Наталья, брюнетка за тридцать, сидела, положив ногу на ногу, всем своим видом изображая решительность и уверенность, но пальцы её крепко вцепились в подлокотники.
Рыжеватый и зеленоглазый Василий казался расслабленным, разве только на дверь косился слишком часто, будто сильно сомневался в целесообразности всей этой истории и подумывал сбежать.
— Итак?
Они переглянулись, первой не выдержала женщина:
— Доктор, он меня игнорирует.
— Следующий, — вяло отозвался Василий, цитируя бородатый анекдот.
Психолог улыбнулся уголком рта, давая понять, что шутку понял, но насмешки не разделяет, и уточнил:
— И это ваша проблема?
— Да!
Психолог легко встал и подошел к женщине:
— Наталья, скажите это не мне, а Василию.
— Да я ему сто раз…
— Попробуйте ещё один.
— Ты меня игнорируешь!
Психолог по-кошачьи мягко обошел кресла и встал рядом с Василием.
— Василий, ответьте Наталье.
— Да чего она?! — возмущенно повернулся тот к психологу.
— Не мне — ей.
— Да чего ты?
— Того! Придёшь вечером, а он…
— Василию!
— …а ты ноль вниманья, фунт призренья, не то что с дивана не встанешь — головы не повернёшь. Разве что «где была» и «когда жрать» от тебя услышишь. Какой от тебя, такого, толк, а?
— А, попрёки куском хлеба пошли, дождался.
— Не про то я, не про то! Доброе слово и кошке приятно, а много я от тебя хороших слов дождалась?
— Слов тебе? Ходишь где-то целыми днями, а потом говори с тобой?
— Я работаю, понятно? Работа у меня сутки через трое… А вот где ты по ночам шляешься, это другой вопрос.
— По ночам? — Психолог вопросительно посмотрел на Василия, но тот промолчал.
— Нет, доктор, не подумайте, я его потребности понимаю…
— Правда?
— Надо иногда ему, Ваське-то. — Наталья с фальшивой лихостью повела плечом, но тут же стушевалась. — Понимаю, что надо, а всё равно. Так иной раз тяжело. Уж ходил бы, пока меня нет, а он ведь норовит, когда я дома. Улизнёт вечером, и нету. Уж я даже искать выходила, кричала…
— Позорила меня на весь дом, ага.
— А я не железная! Сколько раз приходил побитый? А? Маслом тебе там намазано? Блудня!
— Ну, давай, давай! Разоряйся! Я тебя знаю, знаю, чего ты хочешь! — Он нехорошо прищурился.
— Чего она, по-вашему, хочет, Василий?
— Яйца она мне отрезать хочет, вот что!
— Страхи такого рода…
— Страхи?! Посмотри на неё — молчит! Ведь молчит, а!
— Наталья?
— Он…
— Василий!
— Всю душу ты мне вымотал, Вааась… — И она заплакала.
Повисла долгая пауза, в течение нескольких минут в комнате раздавались только тихие всхлипы. Психолог посмотрел на Василия.
— Люблю я её, дуру. — Он осёкся, неловко дернул головой, встал, потянулся и прямо через подлокотник перескочил на колени к женщине.
— Люблю я тебя, дуру… Ну, Наташ, ну чего ты, ну муррр…
Психолог немного выждал и сказал:
— Что ж, мы отлично поработали сегодня. До следующей встречи!
Когда за женщиной и котом закрылась дверь, он облегченно вздохнул и стал яростно вылизываться под хвостом. Нервная работа, ох нервная.
… и разговоры о Важном
Говорила с девушкой (она тоже трудоголик, как и я, но не запойный, а регулярный) о планах на отпуск — ну, там, заповедник в Словении, Мёртвое море, — и она вдруг сказала мечтательно: «А знаете, у меня подруга лежала в клинике неврозов, так там очень хорошо. И спокойно».
Дома я стала искать подходящую клинику. То есть сначала смотрела отели, но ни один не показался мне достаточно спокойным. Нашла такую, куда берут за деньги, кликнула на «предложения» и почувствовала сильное побуждение отдать им существенную часть будущего гонорара: одна из медицинских программ называется у них «весеннее обострение». Боже, как я ликовала. Пока не вчиталась — «обновление», конечно же.
Купила пару маек, по телефону докладываю мужу радостно. Он отвечает:
— Молодец. И я даже догадываюсь, какого они цвета.
— А вот и нет, не чёрные! Полосатые, весёленькие такие.
— С ума сойти.
Дома распаковываю и понимаю, что это, конечно, прорыв: чёрные полоски перемежаются с тёмно-серыми. По сравнению с остальным моим гардеробом — да, страшное веселье, чисто дю солей.
В супермаркете выкладывала овощи на столик для взвешивания и, увенчивая перцы и помидоры двумя молоденькими кабачками приятного калибра, неожиданно развеселилась и объяснила мальчику-продавцу эту последнюю покупку так:
— Я женщина замужняя, но душою одинокая!
Большая удача, что обслуга плохо понимает по-русски.
В «Бенеттоне» грустная кассирша (хорошие продавцы отличаются тем, что при крайней усталости у них делается печальный, а не злобный вид) заученно произносит:
— Посмотрите, пожалуйста, четыре рубля или рубль.
Я вытаскиваю горсть мелочи и щедро говорю:
— А что вам больше хотелось бы, четыре или один? То есть я понимаю, что больше всего хочется домой, но вот сейчас?
Она отвечает тонким и взволнованным голосом рождественской сиротки:
— Больше всего я хочу девять рублей рублями!
И я чувствую себя настоящим стопроцентным Санта Клаусом, отсчитывая девять монеток. Ухожу, думая: «Ах, дурочка, отчего жениха хорошего не попросила?!», и улыбаюсь в бороду.
Глубокой ночью муж выбрался на кухню, где я сидела с ноутом:
— Проголодался.
— Ну съешь чё-нить.
— А ты не хочешь?
— Хочу. Но я-то держу себя в руках, — несколько высокомерно ответила я.
Между тем он достал из хлебной корзинки армянский лаваш, развернул и злорадно захохотал: порядочный кусок был грубо отожран. Я как-то совершенно забыла, что буквально час назад всё-таки не удержалась.
В одиннадцать утра меня разбудила эсэмэска, волевым усилием я встала и, под давлением чувства долга, оделась. Но рассудок ещё спал, поэтому действительность воспринимала как-то опосредованно.
И вот вижу на кухне своего мужа, который тоже спит, но при этом варит кофе. Стоит этак расслабленно, выпятив волосатый живот для равновесия, а я как раз сбоку на него смотрю. И отчего-то умиляюсь до самой глубины своей дремлющей души:
— Какой же ты… на ангела похож!
— Почему?
— У тебя пузо круглое, как крылушки сложенные!
Просто некоторые ангелы летают на спине.
У нас в прихожей, кроме старых газет и пыли, лежит ещё вот такенный нож на шляпной полке и топор за калошницей. Это понятно, вдруг кто незваный зайдёт. Не то чтобы мы были негостеприимны, но мало ли. В Крыму, например, когда в палатке ночевали, у мужа под подушкой тоже всегда топорик лежал. Придут ночью местные гопники хиппей-пацифистов пощипать, типа покурить не найдётся? а тут мой волосатый сюрприз вылезает с колуном — не курящие мы, извиняйте. Всегда извиняли, без звука.
А дома хранится изысканного вида топор с округлым лезвием и багром, выкрашенный бронзовой краской. История его появления в семье такова.
Один Димин друг скрал эту нужную вещь с какого-то древнего пожарного щита, ну и решил моему мужу похвастать. Дима покрутил топор в руках и сказал тоном, не допускающим возражений:
— Дай поиграть.
Через месяцок мне надоело спотыкаться в прихожей, и я спросила, не пора ли вернуть штуку хозяину.
— Та не. — В трудных случаях мой муж переходит на суржик.
— А что так?
— Та ему ни к чему этот топор. А мне надо.
— А зачем, скажи мне, он тебе нужен?
Я ожидала услышать что-нибудь про городские джунгли, полные опасностей, и картонные двери, но правильный ответ был другой:
