В этот момент Мочиано увидел лицо Калоеффа, которое было таким же, как у человека, не сумевшего совладать с жидким стулом.

– Калоефф, а вы то что? – уже совершенно ничего не понимая, спросил профлидер.

– Я тоже много знаю, – дрожащим голосом, запинаясь, пролепетал Калоефф.

Сдерживавший себя Мочиано, после этих слов устоять уже не смог и громко расхохотался. Он смеялся довольно долго, после чего вытер платком слезы на глазах, а кончиками пальцев уголки рта, где скопилась пена.

– Говорят, что тот, кто просмеялся минуту, все равно что килограмм моркови съел? Так? Смеяться и есть морковь очень полезно для организма. Калоефф, это правда? Вы слышали что-нибудь об этом? – переводя дыхание, поинтересовался Мочиано, уперев свой взгляд в Калоеффа.

– Я не ем морковь, – ответил тот. – Вареную морковь я из тарелки выбрасываю. Одна умная женщина мне так посоветовала. Морковь у меня не переваривается.

– Так вы же идиот, Калоефф! А ваша умная женщина – тупая пробка, – Мочиано от удивления вытянул лицо. – Морковь это же здоровье и жизнь! Вареную не едите, а сырую.

– Не ем. Она у меня тоже не переваривается, – промямлил Калоефф и согнулся как крючок.

– А как у вас насчет огурцов? Тоже не перевариваете?

– Тоже.

Мочиано приподнял брови и слегка поперхнулся, а затем вновь разразился громким смехом, продолжавшимся опять чуть ли не минуту.

– Из-за вас ребята я сейчас подпущу в штаны, – с трудом выговорил он, – впрочем не в штаны, а в брюки. Штаны с резинками это у девушек, а у настоящих мужчин брюки, на пуговицах или на молнии. Такой элемент поясной одежды на пуговицах называется брюками.

После этой остроты Мочиано остановить уже было невозможно. Он зашелся в сумасшеджшем приступе смеха. Со стороны можно было подумать, что у ненормального человека случился припадок. Обливаясь слезами радости, Мочиано из последних сил выдавливал из себя что-то про здоровье, нервную систему человека и два килограмма моркови.

Стэн вышел на улицу и направился к своей машине, размышляя о событиях недавнего времени, пресс-конференции и беседе за круглым столом с Мочиано и Калоеффым, состоявшейся в присутствии еще трех молчавших лиц, имена которых профсоюзный деятель быстро назвал скопом перед началом встечи, но которых Капенде не представил.

– «На юге Анголы подбили самолет и противники законного правительства захватили заложников. Их хотят освободить частным образом родственники, помогают в этом разные организации типа «Упаковал и поехал» и какие-то профсоюзы. Все логично», – думал он. – «Меня, как побывавшего и «работавшего» в данном регионе, как специалиста, разыскали, что для знающих о бывших наемниках людей не составляло трудности, с целью освобождения несчастных. Журналисты как обычно все раскопали, сынициировали пресс-конференцию и сепаратисты, если узнают о готовящейся операции из прессы, или еще как-нибудь, очевидно, примут меры, чтобы не допустить освобождения пленников. Все уже будет гораздо сложнее. В этом отношении Мочиано совершенно прав. Пресс-конференцию, конечно, зря организовали. С этим пока все ясно».

– «Но такое впечатление», – продолжал раздумывать Капенда, – «что все лица, которые остались в помещении с круглым столом, не те за кого себя выдают. Обо мне они явно знают достаточно много, в то время как я о них – ничего. Кто такие Жопэ, Скотт и Джанкинс, за время разговора не произнесшие ни слова? Все они, вроде, находятся в зависимости от Мочиано. Однако почему он все время безмолвно советовался с Жопэ? Чего так боится глава фирмы Калоефф, люди которого якобы стали заложниками? И что за человек, наконец, Джуранович? Происходящее смахивает на какую-то нечестную игру, план которой составили они, а я, хотя и приглашен в операции играть самую главную роль, знаю не больше того, что и все те, кто сидят перед телевизорами или читают газеты. Они были почти уверены, что из-за моего финансового положения я соглашусь на акцию в Африке. Об этом они тоже пронюхали, но явно не собирались выплачивать какие-либо деньги заранее. Похоже, что Мочиано надеялся оплатить только билеты на самолет в один конец и все. Поэтому, вероятно, этот Мочиано мог бы мне пообещать столько денег, сколько я запрошу. Именно пообещать. Может быть, оплата моей работы этими ребятами вообще не планировалась? Если нет человека, для которого предназначаются деньги, то нет и оплаты. А открытый в банке счет можно аннулировать. А можно подождать вылета группы на задание и вообще не открывать счет». – От этих мыслей Стэн даже приостановился. С таким наемом он сталкивался впервые.

– «Мочиано хотел отправить меня на задание в полном окружении своих людей. Но потом принял все мои условия. Похоже, я им всем очень нужен. Все-таки почему они так легко со всем соглашаются? Все это в высшей степени странно. Здесь не что-то не так, а все не так».

До автомобиля оставалось около десятка метров. Стэн достал из внутреннего кармана своего пиджака волновый сенсор и у самой машины привел его в действие. Лампочка прибора начала быстро мигать.

– «Очень интересно. Мой «Форд» какие-то чрезвычайно любознательные люди снабдили в мое отсутствие импульсным передатчиком или радиомаяком», – сам себе сказал Стэн. – «Проверим кабину.»

В салоне прибор обнаружил два «жучка» около сиденья водителя и два сзади. Стэн догадывался, что на машине эти штучки установили его новые наниматели. Никому другому, вроде, это не требовалось. Но для чего это было сделано, он понять не мог. Ведь Стэн никакими сведениями не располагал и никаких тайн до разговора в комнате с круглым столом не знал.

– «Кажется, я вляпался во что-то более жидкое, чем ожидал», – подумал Стэн. – «Работа с установкой этой аппаратуры вообще-то весьма примитивная. Но у подручных Мочиано, если это именно их работа, физиономии, правда, печатью мудрости тоже не изгажены. Но «жучки» и все прочее снимать нет смысла. Эти ублюдки тогда поймут, что их «генеальный» замысел раскрыт и воспользуются более изощренной техникой. Пусть все остается как есть без изменений».

– «Ну что же, если мои доброжелатели хотят как можно чаще слышать мой вкрадчивый и убедительный голос, я предоставлю им такую возможность».

Стэн включил зажигание и когда машина тронулась, запел похабную уличную песенку своей юности об одном кретине, которому всюду и всю жизнь крупно не везло, за что бы он не брался, за учебу или домашние дела, бизнес или секс. Песенка, охватывавшая время от рождения героя-недоумка до его кончины, была густо пересыпана разнузданным матом. Заканчивалась она тем, что во время похорон невезучего парня дно гроба вывалилось и он выпал из него на землю под громкий хохот родственников и друзей. Грязное, но остроумное творение самодеятельных сочинителей подошло к концу. Стэн жил в Бруклине, около Бэй-Ридж. До дома было еще минут пятнадцать – двадцать езды и он, крутя баранку, запел свою песенку снова. Обладая недюженными поэтическими способностями, Стэн начал вставлять в текст песни дополнительные куплеты, в которых фигурировали, кроме всех прочих, уже и новые лица, очень похожие на господ, оставшихся в пресс-центре. В стихотворной форме Стэн очень точно и утрированно отразил все неготивные физиономические особенности его новоиспеченных знакомых. Поэтическое творчество так захватило Стэна, что он начал петь песенку в третий раз. На этот раз досталось не только Мочиано и его компаньонам, но и их родственникам – дядям, тетям, дедушкам и бабушкам. Остановив мотор машины в подземном гараже своего дома, Стэн на прощание пожелал невидимым слушателям его концерта совокупиться со своими мамами, хлопнул дверцей автомобиля и пошел к лифту.

После гибели Лили Стэн продолжал жить один все в той же квартире на седьмом этаже большого дома, возвышавшегося в квартале над всеми остальными зданиями. Прежде он очень любил говорить своим знакомым и друзьям, что не знает о том, сколько там, над его квартирой, еще этажей.

Когда Стэн подошел к двери своего апартамента, он сразу же, по ему одному только известным признакам, определил, что в его жилище недавно побывали незванные гости, чужие.