Дней через десять после того, как мы приняли это решение, матушка, смотря однажды на Кресвель, которая пришла одевать её, нашла, что она чрезвычайно бледна и имеет болезненный вид!

«О! сударыня, – отвечала она, – мы с миссис Марш ужасно перепугались, и нам невозможно будет уснуть в той комнате, где мы теперь живём»

«Хорошо, – отвечала матушка, – вы будете спать обе в моём кабинете. Но сперва расскажи мне, что вас так перепугало»

«Кто-то прошёл через нашу комнату ночью, мы обе его видели, но спрятали головы под одеяло в ужаснейшем испуге и пролежали так до утра»

При этих словах я не могла удержаться от смеха, но Кресвель залилась слезами. Видя её в таком состоянии, я, чтобы её утешить, сказала, что нам предлагали нанять прекрасный дом и что мы скоро оставим теперешнее наше жилище.

Несколько дней спустя матушка попросила нас с братом принести из её комнаты пяльцы, чтобы приготовить работу к завтрашнему дню. Мы только что отужинали; при свете лампы, которую всегда зажигали вечером, мы всходили по лестнице, как вдруг увидели перед собою длинное и худое существо – на нём было широкое платье, распущенные волосы в беспорядке падали на плечи. Мы оба подумали, что это сестра наша Анна, и закричали ей: «Шутка твоя не удастся, душенька, ты не испугаешь нас!»

При этих словах фигура исчезла в углублении стены, но так как мы нашли его пустым, когда проходили мимо, то оба были того мнения, что сестра так или иначе скрылась и убежала через потаённую лестницу. Мы рассказали это происшествие матушке, которая заметила: «Странно! У Анны болела голова, и она легла в постель ещё прежде, нежели вы возвратились с прогулки». Алиса, которая сидела с работою у её кровати, уверяла нас, что она спала таким образом уже более часа. Когда мы передали это обстоятельство Кресвель, бедная девушка побледнела как смерть и вскричала, что описанная нами фигура была та самая, которая её так перепугала. Примерно тогда же брат Генрих приехал к нам на несколько дней, и мы отвели ему комнату на верхнем этаже на противоположной стороне дома. На другой день, когда он сошёл к завтраку, то спросил с сердитым видом у матушки, неужели в прошедший вечер она сочла его настолько пьяным, будто он не в состоянии сам погасить свечку, что велела присматривать за ним бездельникам, французским слугам. Матушка отвечала, что она никогда и не думала этого делать. Но брат твёрдо стоял в своём негодовании и прибавил: «Вчера ночью я соскочил с постели и отворил дверь; при свете месяца я увидел одного из этих негодяев, в низу лестницы, в халате, который развевался вокруг него, и с волосами, падающими по плечам. Если бы я не был раздет, то побежал бы за ним и порядком бы его отделал, чтобы он не смел в другой раз за мной присматривать».

Теперь мы уже совсем были готовы оставить этот дом. Мы наняли другой, владелец которого уехал на некоторое время в Швейцарию. Дней за пять до переезда к нам приехали господин и госпожа Аткинс. Мы рассказали им странные происшествия, заметив, что чрезвычайно неприятно было жить в доме, куда могли пробираться посторонние люди, хотя мы и не открыли, каким образом они до этого дошли и какие были их намерения, кроме желания попугать нас. Мы прибавили, что никто не мог спать в комнате, где жили сначала Марш и Кресвель. При этих словах госпожа Аткинс расхохоталась, говоря, что она была бы в восторге провести в ней ночь, если бы маменька это позволила, и что с её маленькой собачкой никакое привидение её не испугало бы. Так как маменька не имела причины противиться её желанию, то госпожа Аткинс просила своего мужа возвратиться домой и прислать с их человеком её ночной шлафор, прежде чем запрут городские ворота, потому что они жили за городом. Господин Аткинс улыбнулся и сказал, что она очень самоуверенна, но не порицал её намерения и прислал ей требуемые вещи. Жена его простилась с нами и вошла в зловещую комнату со своей собачкой, не показывая ни малейшего признака боязни. Когда она вышла к нам на другой день, то мы все удивились её расстроенному виду. Когда спросили, не страшно ли ей было, она отвечала, что её разбудил кто-то, тихо ходивший по комнате. Она явственно ~ различила человеческий образ, и собака её, которая была необыкновенно живого характера и беспрестанно на всех лаяла, оставалась безмолвной и неподвижной, несмотря на все старания хоть как-то расшевелить животное. Когда приехал муж и, желая рассеять её дурное расположение, стал уверять, что она видела это во сне, госпожа Аткинс не на шутку рассердилась. Должно было допустить, что она действительно что-нибудь да видела. После её отъезда матушка сказала, что она не могла верить существованию привидения, бродящего по комнатам, но несмотря на это желала никогда не встречаться с таинственным существом, которое так пугало людей.

За три дня до переезда на другую квартиру я совершила большую прогулку верхом и от усталости заснула, лишь только легла в постель. Далеко за полночь что-то вдруг меня разбудило, только я не могу сказать, что это было такое: к шуму шагов мы так уже привыкли, что он не производил на нас никакого действия. Я спала вместе с матушкой и лицом была обращена к ней; переменив положение, я увидела у комода между мною и окошком высокого и худого человека в широком халате – одной рукой он опирался на комод, и глаза его, казалось, смотрели прямо на меня. Я видела его необыкновенно явственно при свете лампады, которая очень ясно горела. Это был молодой человек, худой и бледный; лицо его выражало такую глубокую грусть, что я, кажется, век этого не забуду. Признаюсь, я очень испугалась и в особенности смертельно боялась, чтобы матушка вдруг не проснулась и не увидела привидения, но шум её дыхания показывал, что она спит крепким сном. В эту самую минуту часы пробили четыре. Прошёл по крайней мере час, прежде чем я наконец собралась духом и взглянула на комод, возле которого уже никого не было. Между тем я не слыхала ни малейшего шума, хотя прислушивалась изо всех сил. Я больше не засыпала, как вы легко можете себе вообразить, и очень обрадовалась, когда Кресвель постучалась у дверей, как она делала каждое утро, потому что мы на ночь всегда запирались; тогда я вставала и отпирала дверь, а на этот раз я против обыкновения закричала ей: «Войди, войди! Дверь не заперта!» Но она отвечала, что дверь заперта, и я должна была встать и отпереть её. Когда я рассказала матушке о происшедшем, она очень благодарила меня за то, что я её не разбудила, и хвалила моё бесстрашие. Так как я любила её больше всего на свете, то во внимании моем не было ничего необыкновенного. Матушка не захотела больше оставаться на этой квартире ни одной ночи, и мы переехали из неё в тот же день, но прежде того со всеми нашими слугами сделали общий обыск, чтобы узнать, не было ли какого средства проникнуть в дом посторонним людям, но как мы ни искали, ничего не могли найти".

В этом случае семейство имело возможность переменить место жительства, чем и воспользовалось. Но так бывает не всегда. Когда беспокойным становится, например, дом приходского священника, он по долгу службы не имеет права покинуть его. Именно в таком вот доме пришлось жить преподобному Джону Стюарту. Он находился в приходе Сейдерштерн, вблизи Факенгема, графство Норфолк, Великобритания. О том, что происходило в том странном доме, известно из письма Стюарта от II мая 1841 года, адресованного майору Эдварду Муру, собиравшему по всей Англии сведения о самозвонящих колокольчиках. Вот что сообщил майору священник:

"Сэр! Вы написали своё письмо (я получил его вчера) действительно в таинственный дом. Во всей Англии вы едва ли найдёте другой подобный. Но, к сожалению, я не могу вам быть полезен в отношении собственно «колокольного звона».

Наши тревоги в этом церковном доме гораздо серьёзнее. Непрерывный ряд стуков, стонов, криков, противной скребни, тяжкого топота и громовых ударов во всех комнатах и коридорах преследует нас здесь в течение почти девяти лет, всё время, как я заведую приходом. Все это ещё продолжается, на докуку моей семье и к ужасу слуг, которые иногда бросают нас.