— Ладно, герой. Вымой лицо и руки и прыгай ко мне в лодку. Порыбачим, пока обсохнешь. Знаешь поговорку: грязь не сало, высохло — отстало. Обсохнешь, обомнём грязь и поплывём домой. — Шевчук взглянул на третьего мальчишку, который с удочкой переминался с ноги на ногу. — А это кто?

— Антошкин, — подсказал Захарка.

— Что же ты, Антошкин, смотришь, как гнёзда разоряют и друзей бьют? А если бы они утонули?

— Не утонули бы, — сказал Антошкин и стал сматывать удочки. — Только охладились бы маленько. Пойду я однако.

— Давай, топай, — махнул рукой Захарка, выбрал удобное место и стал умываться.

Так звали колхозного коня. В жаркое летнее время он целыми днями стоял в тени кузницы, прикрыв глаза, отвесив нижнюю морщинистую губу. Иногда Соловко мотал головой, махал белым хвостом — отгонял назойливых комаров и мух. Был он намного старше Груни, высокий, поджарый, с белой седой гривой и, как говорили колхозники, мирно доживал свой век на заслуженной пенсии.

Для мальчишек нет большего удовольствия, чем покататься верхом на коне. Поэтому они постоянно ходили стайкой за колхозным конюхом дедом Иваном и просили позволить сводить коней на речку покупать.

— Марш отседова! — обычно гнал ребят дед Иван. — Убьётесь — греха не оберёшься.

Дед любил поворчать. Но поворчав, обычно добрел и разрешал ребятам съездить на речку. Помогал сесть верхом, и ребята с криком и гиком мчались во весь опор по деревенской улице, пугая собак, кошек и кур.

На речке ребята купались сами, мыли лошадей, а потом мчались обратно на конюшню.

— Вы бы, сорочата, Соловка хоть раз на реку сводили, — сказал однажды ребятам конюх. — Старый, заслуженный конь, покупали бы его там.

— Да он еле ноги передвигает, — засмеялся долговязый Фролов. — До реки не добежит — околеет.

— Да что ты понимаешь? — рассердился конюх. — Буденновской породы конь. Учёный.

— Какой он учёный, если читать не умеет, — съязвил Фролов.

— Не дам коней. Всё! Баста! — заупрямился дед Иван. — Марш с конюшни. Что стоите? Марш, вам говорят! — Дед даже побледнел. — И не ходите больше. Такой конь!

— Дедушка, не слушайте его, — вмешался Захарка. — Давайте я Соловка свожу на речку.

— Я пошутил. Уже и пошутить нельзя, — стал оправдываться Фролов.

— Пошутил он… Да ты знаешь, что Соловко — золотой конь? Когда мы его взяли, он на ноги жаловался. А потом выходили. — Дед Иван ещё долго ворчал, а потом подобрел. — Больше десяти лет проработал Соловко в колхозе. Все тяжёлые работы выполнял. Ладно, веди, Захарка, сюда Соловка. Только уздечку возьми. Сводишь на речку, покупаешь — порадуешь старика.

Коня Захарка нашёл всё за той же кузницей. Он понуро стоял в тени, прядая ушами. Иногда махал головой, отгонял мух. Захарка привёл коня, дед Иван ласково похлопал Соловка по шее.

— Здорово, старичок, здорово! Как отдыхаешь? Я вот тебе овсеца припас. Хороший овёс. — Дед Иван поднёс коню в ведре корм.

Ребята стояли и смотрели. Ни с одним конём конюх так ласково не обращался. А Соловко уже хрумкал зерно, подбирая его мягкими губами.

— А теперь веди на реку, — сказал конюх, когда конь сжевал последние зёрна. — Езжай потихоньку, мы тебя догоним. — Дед Иван подсадил Захарку на спину коню.

До речки было недалеко, не больше километра. Соловко шёл шагом, Захарка подгонял его голыми пятками. Ему хотелось быстрее проехать деревню, казалось, что все провожают его насмешливыми взглядами. Но Соловко шёл медленно.

Не успел Захарка проехать половины пути, как услышал голоса и конский топот.

— Ура-а-а! — кричали ребята.

И вдруг Соловко встрепенулся. Видно, вспомнил молодость. Захарка не успел оглянуться, как конь рванулся вперёд.

— Придержи коня! — услышал Захарка голос конюха. — Убьёшься!

Но где там! Захарка был счастлив, что ребята не могут его догнать. Всё поддавал пятками коню по бокам, а тот мчался уже галопом.

Это должно было произойти. Захарка совсем забыл про канаву. Её колхозники выкопали, чтобы спускать воду в речку из болота. Весной в канаве гудел бурный ручей, а теперь была только грязь. Канава стремительно приближалась.

Захарка вскрикнул, закрыл глаза. Соловко прыгнул, но перепрыгнуть широкую канаву не смог. Захарка почувствовал, как летит по воздуху, потом ударился и потерял сознание.

Когда Захарка пришёл в себя, он ощутил мягкое прикосновение чего-то нежного к своим щекам, носу, губам. Открыл глаза и увидел Соловка. Тот стоял над ним, согнув передние ноги, и губами трогал его щёки. Из глаз коня текли слёзы. Слёзы у него, видно, появились от быстрого бега, но Захарке показалось, что Соловко просит у него прощения. «Прости, мол, меня, старика. Не рассчитал свои силы. Вспомнил былое».

Подъехали ребята, конюх дед Иван, кинулись к Захарке.

— Убился, сорочонок! — сокрушался конюх.

— Смотрите, Соловко стоит перед Захаркой на коленях, — удивлялись ребята.

— Да жив я, здоров, — вскочил Захарка на ноги. — Только вот шишку набил. А Соловко совсем не виноват. — Захарка быстро взобрался обратно коню на спину.

— Соловку цены нет, — говорил конюх, обрадованный таким исходом. — Если бы другой конь, то мог задавить своим телом парня, а этот учёный. Кавалерийский, одним словом, конь.

— А как бегает! — восхищался Фролов.

— Мой конёк! — гордо сказал Захарка и ласково похлопал Соловка по шее.

— Наш будет. Мы все берём над ним шефство, — решил Фролов. Ребята его поддержали. Конюх дед Иван был доволен.

Телега остановилась на опушке леса. Пока старый лесник распрягал Груню, Шевчук с Захаркой разминали уставшие от долгой езды ноги.

Стреножив лошадь, Василий Алексеевич отпустил её пастись.

Стоял жаркий день. Ни один листочек, ни одна травинка не шелохнётся. Только голоса лесных птиц раздавались в глубине леса.

Скоро они уже бодро шагали по густому высокому разнотравью.

А в лесу… До чего же приятно! Не жарко, пахнет свежим берёзовым листом, лесной прелью и грибами. Лесник вытащил из кармана складной нож, нагнулся — и вот у него в руке уже нежный, ароматный, с прилипшими травинками белый гриб — боровик. Василий Алексеевич не уходит, ищет палочкой в траве, снова нагибается и снова срезает под корень гриб.

— Да их здесь целая армия! — удивляется Шевчук.

— А вот ещё, ещё! — радостно кричит Захарка. Он нашёл сразу три гриба.

Скоро и Шевчук нашёл большую грибницу боровиков. Будто из белого мрамора, твёрдые, плотные, грибы расселись в широкий круг.

— Захарка, принеси-ка мой дождевик. Он остался на телеге, — кричит Захарке лесник. — Тут ещё много.

Захарка в один миг вернулся с дождевиком.

Лесник расстелил дождевик на поляне.

— Будем в него класть.

Грибы встречались часто: белые, волнушки, грузди. Захарка, радостный и возбуждённый, относил грибы в фуражке, высыпал на дождевик.

Вдруг он остановился, взял в руки ветку и внимательно оглядел её.

— Ты чего? — поднял голову Шевчук.

— Смотри, кто это веток наломал? Совсем недавно сломлены.

Юрий Николаевич подошёл к Захарке. Вокруг были разбросаны сухие ветки берёз, осин. Будто кто-то срезал их, но убрать не успел.

— Кто это постарался? — показал Шевчук леснику сухую ветку. — Неделю назад ничего не было.

— А ведь и правда, не было, — лесник задумался. — Не было здесь сушняка, хорошо помню. — Он сдвинул фуражку на лоб и в растерянности скрёб затылок.

— Смотрите, вон ещё наломано, — показал Захарка.

— Странно! — недоуменно огляделся Шевчук.

— А… всё ясно, — улыбнулся Василий Алексеевич. — Лесной хирург поработал.

— Хирург? — переспросил Шевчук.

— Он самый. Почти все сухие веточки с деревьев обломал. Постарался! — Лесник, довольный, переходил от ствола к стволу. — Деревьям теперь легче без сушин.