— Мне говорили, что ты погиб.

— Я уцелел. Как живешь, Берил?

— Сам видишь. Лечусь.

— Лечишься?

— Я пристрастилась к наркотику. Трилин. Неужели не замечаешь — мои глаза, мое лицо? Еще год, и он бы меня убил.

— Ты снова вышла замуж? — спросил Кэссиди.

— Мы давно разошлись. Пять лет, как я одна. Только я и трилин. — Берил моргнула. Кэссиди увидел, какого труда стоило ей это усилие. — Ты выглядишь таким спокойным, Дик. Впрочем, ты всегда был таким: невозмутимый, уверенный в себе. Подержи мою руку, прошу тебя.

Он коснулся горячей сухой ладони и почувствовал исходящую от женщины отчаянную жажду ласки, потребность в заботе. Пульсирующие волны проникали в него и уходили к далеким наблюдателям.

— Ты когда-то любил меня, — тихо сказала Берил. — Тогда мы оба были глупы. Полюби меня снова, хоть чуть-чуть. Помоги мне встать на ноги. Мне нужна твоя сила.

— Конечно, я помогу тебе.

Кэссиди покинул квартиру и купил три кубика трилина. Вернувшись, он активировал один из них и вжал в руку Берил. Зелено-молочные глаза в ужасе расширились.

— Нет! — воскликнула она.

Кэссиди воспринял пронизывающую боль, исходящую из глубин ее разбитой души, и передал дальше. Но вот пальцы Берил скрючились, наркотик включился в метаболизм, и она успокоилась.

Взгляните на вторую:

с другом.

Робот-дворецкий объявил:

— Мистер Кэссиди.

— Впусти, — велела Мирабель Кэссиди Милмен Рид.

Дверь автоматически поднялась, и Кэссиди вступил в великолепие из оникса и мрамора. На диване — изысканном произведении искусства из силового поля и ценнейших пород дерева — лежала Мирабель. Они поженились с Кэссиди в 2346 году и прожили восемь месяцев. В те дни она была стройной изящной девушкой, но теперь ее тело расплылось, как вата, опущенная в воду.

— По-моему, ты удачно вышла замуж, — заметил Кэссиди.

— С третьей попытки, — отозвалась Мирабель. — Садись. Что будешь пить?

— Ты всегда хотела жить в роскоши. — Кэссиди продолжал стоять. — Самая интеллектуальная из моих жен, однако слишком любила комфорт. Теперь у тебя есть все.

— Да.

— Ты счастлива?

— Мне хорошо, — произнесла Мирабель. — Я уже не читаю так много, как прежде, но мне хорошо.

Кэссиди обратил внимание на то, что в первый момент он принял за одеяло, лежащее в ногах Мирабель; багряного цвета существо с золотыми прожилками, мягкое, нежное, с несколькими глазами.

— Зверек с Ганимеда?

— Да. Муж купил в прошлом году. Он мне очень дорог.

— Не только тебе. Эти создания стоят бешеных денег.

— Они почти как люди. Только более преданные. Тебе, быть может, это покажется блажью, но сейчас в моей жизни ничего дороже нет. Понимаешь, я люблю его. Я привыкла, что любят меня; теперь я сама полюбила.

— Можно взглянуть? — попросил Кэссиди.

— Будь осторожен.

— Разумеется. — Он взял зверька в руки, погладил его; тот тихонько заурчал.

— Чем ты занимаешься, Дик? Все еще работаешь на маршрутных линиях?

Он оставил вопрос без ответа.

— Напомни мне строчку из Шекспира, Мирабель. Насчет мух и распущенных мальчишек.

Ее светлые брови нахмурились.

— Ты имеешь в виду из «Короля Лира»? Погоди… Ага! «Как мухам дети в шутку, нам боги любят крылья обрывать»^[1].

— Вот именно. — Руки Кэссиди с силой сжались вокруг существа с Ганимеда. Зверек судорожно дернулся, посерел, затих… Лавина ужаса, боли, невосполнимой утраты, хлынувшая из Мирабель, захлестнула Кэссиди, но он выдержал ее и передал далеким наблюдателям.

— Мухи. Распущенные мальчишки. Мои шутки, Мирабель. Теперь я бог, ты знаешь это? — В его голосе слышались одновременно спокойствие и умиротворенность. — Прощай. Спасибо.

А вот и третья:

в ожидании новой жизни.

Лорин Голстейн Кэссиди, тридцатилетняя темноволосая женщина с огромными глазами и на седьмом месяце беременности, единственная из всех его жен не вышла больше замуж. Ее квартира в Нью-Йорке была маленькой и непритязательной.

— Теперь, конечно, ты выйдешь замуж? — спросил Кэссиди.

Она с улыбкой покачала головой.

— У меня есть кое-какие сбережения, и я ценю свою независимость. Больше я не позволю себе влезать в такую жизнь, какая была у нас с тобой. Ни с кем.

— А ребенок? Будешь рожать?

Лорин ожесточенно закивала.

— Мне стоило больших трудов добиться его. Думаешь, это просто? Два года оплодотворения! Целое состояние! Специальный курс терапии, аппараты, копошащиеся внутри меня, — и все для того, чтобы я могла родить! О, ты не представляешь! Я мечтала об этом ребенке, я готова отдать за него жизнь!

— Любопытно, — произнес Кэссиди. — Я навестил Мирабель и Берил; у них тоже были своего рода дети. У Мирабель — маленькая тварь с Ганимеда, у Берил — пристрастие к трилину и гордость, что она сумела его побороть. А у тебя младенец, появившийся без помощи мужчины. Все трое, вы чего-то ищете… Любопытно.

— Дик, как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно.

— У тебя такой равнодушный голос… ты просто выговариваешь слова. Мне даже почему-то страшно.

— Мм-м, да. Знаешь, какой добрый поступок я совершил для Берил? Я принес ей несколько кубиков трилина. И задушил зверушку Мирабель. Причем сделал это, не испытывая ни малейших укоров совести. Если ты помнишь, я никогда не поддавался страстям.

— По-моему, ты сошел с ума, Дик.

— Я чувствую твой страх. Ты думаешь, что я собираюсь причинить вред твоему ребенку. Страх меня интересует, Лорин. Но горе, скорбь — это стоит проанализировать, Не убегай.

Она была такой маленькой, слабой и неповоротливой в своей беременности. Кэссиди мягко схватил ее за запястья и притянул к себе. Он уже воспринимал ее новые эмоции: ужас и — глубже, на втором плане — жалость к себе.

Как можно избавиться от плода за два месяца до рождения?

Ударом в живот? Слишком грубо. Однако у Кэссиди не было других средств. И он резко ударил ее коленом. Лорин сникла у него в руках, а он ударил ее еще раз, оставаясь бесстрастным, так как было бы несправедливо получать удовольствие от насилия. Третий удар, казалось, достиг цели.

Лорин была все еще в сознании и корчилась на полу. Кэссиди впитывал ощущения. Младенец в утробе пока жил; возможно, он вообще не умрет. И все же ему каким-то образом причинен вред. Кэссиди уловил в сознании Лорин боязнь рождения ущербного ребенка. Зародыш должен быть уничтожен. Все придется начинать сначала. Очень грустно.

— За что? — шептала она. — За что?..

Среди наблюдающих:

эквивалент смятения.

Каким-то образом все получилось не так, как хотели Золотые. Выходит, даже они могли просчитаться. С Кэссиди необходимо что-то делать.

Его наделили даром обнаруживать и передавать эмоции окружающих. Полезная способность — из полученных таким образом сведений, возможно, удастся понять натуру человеческого существа. Но, сделав Кэссиди восприимчивым к чувствам других, Золотые были вынуждены заглушить его собственные эмоции. А это искажало информацию.

Он стал слишком жестоким. Это следовало исправить. Они могут позволить себе забавляться с Кэссиди, потому что он обязан им жизнью. Но он не смеет забавляться с другими.

К нему протянули линию связи; ему дали инструкции.

— Нет, — попытался противиться Кэссиди, — мне нет нужды возвращаться.

— Необходима дальнейшая регулировка.

— Я не согласен.

— Что ж…

Все еще продолжая упорствовать, однако не в силах оспорить команды, Кэссиди прилетел на Марс. Там он пересел на корабль, совершающий регулярные рейсы к Сатурну, и заставил свернуть его к Япету. Золотые уже ждали.

— Что вы со мной сделаете? — спросил Кэссиди.

— Изменим на противоположность. Ты больше не будешь сопереживать с другими. Теперь ты станешь передавать нам свои эмоции. Мы вернем тебе совесть, Кэссиди.

Он упорствовал. Но все было бесполезно.

В сияющей сфере золотистого света в Кэссиди внесли изменения. Его восприятия переключили таким образом, чтобы он мог питаться своим несчастьем, как стервятник, рвущий собственные внутренности. Кэссиди протестовал, пока хватало сил протестовать. А когда он очнулся, было уже поздно.