В эту ночь Володя в первый раз не пришел ночевать домой.

Заявившись под утро, без чувства вины, он объявил, что задержался с ребятами в ночном ресторане.

— Как же так? — растерянно прошептала Маша. — А я? Я же тебя ждала всю ночь!

— Давно зарплату не платили, а вчера получил, — спокойно объяснил он. — Вот. — Он помахал купюрой, оставшейся разве что на бутылку пива. — Друзей позвал, отметили.

— Что, Вовочка, что ты без меня отмечал?

В глазах Маши стояли слезы. Ее душила обида. Она так ждала его, готовилась рассказать о своих чувствах к нему и во всем признаться. Он должен был ее понять и простить. А теперь?

Маша, бросившись к нему на шею, беззвучно зарыдала. Из нее вырывались всхлипывания, ее всю трясло. Так долго сдерживаемая сумятица чувств от растерянности, от содеянного, от долгого ожидания любимого — все слилось воедино. Она ждала от него сочувствия, понимания, жалости.

— Только без истерик, этого я терпеть не могу! — брезгливо предостерег ее Вова и, безразлично отодвинув Машу, бухнулся в кровать. Спал он спокойно, а она смотрела на безмятежно раскинувшегося возлюбленного и терзалась. С одной стороны, Машу переполняла нежность к своей первой романтической любви, с другой — разум подавал сигналы бедствия — SOS.

Как он мог так поступить с ней, ведь она покончила с прошлым во имя их будущего, во имя их любви? Бросить ее в этот момент, не прийти ночевать!

Память возвращала ее к бессонной ночи, к каждому шороху под окном в спящем дворе, к звуку лифта, останавливающегося на этаже, к лаю собак, выгуливаемых на рассвете. Только тот, кто хоть раз ждал в ночи, мог ее по-настоящему понять. Однако Владимиру было все равно! Он видел безмятежные сны.

Отоспавшись, он увидел ее зареванное лицо и строго предупредил:

— Чтобы этого больше никогда не повторялось, а то…

— Что, а то?

— А то нам придется расстаться, — холодно предупредил он.

— Вова, я хотела тебе сказать, что вчера встречалась с Людвигом, — все же выпалила Маша.

— Слушай, дай чего-нибудь поесть, потом поговорим, — безразлично бросил он.

— Так что? — уплетая яичницу с ветчиной, наконец-то поинтересовался Владимир. — Твой немец заявился?

— Да, — потупилась Маша.

— В апартаментах живет?

— Да, в отеле «Балчуг».

— Это хорошо. — Обдумывая что-то про себя, промычал он с набитым ртом. — Чайку организуй.

Маша вскочила.

— Что такой холодный? — поморщился Володя. — Разбаловал тебя твой миллионер.

— Он не миллионер.

— Все равно богатенький фриц. Слушай, может, он тебе тут какую-нибудь работенку организует. Мама говорит, ты целыми днями без дела маешься. И нам деньги не помешают.

— Но ведь я у тебя денег не прошу. — Растерявшись от неожиданного предложения, Маша впервые повысила голос.

— Зато я у тебя собирался попросить, — резанул, словно ножом по сердцу, новый возлюбленный.

— Ты-ы?

— Да. Зря, что ли, ты за фирмача замуж выходила? У него дворцы, пароходы. А у нас что? По закону, я слышал, у них полагается жене отступного давать.

— Только ведь не он требует развода. Наоборот, сказал, что не даст.

— Ах не даст! Это хорошо!

— Почему хорошо? — не поняла Маша.

— Можно с него деньги тянуть.

— Что ты такое несешь? Зачем нам его деньги?

— Тебе не нужны?

— Нет.

— А мне нужны. Если не хочешь так, можно по-иному. Просим развода и подаем в суд, с последующей компенсацией. У них ведь принято жен до смерти содержать.

— Компенсацией чего?

— Ущерба морального.

— Должна быть веская причина морального ущерба, — возмущенно произнесла Маша.

Все, о чем они сейчас разговаривали, казалось Маше ужасным бредом. Ей, наверное, это снится. Маша ущипнула себя за руку.

— Издевался над тобой, бил, — спокойно перечислял ущерб Владимир.

— Кто, Людвиг бил?

— А что он с тобой делал?

— Ничего! Он меня любил.

— И вчера тоже? — Прекратив жевать, Володя схватил Машу за подбородок.

— Ой, больно, — пискнула Маша.

— Тебе больно, а мне?

Чувствуя себя за все виноватой, Маша опустила голову.

— Ничего такого не было, — передумав признаваться, прошептала Маша. — Мы с ним просто разговаривали.

— Просто разговаривали, — передразнил ее вдруг ставший совершенно чужим ее любимый. — Он ведь из-за тебя приехал?

— Не знаю.

— Так ты, прежде чем меня допрашивать, где я был, с кем время проводил, отчитайся, что ты делала с этим фрицем, невинная ты моя?

Обхватив голову руками, Маша зарыдала.

— Не хочешь обвинения в насилии над собой, тогда скажешь, что застукала его… — не поняв ее эмоций, неожиданно ласковым голосом предложил Берцев.

— Я никогда этого не сделаю. Он очень, слышишь, очень порядочный человек.

— Понял! А я не порядочный! Только у нас с тобой и с мамой всего одна пенсия на троих.

— Как это? Ты, когда меня звал вернуться, сказал, что у тебя все есть…

— Да, но я не говорил, что ты будешь сидеть у меня на шее, я как раз рассчитывал, что твой благоверный явится по твою душу… А ты изображаешь из себя благородство: «И судиться не буду, и работу у него просить не буду». Я тренер в спортивной школе, не всегда получающий зарплату. Так что выбирай: или суд, или жизнь на мамину пенсию.

— Володечка, я ведь не знала, ты никогда об этом не говорил. Ты скрывал от меня, что у тебя так плохо с деньгами? Да? Скрывал? Я тебе обещаю, что теперь будет по-другому. Я ведь тебя люблю. Я призналась в этом Людвигу. Для меня это так важно. Я долго думала, как все это произойдет. Не могла с этим дальше жить. Понимаешь? Теперь все позади!

— Что позади? Ты совсем рехнулась? Теперь только все начинается! На что мы жить будем? Я не бизнесмен, наследства нет и…

— Володечка, когда я там жила, я поняла, что деньги — это не главное. Может все-все быть: и еда, и жилье, и наряды. Но когда вокруг тебя люди, которых ты не понимаешь, а они не понимают тебя, когда у вас нет общего прошлого…

— Слышал, что у тебя с немецким лады. Как это вы не понимали друг друга?

— Боже мой, я вовсе не о языке, я о чувствах.

— Тебе с ним чувств не хватало? Ну-ка подробнее расскажи, — на губах Берцева заиграла ухмылка, — а я слышал, что у тебя с чувствами все в порядке тогда было. Познакомились на выставке, ты этого немца так охмурила, что он ради тебя целую делегацию за свой счет в Берлин пригласил.

— Кто тебе такое сказал? — настороженно полюбопытствовала Маша.

— Сказали. Мир тесен! Сазонову Таньку, что с тобой работала, помнишь?

— Она… она такое про меня говорила?

— Ну что ты наседаешь? Конечно, бабы тебе завидовали в вашей конторе.

— А ты с Сазоновой?.. — вспомнив слова бывшего шефа о пышных формах сотрудницы, заревновала Маша.

— Что тебе за дело, с кем я тогда был?

— Я вспомнила, — вдруг разозлилась Маша, — это ее голос я услышала тогда в телефонной трубке. А я все думала, откуда я его знаю?

— Полегчало?

— В общем, все это позади, ведь так? — одернула сама себя Маша. — А это не главное, да, Володечка?

— А что главное?

— Главное, что мы любим друг друга!

— Если ты меня любишь, должна позаботиться о нашем благосостоянии.

— Конечно-конечно! Я пойду работать.

— Много сейчас не заработаешь.

— Но ведь ты не возражаешь?

— Наоборот, валяй, я ведь сам с этого начал разговор, — бросил бывший чемпион. — Фирмачом своим не брезгуй. Он ведь с Россией торговал, может, офис откроет и тебя в него возьмет.

— Володя, как ты не понимаешь, мне с ним нельзя больше встречаться.

— Это что еще за нежности?

— Я даже его фамильный перстень счастья ему забыла отдать.

— Какой такой перстень? — вскинулся Берцев. — Ну-ка покажи!

— Вот. — Маша протянула руку и тут же отдернула ее. Камень был тускл и сер.

— Нормальная работа, — уговаривала погрустневшую подругу Катя, — сейчас, когда вообще никуда нельзя устроиться, книжный киоск возле дома просто спасение. Да еще в твоем положении. Ведь скоро рожать! Сиди себе почитывай книжки.