрать есть чего? Я белку столкнул и бежать. Слышу – сзади смех. Ну и прибежал сюда. Всё.

– Совсем спятил. Уведите его в лазарет. Дайте ему пива и медаль какую-нибудь.

Солдата взяли под руки, так как ноги у него подкашивались, и когда он уже выходил за порог, Гитлер спросил:

– Сапоги, рубашка – понятно. А штаны где?

Солдат опустил голову и пробормотал:

– Где-где? Испачкал.

Поговорив со стариком, Павел предался созерцанию и размышлениям. Таков побочный эффект плода зинима. Созерцал Павлик свои давно нечищеные ботинки, а размышлял о социокультурной детерминации новых образовательных парадигм. Размышлялось тяжело, так как он не понимал, что это значит, и слова были незнакомые и пугающие. Основная мысль постоянно терялась, в текст постоянно вплеталась нецензурные выражения и изображения обнажённых женщин. От слова «парадигма» становилось страшно и бросало в пот.

Наконец, действие фрукта сошло на нет. Павел вздохнул облегчённо и его мысли вернулись к тому, что сказал старик. Бродяги. Угроза всему миру. Вернуть их. Сплошные загадки. Кто эти бродяги и куда их вернуть? Ещё вспомнились часы из дыма. Это подсказка. Ничего не приходило в голову. Нужно обратиться к Нострадамусу. Он точно знает ответы на эту головоломку.