«Прекрасно знаю, потому и отказываюсь», – чуть было не сорвалось с ее губ. Но Бобби вовремя прикусила язык, понимая, что Чайлз еще не единожды ей понадобится. Ну вот, почему отменные остроты приходят на ум немедленно именно в тех ситуациях, когда ими нельзя воспользоваться?

«Ты кое-что можешь сделать с этим нагревателем», – прозвучало у нее в голове. Голос был незнакомым. Какой-то чужак вломился в мысли? Ох ты… чтоб ей провалиться, не вызвать ли копов? «Да можешь же, – не унимался голос. – Для этого надо всего лишь…»

Но тут вода потеплела. Забыв о нагревателе, Бобби размешала подливу и позвала Питера есть. В последнее время его аппетит заметно улучшился.

Надо бы зубы ему проверить, подумала вдруг хозяйка. Может, пора возвращаться к «Гейнз мил»? Лишние деньги на дороге не валяются, да и американская читательская публика не ломится валом к твоим дверям, да, малышка? Но…

Но когда же началась та неразбериха в ветклинике?

Андерсон попыталась вспомнить все до мельчайших подробностей. Она не дала бы руку на отсечение, но тем не менее уверенность возрастала с каждой минутой: да-да, пожалуй, все началось сразу после того, как доктор Эйзеридж окончил осмотр и убрал свой офтальмоскоп.

«Обратите внимание, Ватсон, – внезапно затараторил в голове настойчивый голос Шерлока Холмса в исполнении Бэзила Рэтбоуна. – Глаз у собаки светится. Но… не весь глаз, одна катаракта. Андерсон этого не замечает, хотя могла бы. Эйзеридж тоже не замечает, хотя уж он-то обязан. Допустим теперь, что животные в клинике не бесились, пока катаракта не начала светиться… Другими словами (рассуждая чисто теоретически), пока не возобновился процесс исцеления. Предположим. А что, если сияние намеренно исчезает в определенных ситуациях, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания? Ах, Ватсон, какое безосновательное и пугающее допущение! Ведь это значит, что у зеленого света есть…

Есть что-то вроде разума».

Такой ход мыслей Бобби совсем не устраивал, и она отсекла их привычным, давно проверенным способом: посоветовала себе обо всем забыть.

Способ сработал и в этот раз.

Временно.

Андерсон захотелось пойти и продолжить раскопки.

Сознанию эта мысль пришлась не по нраву.

Решительно.

«Оставь эту штуку, Бобби. Она опасна».

Это точно.

«И кстати, как она действует на тебя?»

Да ничего такого пока не заметно. Однако влияние сигарет на легкие тоже не видно, иначе никто не курил бы. А вдруг у нее уже загнивает печень, или сердечные камеры сплошь забиты холестерином, или она уже бесплодна? Откуда Бобби знать: может, прямо сейчас ее костный мозг с бешеной скоростью вырабатывает лишние лейкоциты. Только ли месячные пришли пораньше, или вместе с ними пришло что-то поинтереснее – лейкемия, к примеру?

И все равно ее тянуло копать.

Этот простой, неконтролируемый порыв не имел отношения к деятельности сознания, но, судя по многим признакам, исходил от самого́ тела: так оно иногда настоятельно требует соли, крепкого кофе, сигарет или героина. На стороне сознания – логика, в то время как здесь – неистребимое желание: «Иди копать, Бобби, да все нормально, подумаешь, покопаешь немного, ерунда, тебе ведь хочется выяснить, что там, и ты это знаешь, так почему бы не покопаться в земле еще, пока не разберешься в этом вопросе, копай, копай, копай…»

Андерсон, конечно, могла усилием воли отключить этот голос… Но спустя пятнадцать минут уже снова внимала ему, словно дельфийскому оракулу.

«Ты должна с кем-то поделиться, Бобби».

«С кем? В полицию обратиться, что ли? Ха-ха. Ни за что. Или…»

Что «или»?

В это время Бобби была в саду и рьяно пропалывала грядки… чувствуя себя наркоманом в период ломки.

«Или к любым другим представителям власти», – закончил голос.

Правое полушарие отозвалось саркастическим смехом Энн, чего и следовало ожидать. Как и многие люди ее поколения, Андерсон не питала доверия к представителям власти. В их способности решать проблемы она разубедилась еще в возрасте двенадцати лет. Дело было в Ютике; Бобби сидела на диванчике между мамой и Энн, жевала гамбургер и наблюдала, как полицейские Далласа сопровождают Ли Харви Освальда к подземной парковке. Копов, этих типичнейших «представителей власти», было ну очень много. Столько, что, когда Освальда кто-то застрелил на их глазах, диктор новостей поведал об этом с искренним изумлением: дескать, неужели что-то пошло не так? Он даже поверить не мог. Но ведь пошло же.

Бравые полисмены Далласа постарались на славу, охраняя Освальда и Джона Ф. Кеннеди. Два года спустя – очевидно, в качестве реванша – их послали усмирять межрасовые разборки, а потом воевать во Вьетнаме. Затем, через десять лет после выстрела в Кеннеди, – решать проблему нефтяного эмбарго, вести переговоры об освобождении американских заложников в Тегеранском посольстве, и наконец, когда стало ясно, что молодчикам наплевать на доводы власти и разума, Джимми Картер велел копам силой вызволить бедолаг. Неужели эти «защитники закона», в свое время с таким хладнокровием и апломбом «уладившие дело» осады Кентского университета[11], не могли нормально исполнить свою рутинную «невыполнимую миссию»? Ладно, допустим, не повезло парням, но, в общем и целом, они же как-то справлялись с работой? О да. Достаточно посмотреть, как надежен и безопасен стал этот чертов мир с тех пор, как мужчина в драной рубашке, с редеющей, блестящей от тоника шевелюрой и остатками жира от купленных в «Макдоналдсе» окорочков под ногтями разнес мозги президенту на заднем сиденье «кадиллака», катящего по улице Далласа.

«Я расскажу обо всем Джиму Гарденеру. Когда он вернется. Гард разберется, как поступить. Хоть что-нибудь дельное, да придумает».

«Отлично, – съехидничала Энн. – Иди за советом к лунатику».

«Он не лунатик. Просто немного не в себе».

«Ну конечно. Когда во время последней демонстрации в Сибруке[12] Джима задержала полиция, при нем был рюкзак, а внутри – заряженный «кольт» сорок пятого калибра. Немного не в себе, говоришь?»

«Отвали, Энн».

И Бобби продолжала полоть – все утро, на самой жаре. Футболка на спине насквозь промокла от пота. Шляпа, обычно хорошо защищавшая лицо от палящих лучей, так и осталась висеть на прошлогоднем пугале.

После ленча Бобби решила прилечь, но задремать не смогла. В голове беспрестанно спорили голоса – в том числе и тот, незнакомый. «Копай, Бобби, все обойдется, копай!»

Наконец она поднялась и, захватив с собой лом, заступ и лопату, отправилась в лес. На дальнем от дома конце поля она постояла, нахмурившись, а затем повернула обратно к пикапу. Питер сидел на крыльце. Он только взглянул на хозяйку, но даже не сделал попытки пойти за ней. Андерсон этому не особенно удивилась.

Наверное, двадцать минут Бобби простояла на склоне, глядя вниз на траншею, прокопанную (внутренне она уже не сомневалась) вокруг крошечного фрагмента инопланетного космического корабля. Прочный, гладкий, вполне осязаемый корпус – не вымысел, не «пар и сновидения». Вот он, перед глазами. Материальный, точно отвертка или гаечный ключ. Влажный лесной чернозем, отброшенный в сторону в прошлый раз, теперь побурел и блестит после ночного дождя.

Она начала спускаться… И тут под ногой что-то хрустнуло, точно смялась новая газета. Вот только это была не газета. Воробей. Мертвый. А футах в двадцати от него на спине лежала ворона, комично, словно в мультфильме, задрав лапы кверху. Андерсон замерла, оглядываясь вокруг. Ей удалось заметить еще трех птиц: другую ворону, голубую сойку и красно-черную пирангу. И ни единой ранки. Просто мертвы, и все. Ни мухи рядом.

Бобби пошла вперед и, бросив инструменты возле траншеи, спустилась вниз. Под подошвами ботинок громко чавкала грязь. Вот он, серый край, выступающий прямо из лужи.