Мы подошли к симпатичной девушке, стоявшей, небрежно опершись о столешницу и тем самым вызывающе игнорируя правила хорошего поведения, которые ей вдалбливали в голову с раннего детства.

— Элеонора, как это вдруг ты — и не танцуешь? — спросила я у нее, ставя на стол свой пустой бокал.

— Я стою и наблюдаю…

Эта своенравная шотландская аристократка широко улыбнулась, не отрывая взгляда от статного официанта, который, даже и не подозревая о том, что его рассматривают, с подобострастным видом ходил с подносом среди гостей, предлагая им отведать ломтики лосося… Ты никогда даже и не пытался уединяться с Элеонорой, хотя она и была весьма привлекательной девушкой. Даже поверхностное знакомство с ней позволило мне понять, почему ты так поступал. Ты был уж слишком обыденным для нее, а она была уж слишком экстравагантной для тебя. Возможно, ты не понимал сущности ее экстравагантности: она была воспитана в духе строжайших и самых что ни на есть пуританских моральных принципов викторианской Англии, однако в ее свободолюбивую душу вселился некий зловредный дьяволенок, и, проникшись под его влиянием неприязнью ко всему тому, что ей внушали, она почувствовала в себе почти патологическое стремление к запрещенной любви, не приличествующей представителям того общественного класса, к которому она принадлежала, а иногда и любви, не приличествующей представительницам ее пола. Она сама мне об этом сообщила — не без гордости — в тот день, когда я, совершенно случайно, увидела, как она целуется с одной из дочерей герцога Квинсенда. Подобные ее наклонности не раз и не два вызывали негодование у ее добропорядочной матери и громогласные вспышки гнева у её волевого и решительного отца.

— Красивый, правда? — вздохнула Элеонора. — Я того и гляди упаду в обморок…

То ли из-за ее уж слишком небрежной позы, то ли из-за ее бледности, то ли по какой-то другой причине, но Эрве воспринял эту ее угрозу слишком серьезно.

— Нет, нет, умоляю вас, леди Элеонора! Не падайте в обморок!

— Ой, да ладно, Эрве, сколько раз тебе говорить, чтобы ты не называл меня «леди Элеонора»? Этим ты напоминаешь мне моего мажордома.

После этого упрека она снова стала вести себя, как femme fatale.

— Его зовут Франц, он — венгр. Насколько я знаю, он — виртуозный скрипач, но — по какой-то не известной мне причине — впал в немилость. Я обожаю мужчин с туманным прошлым. Они обычно страстные, с пылким характером. Они идеально подходят для сумасшедшей ночи… — произнесла Элеонора певучим и очень чувственным голосом, слегка поводя плечами.

— Тебе, видимо, хочется узнать, насколько виртуозны его пальцы, — сказала я в тон Элеоноре.

— Ну, конечно! Эти длинные пальцы будут так же сильно надавливать на мою кожу, как они надавливали на струны скрипки. Они будут так же нежно и деликатно ее сжимать, как они сжимали смычок.

Мы обе громко рассмеялись, и я при этом краешком глаза заметила, что еще раньше покрасневший от смущения Эрве стал буквально пунцовым.

— И если уж говорить о длинных пальцах… — произнесла Элеонора, глядя на кого-то поверх моего плеча.

Секундой позже я почувствовала прикосновение к своей талии чьих-то бесстыжих рук.

— Госпожа испаночка, наконец-то я вас нашел! Если бы это не было в принципе невозможным, я сказал бы, что вы весь этот вечер только тем и занимаетесь, что пытаетесь от меня удрать.

Я, оглянувшись, с неудовольствием увидела, что это Николай обхватил мою талию — обхватил так, как обезьяна хватается лапами за ветвь. Я бесцеремонно отстранила его шершавые и потные руки и сделала шаг назад, спасаясь от неприятного смешанного запаха алкоголя и одеколона, который был неизменным атрибутом этого человека.

— Вы обещали зарезервировать один свой танец для меня. Или вы об этом забыли?

— О-о, нет! Я не смогла бы об этом забыть. Я просто стояла и ждала, когда вы подойдете ко мне и сами об этом напомните. Я, в общем-то, не хотела показаться вам дамой, добиться внимания которой не составляет труда.

Николай расплылся в глупой самодовольной улыбке, которую я будто бы сочла — раз уж пыталась его разыгрывать — страстной и патетической.

— Ну, вот я и здесь: стою на коленях у ваших ног.

— Думаю, вам лучше подняться с колен, а иначе мы не сможем танцевать.

Направляясь в центр танцевального зала с энтузиазмом человека, всходящего на эшафот, я бросила последний взгляд на своих недавних собеседников. Элеонора злорадно мне улыбнулась, слегка помахав рукой на прощание.

Этот танец стал для меня мучением. Николай, видимо, выпил немало, и это уже начало сказываться на его поведении. Он все время сглатывал обильно выделяющуюся слюну и еле ворочал языком — как, впрочем, и ногами. Глаза у него слезились, изо рта исходил очень неприятный запах, и, даже танцуя, он держал в руке бокал. Вдобавок ко всему, он постоянно пытался «лапать» меня, и мои попытки дать ему понять, что мне это не нравится, ни к чему не приводили.

К счастью, во время танца мы случайно столкнулись с другой танцующей парой, и от этого столкновения бокал выскользнул из руки Николая и, грохнувшись на пол, разлетелся на множество мелких осколков, которые сверкнули в свете люстр, словно небольшой фейерверк.

С ничего не выражающим лицом, не обращая ни малейшего внимания на расступившиеся парочки, граф Загоронов молча смотрел на разлившее по полу шампанское.

— Я пойду возьму другой бокал. Подождите меня здесь, — наконец сказал он.

Повернувшись на каблуках, он пошел, петляя между танцующими парочками и пошатываясь.

Воспользовавшись этим подарком судьбы, я отошла к стене и тут же принялась высматривать какую-нибудь компанию, которая послужила бы мне своего рода убежищем. Скользя по залу блуждающим — как у сумасшедшего — взглядом, я пыталась найти дружественное лицо, но так и не увидела такового в пределах своего поля зрения. Что я увидела — так это то, что ко мне — с досадной расторопностью — возвращается Николай. По моему телу пробежала дрожь отвращения уже от одной только мысли о том, что он сейчас снова прикоснется ко мне своими липкими руками. Мне опять стало очень жаль, любовь моя, что рядом со мной нет тебя. Ты не позволил бы этому несуразному типу ко мне прикасаться.

И вдруг, чувствуя себя загнанной охотником добычей (передо мной находился Николай, а позади меня — стена), я мысленно поклялась себе всеми своими предками, что не стану больше с ним танцевать. Однако удрать от него я могла только через большую дверь, наполовину скрытую роскошными шторами. Я нажала на ее бронзовую ручку и с облегчением почувствовала, что она поддалась. Быстро и осторожно проскользнув в эту дверь, я почувствовала себя спасенной.

Мое бегство было быстрым и лихорадочным. Тяжело вздохнув, я поправила широкую бретельку своего платья, которая в течение всего вечера то и дело соскальзывала с плеча, и отряхнула свою юбку, словно бы пытаясь избавиться от отпечатков прикосновений Николая.

Передо мной тянулся большой коридор, по обе стороны которого виднелись симметрично расположенные двери, картины и зеркала. Какой-то дородный бородатый мужчина, одетый в импозантную военную форму, нахмурившись, настороженно всматривался в меня с ближайшей картины. Я, решив поискать еще одну дверь, через которую можно было бы вернуться в танцевальный зал — и тем самым опять присоединиться к празднику, — зашагала по ковру коридора.

Однако на этом ковре будто что-то извивалось: это были еле слышные нотки, которые, казалось, пробрались через щель под одной из дверей. Я шла очень осторожно, на цыпочках, стараясь на них не наступить. Когда я завернула за угол, они перестали извиваться по полу и начали порхать в воздухе, и я, прислушиваясь к ним, вышла на какую-то дверь. «Здесь, — шептали нотки. — Здесь нас хотели запереть, но никто не может запереть музыку».

Эта еле слышная музыка, раздававшаяся в темном и пустынном коридоре, доносилась, казалось, из потустороннего мира.

Признаюсь тебе, брат, что я, сам того не желая, весь тот вечер думал только о тебе. Мне кое-что не давало покоя, причем это была отнюдь не одна лишь моя нечистая совесть. Мне хотелось списать это свое беспокойство на произошедший во время охоты странный инцидент, но убедить самого себя в этом я не смог — я ведь привык быть невозмутимым свидетелем событий в тысячу раз более неприятных и при этом даже бровью не вести. Хладнокровно реагировать на непредвиденные инциденты и с легкостью адаптироваться к быстро изменяющейся обстановке — это было частью моей работы.