Минут пять Гарик жал на кнопку звонка, пока за дверью не прошлепали шаги босых ног и сонный голос - нарочито сонный голос - сорвавшийся от волнения, не спросил:

  - Кто там?

  Она стояла у кровати все эти пять минут, желая показать, что не ждет, что крепко спит, что ей на все плевать. Для кого она играет комедию?

  - Слесаря вызывали? - отозвался Гарик.

  Секундное замешательство и щелкнул замок.

  Вере Ивановне едва минуло сорок лет, она все еще могла бы быть очень красивой, если бы абсолютно не пренебрегала этим, будто нарочно уродуя себя: закручивая роскошные пепельные волосы в некрасивый пучок, сутулясь, одеваясь в серое и коричневое. Кто поверил бы, увидев ее такую, насколько восхитительно прекрасна была она в молодости.

  Гарик был похож на нее... на ту ее, прежнюю. Казалось, он все забрал от своей матери - фиалковые глаза, нежный цвет лица, тонкие черты, изящество и эти дивные волосы тоже. Вера Ивановна всегда смотрела на сына с каким-то мистическим страхом и с... жалостью. Мальчику не полагается быть таким красивым.

  Вера Ивановна смерила сына усталым взглядом и посторонилась, позволяя ему пройти.

  - Что тебе нужно?

  - Я здесь прописан.

  - Неужели?

  Она окинула сына критическим взглядом, пока он шел по коридору.

  - Шляешься по ночам один, нося на себе целое состояние. Ты сумасшедший! Кто купил тебе все это?

  Чувствуя, что начинает заводиться и ничего не в силах поделать с собой, Вера Ивановна судорожно терзала ворот ночной сорочки.

  - Отстань, мать, - отмахнулся Гарик, - Я спать хочу.

  - Очаровательно! Тебя не было полгода, после чего ты заявляешься и говоришь: "Я хочу спать"! Да как ты смеешь?

  Когда она начинала кричать, ее голос делался отвратительно визгливым, Гарик готов был убить ее в такие моменты.

  - Игорь, нам нужно поговорить!

  - Да пошла ты! - злобно процедил Гарик сквозь зубы и скрылся в своей комнате, заперев дверь на замок.

  Он слышал, как мать где-то там закатила истерику, ее глухие рыдания невыносимо действовали на нервы.

  Не зажигая света, Гарик подошел к окну и уселся на письменный стол. Все в его комнате было так, как он оставил полгода назад. Мать, похоже, только вытирала пыль. Кассеты, пластинки, шмотки - все валялось там, где он это оставил.

  Гарик сунул первую попавшуюся кассету в старенький облезлый магнитофон "Электроника", с тоской вспомнив о музыкальном центре, который мамочка - и как только подняла - вышвырнула в окно с седьмого этажа. Ах, как он летел, и на какие мелкие осколки разбился об асфальт!

  С тех пор Гарик ничего из подарков своих любовников домой не приносил, впрочем, особенно громоздкими предметами он и не обзаводился. С его-то походным образом жизни...

  Закрутился старенький альбом "Иглз", навеяв ностальгические воспоминания о детстве.

  Сделав музыку погромче, чтобы заглушить завывания матери в соседней комнате, Гарик открыл окно и уселся на подоконник, свесив ноги на улицу.

  Как в детстве.

  Все-таки мать действительно не прикасалась к его вещам: в футляре из-под кассеты, что валялась в верхнем ящике стола, сохранилась аккуратно свернутая сигарета с марихуаной. Сколько ей? Года два, должно быть. Но запах еще сохранился.

  Гарик осторожно поджег бумажный кончик и глубоко затянулся. Дым, сладкий, почти невесомый, наполнил легкие и белым облаком растаял в ночном небе. Ах, семидесятые, где ваш романтический дух? Гарик отдал бы все, чтобы вернуть время на двадцать лет назад, но он мог только сидеть на окне и смотреть в небо. Звезды слишком далеки от мира людей, в отличие от них, они не меняются со временем. Леннон и Моррисон, и Пресли видели те же звезды. Где-то там в вечности и бесконечности витают ваши души, там, где не существует времени... Звезды... звезды несутся навстречу или это он летит к ним?

  Пусть эта ночь длится вечно...

  Вера Ивановна, исчерпав свою истерику, несчастная и обессиленная до рассвета пролежала в кровати без сна. Ей было за что жаловаться на жизнь - одной растить ребенка было для нее очень проблематично, не было у нее таланта к воспитанию детей, не было терпения, тем более, что мальчик ее расчудесный ангелом не был никогда.

  Муж Верочки - военный летчик - погиб, когда сыну было четыре года, нельзя сказать, чтобы она особенно переживала по этому поводу, тем более, что государство какое-то время осыпало ее невиданными благами - приличной пенсией, разнообразными льготами, двухкомнатной квартирой приличных габаритов в новостройке недалеко от метро, а муж... какие особенные чувства можно испытывать к человеку, которого видишь по две недели в год на протяжении всех шести лет супружества, причем в приезды свои он еще и изводит ее ревностью. Сережа буквально по дням рассчитал время зачатия Игоря и успокоился только когда убедился, что это действительно его сын.

  Верочка вышла за него замуж со зла, чтобы отомстить тому, кого любила, тому, кто так подло предал ее, кто женился на дочке своего начальника, посчитав, что карьера важнее любви. Скорее всего, он был прав. И Верочка тут же вышла замуж за своего давнего ухажера, красавца летчика, и даже родила от него ребенка.

  - Боже мой, он похож на тебя, что же из него вырастет! - воскликнул Сергей однажды... в один из своих последних приездов.

  Глупо вспоминать об этом. Что он знал о ней и о ее жизни приезжая в короткие отпуска и тратя время на уговоры поехать вместе с ним в Казахстан, в занюханый военный городок, где даже с водой были проблемы. Какое счастье, что был ребенок, которым можно было отговориться.

  - Мальчик только повод! Я знаю женщин, которые растят детей и там, и вполне справляются со всеми проблемами! - говорил муж, - Тебе просто слишком хорошо здесь живется. Не думаю, что кто-нибудь из твоего окружения знает, что у тебя есть муж! Смотри, как бы тебе в самом деле не получить то, что ты хочешь!

  И он погиб - у самолета внезапно отказал двигатель.

  Вряд ли Сережа имел в виду что-то подобное, однако Верочка действительно получила то, что хотела, вполне оправдав пословицу: "Будьте осторожны с тем, о чем молитесь, ибо вы можете это получить".

  Она осталась одна... Вряд ли она хотела именно этого.

  В половине десятого утра Вера Ивановна настойчиво постучала в дверь комнаты Гарика.

  - Завтракать иди! А то мне на работу скоро!

  Голос ее был тверд и звучал вполне спокойно, словно не было вчера ничего из ряда вон выходящего.

  Гарик спал всего-то часов пять, он запросто проспал бы еще столько же, но надо знать мамочку - если она решила его поднять, она его поднимет, пусть ради этого ей придется высадить дверь. Вера Ивановна становилась невероятно упрямой, когда решалась на очередную попытку заняться воспитанием ребенка. Гарик привык к этому с раннего детства и смирился.

  Он оставил свой ресторанный наряд на спинке стула, выудив из шкафа старенькие джинсы - когда-то голубые, теперь почти белые - первые в его жизни джинсы хорошей фирмы. Было время он любил их безумно, буквально не вылезал из них, и ткань стала мягкой, как бархат, однако налезли они с большим трудом, обтянув фигуру, как вторая кожа.

  Гарик с улыбкой вспомнил слова Андрея Никитича - заместителя главы администрации какого-то там района - собственноручно застегнувшего пуговицу на его штанах:

  - Со временем они станут еще лучше.

  С удовольствием оглядев себя в зеркало, Гарик решил, что, пожалуй, в этих джинсах теперь даже можно выйти в люди.

  К джинсам нашлась и подходящая майка - черный с голубым смотреться будут неплохо.

  Забрав одежду с собой, Гарик покинул свое убежище, продефилировав мимо мамочки, терпеливо поджидавшей его в коридоре, в сторону ванной.

  - Вода горячая есть?

  - Есть... Не сиди там долго, остынет все!

  - Ладно.

  Всего лишь час спустя - действительно рекордный срок для Гарика - тот появился на кухне. Вера Ивановна злобно разогревала давно остывший завтрак. Она едва нашла силы взять себя в руки, чтобы не кинуть эту сковородку об стол со всего маху.