Сейчас спросит, и что ему ответить?

  - Что с тобой? Куда ты?!

  Он вошел в комнату, закрыл за собой дверь и еще прислонился к ней спиной. Гарик почувствовал, как закипает внутри черная злоба, готовая накрыть его волной девятого вала.

  - Домой, - сказал он.

  Шершунов ничего не понимал. В солнечный полдень внезапно сгустились сумерки, он видел в глазах своего мальчика что-то темное и злое, что, вероятно, проникло в него извне, что просто не могло принадлежать ему!

  - Домой? Тебе надо домой? Давай съездим, если тебе надо домой.

  - Шершунов... - поморщился Гарик, - Я собираюсь домой, кто тебе сказал, что я хочу, чтобы ты со мной ехал? Я уезжаю с концами, понимаешь? Совсем. Черт возьми, я и так торчу тут четвертый день. Сколько можно-то?

  - Я что-нибудь сделал не так?

  Гарик только махнул рукой.

  - Отстань. Было бы очень мило с твоей стороны приказать шоферу отвезти меня до Москвы, но в принципе я доеду и на электричке.

  Он направился к двери и протянул к ней руку.

  - Отойди.

  В голосе звучало столько мрачной угрозы.

  - Да никуда ты не пойдешь! - не выдержал Шершунов, - Объясни мне, что произошло! Имею я право знать?

  - Фи, Женечка, зачем устраивать истерику. Как это пошло. Ты хочешь знать, что такое произошло? Да ничего не произошло, надоел ты мне просто.

  - Тебя кто-то обидел?

  - Да прекрати! Кто может меня обидеть! Что ты знаешь обо мне Шершунов? Ни хуя ты обо мне не знаешь, а знал бы, не задавал бы глупых вопросов!

  Гарик сам балансировал где-то на грани истерики, и из-за того начинал ненавидеть сам себя. Как всегда ненавидел себя, когда проявлял слабость.

  Шершунов протянул к нему руку, коснулся щеки и за это получил по руке достаточно больно.

  Эта боль была последней каплей.

  - Ах ты...

  Он толкнул мальчишку на кровать, так что тот едва даже не перелетел через нее. Ему не хотелось сдерживать силу, он был слишком рассержен всем, что тот позволял себе.

  Гарик почувствовал его силу. Очень хорошо.

  Он сжал кулаки так, что ногти впились в ладони и улыбнулся Шершунову побелевшими губами.

  - Что, собираешься меня насиловать? Ну попробуй.

  Глаза Шершунова были сейчас точно такими же, как тогда, у буфетной стойки. Они были стальные. Жестокие. Смотреть в них было страшно и так волнующе... до головокружения... Гарик зажмурился и стиснул зубы так сильно, что заболела голова.

  - Да что ты мелешь! - услышал он как будто издалека голос Шершунова, - Что на тебя нашло?! Я люблю тебя!

  Гарику казалось, что тьма вот-вот поглотит его, что она почти уже его настигла. Ему было больно. Ему было страшно и противно. Более всего противно, потому что на самом деле ничего подобного он уже не боялся. Он умел справляться с собой.

  - Какой ты смешной, - сказал он язвительно, - Любовь... Плевать я хотел на твою любовь! Неужели ты такой наивный? Ты что думал, я тебя люблю? С какой стати? Ну подумай, Шершунов, с какой стати-то?!

  - Гарик, я хочу, чтобы ты успокоился и рассказал мне, наконец, что случилось. Наверняка ведь мелочь какая-нибудь!

  - Действительно мелочь! Как ты догадался?

  - Даже если и не мелочь.

  - Я не собираюсь с тобой ни о чем говорить.

  - Ах так? Ну прекрасно. Тогда и я больше не стану задавать вопросы. Оставайся один на один со своими проблемами, только я-то себе проблем придумывать не стану. Я хочу, чтобы ты остался и ты останешься. И никуда не денешься.

  В действительности Шершунов даже не был рассержен, это прошло очень быстро, - раздражение вспыхнуло и погасло, - он просто был удивлен и озадачен. Уговоры не помогали, и он понял, что и не помогут, а удержать Гарика рядом с собой было необходимо... ради его же, Гарика, блага.

  Шершунов каким-то образом чувствовал, что все происходящее с его милым мальчиком имеет свои объективные причины. Ну не может просто не иметь их - все было слишком хорошо. В гариковых глазах сияла какая-то отчаянная ненависть, и он не понимал, чем мог вызвать такие чувства. Шершунов молчал некоторое время, словно обдумывая что-то, потом произнес:

  - Я не понимаю, что на тебя нашло, боюсь, ты тоже этого не понимаешь, потому и не можешь мне объяснить... Я не стану тебя насиловать - какого черта мне это надо?! - более того, я и пальцем к тебе не притронусь. Тебе приготовят комнату, где ты будешь жить в полном одиночестве сколько тебе влезет, пока тебе не надоест. Но я никуда тебя не отпущу... просто потому, что не нравится мне мысль о том, что ты можешь оказаться в чьей-то постели. А что-то мне подсказывает, что ты непременно окажешься в ней.

  Он стоял, прислонясь к дверному косяку, глядя на Гарика с какой-то несколько презрительной иронией. Всегда и неизменно, при любых обстоятельствах - он смотрел на него сверху вниз. Он смотрел на него так, будто не собирался воспринимать серьезно ничего, что исходило бы от него, словно он видел в Гарике ребенка, вроде Нюмочки, которому положено играть и к чьему лепету в любом случае не стоит относиться серьезно.

  Гарик терпеть не мог такого к себе отношения.

  - А не слишком ли, Шершунов? Какое ты имеешь право чего-то от меня хотеть? Я не помню, чтобы мы клялись в вечной верности и обменивались кольцами. Почему я не могу уйти тогда, когда этого захочу?

  - Только давай не будем говорить о свободе личности и о том, на что я имею право, а на что нет. Ты еще мне милицией пригрози.

  - А ты сволочь, Шершунов. Значит я все-таки не ошибся.

  - Не ошибся... А не этого ли тебе хотелось, милый мальчик? Может быть вот в чем разгадка-то?

  Гарик с размаху запустил в него тяжелым предметом. Первым попавшимся под руку. Это оказался флакон духов, флакон любимых гариковых духов, в чьих запахе содержались пыл и сладость их ночей. У Шершунова была отличная реакция, он успел увернуться, и флакон разбился о стену, распространив этот чарующий запах на всю комнату. И этот запах (еще и благодаря своей невероятной концентрации) невольно волновал, несмотря на то, что ситуация совсем не располагала. Может быть, только благодаря ему, благодаря тому, что любовники вдруг вспомнили... не то, что было между ними, это имело сейчас мало значения, а то, насколько хорошо им было, ссора закончилась именно в этот момент. Запах моментально перенес их из одной реальности в другую, и в этой новой реальности ругаться уже как-то не хотелось. Это было слишком глупо.

  Гарик несколько мгновений смотрел на Шершунова, потом ему сделалось невыносимо смешно - уж такой серьезный был у него вид!

  - Ты как ребенок, Шершунов, - сказал он тихо и зло, - Порой мне кажется, что ты ни фига не понимаешь... в жизни. Да ради Бога, я с удовольствием останусь у тебя, поживу с недельку в санаторных условиях. Мне пожалуйста комнату с балконом, выходящую в сад... с большой кроватью... с роскошной ванной и с компьютером. Люблю, знаешь ли играть на компьютере! Меню буду составлять сам, с вечера на следующий день.

  - Ну договорились, - отвечал Шершунов, улыбаясь сумасшедше сверкающим гариковым глазам. Гарик был похож на тигренка - дикого, злобного звереныша, рассерженного за что-то на дрессировщика. Евгений Николаевич ничего не мог с собой поделать - его сердце щемило от нежности, и он даже не думал скрывать это.

  Все его чувства слишком хорошо читались на его лице, что приводило Гарика в бешенство. Шершунов не боялся быть смешным. Ему было все равно считает ли Гарик его идиотом.

  - Да, Женечка, и чтоб тебя я даже и не видел!

  - Как скажешь, драгоценный мой.

  5

  Несколько следующих дней слились для Гарика в сплошной кошмар. Бороться с внешними обстоятельствами порою бывает даже приятно, но бороться с самим собой - самое неблагодарное и омерзительное занятие. К сожалению, очень часто это бывает необходимо.

  Сидя безвылазно в комнате с окнами в сад, играя на компьютере, слушая музыку и смотря фильмы по видео он пытался разобраться в том, чего же действительно хочет.