Стэн вытянул лицо.

– Вас что-то смущает? – спросил Гаррис, внимательно посмотрев на Капенду.

– Против крови папуаса и животных наклонностей этого Кабана я ничего не имею, но для нашей операции нужно ли нам его самолюбование? – возразил Стэн.

– Ну что вы! Все, что я сказал – лишь для поднятия настроения и не больше. Шутка! И кто из нас свободен от себялюбия?

– Да, мы едем так далеко для того, чтобы пошутить! Все больше вопросов нет. Благодарю за исчерпывающую информацию, – заявил Стэн каменным голосом.

– Желаю успеха! – Гаррис широко улыбнулся, показав две золотые фиксы на верхнем ряде зубов, которые никак не вязались с его изысканной прической, элегантностью и респектабельностью английского лорда.

Через два часа группа Капенды села в самолет с тем, чтобы рано утром прибыть в Африку. Стэн приказал всем как следует отдохнуть во время длительного рейса, заметив, что на месте для расслабления времени не будет совсем. Начальная стадия операции началась.

После многочасового перелета группа Капенды на рассвете прибыла в аэропорт столицы Заира Киншасу. Сразу же после таможенного контроля к Стэну уверенной походкой подошел крупный, очень упитанный и рыхлый человек, с большим животом и жирными ляшками, перетершими, вероятно, за жизнь их хозяина очень много десятков пар брюк. На ногах подошедшего носков не было, а только большие сандалеты со смятыми задниками. Желтые трехслойные ногти больших пальцев его ног торчали в разные стороны. О близорукости незнакомца свидетельствовали большие роговые очки, каким-то чудом удерживавшиеся на маленьком носу. Густые, кучерявые и черные с проседью волосы незнакомого человека начинали расти в пяти сантиметрах от бровей. Борода, как и волосы головы, завивалась мелкими колечками. Лицо джентльмена заливал пот. Вся рубашка также от пота была совершенно мокрой. Одежда кучерявого господина, вроде бы, была чистой, но какой-то замызганной, такой же как и ее владелец. Создавалось впечатление, что вот-вот от тела мужчины пахнет кислятиной и несвежестью или даже смрадом. Однако, к удивлению, этого не происходило. Уверенность, с которой человек подошел именно к начальнику группы, свидетельствовала о том, что он знал Стэна в лицо, хотя Капенда его видел впервые. Человек был нетрезв.

– Кабан, – представился незнакомец и протянул руку для приветствия, – я здесь начальник и организатор экскурсии. Вы меня, конечно же, понимаете.

– Капенда, – ответил Стэн, поздоровавшись с Кабаном за руку, – я вас очень хорошо, конечно, понимаю. А это мой заместитель Джонсон.

– Приветствую, – Кабан пожал руку Ника.

– Проклятье! Занесло меня сюда в самое жаркое время года, – восторженно и в то же время злобно продолжил Кабан, – вчера было тридцать пять градусов. Сейчас утро. Неизвестно сколько будет днем. В этой Африке только потеть. Что ни выпьешь, все через кожу немедленно выходит обратно, – сказал Кабан, взявшись обеими руками за нависающий над поясом брюк живот и приподняв его. – А вы как?

– А мы еще ничего здесь не пили, поэтому не успели толком вспотеть.

– Это легко исправить. Ваш самолет здорово опаздал. Скоро объявят посадку на Луанду. Но мы еще все сделаем как надо. Пока мои подчиненные регистрируют билеты и ваши люди отдыхают в зале ожидания, мы вот здесь выпьем пива, – Кабан указал на буфет. – Я угощаю.

Вслед за этими словами Кабан махнул рукой и около него как из-под земли вырос сумрачного вида молодой человек, который, получив от Джонсона пакет с проездными документами, так же быстро и незаметно испарился. Капенда, Джонсон и Кабан проследовали к стойке бара. Кабан сел посередине, Стэн и Ник – по бокам. Когда все трое получили по емкости пива, Кабан, почти через каждое слово заикаясь, продолжил рассказ о своих африканских впечатлениях.

– Из-за этой страшной африканской жары я проклинаю все на свете. Жить можно только дома, сидя рядом с кондиционером, а на улице как в сауне – совершенно нечем дышать и уши заворачиваются.

Стэн оторвался от своей кружки и с интересом посмотрел на уши Кабана.

– Жду не дождусь, когда смогу отсюда сорваться. Но сначала дело. Я начальник все же. Вот отвезу вас куда надо, дам вам всем задание и сразу же назад. Сразу! И провались все к чертовой матери под землю! Я вам это все так открыто говорю потому, что я человек справедливый, исключительно прямолинейный и порядочный, всегда предпочитаю говорить всем только правду в глаза, то о чем думаю, никогда не вру. Когда надо я все выдаю без недомолвок. Вы меня, разумеется, понимаете. Вот и сейчас я все прямо говорю, – Кабан икнул, начал рыться пальцами в бороде, выискал там нужный волос и резким движением вырвал его, чуть не опрокинув кружку.

– Конечно. Правдивостью и порядочностью многие страдают, – с удовольствием подхватил свою любимую тему Стэн. – Если мы говорим без недомолвок, я тоже скажу, что любой негодяй себя порядочным человеком считает. Есть маньяки и серийные убийцы, которые находят своим мерзким поступкам оправдание и утверждают, что они являются на земле чем-то вроде санитаров. Если уж по большому счету, в нашем мире непорядочных людей просто нет. Одни умные, добрые, честные и справедливые. Все только такие. Вы где-нибудь видели человека, который себя назовет неумным или непорядочным? Но вот незадача. Другие-то всех этих чересчур порядочных индивидуумов считают говном. В этом и коллизия. Я себя хорошим считаю, а они меня – какой-то плесенью. Полнейшая гармония наступит тогда, когда все друг друга хорошими будут считать. Но этого, к сожалению, никогда не произойдет. Все это я так, абстрактно и безотносительно. Вы тоже понимаете меня?

Кабан откинулся чуть назад и непонимающи взглянул на Стэна. Ему, как и всем людям, занимающим начальственное положение, считающим себя умнее других, хотелось говорить только самому, но вовсе не слушать кого-то там еще, кто кроме чуши, как они полагают, ничего и сказать-то не сможет. По мнению таких индивидуумов, умные вещи может выдать только начальник, а остальные даже рта раскрывать в его присутствии не имеют права. Поэтому стиль общения Кабана совершенно не подразумевал выслушивания собеседников. Когда кто-то пытался высказаться он повышал голос, начинал говорить чаще и таким образом забивал говорящего.

– Что я тоже понимаю? Что вы имеете ввиду? – повысив голос, быстро и с удивлением выпалил Кабан.

– Что имею, то и введу, – пошутил Стэн. Джонсон засмеялся и поперхнулся пивом.

Кабан икнул два раза подряд, не поняв шутки Стэна, резко закинул левую руку назад и почесал спину.

– Так вот! Я продолжаю начатую мысль. О чем я там говорил? – поинтересовался Кабан у Стэна, вырвав из бороды очередной волос и бросив его на стойку бара.

– О том, что вы на редкость справедливый, порядочный и прямолинейный.

– Да, это так! Если у меня хорошее отношение к человеку, я ему заявляю об этом. Плохое – не обессудьте. Плохому человеку я могу сказать, что он дерьмо и тех, кто нас обидел, никогда не прощаю. Могу, правда, и простить, если это для пользы дела нужно, то есть для меня. Вы можете подумать, что я беспринципный тип. Нет. Я очень принципиален. Принципов у меня полно, но для каждого субъекта у меня свои принципы. Я всех делю на людей нужных и ненужных. На ненужных мне личностей я плюю. А тем от кого нахожусь в зависимости могу, извините, и зад вылизать. Далее. Я везде опаздываю, все делаю с опозданием. Но когда рядом начальство я – метеор. Люблю я и в благородство поиграть, только чтобы мне это вреда не принесло, чтобы эта игра не причинила мне лично никакого ущерба. Еще пива! – Кабан поднял руку. – Так как у нас доверительная беседа, то я вам скажу все откровенно и честно, прямо в лицо. Вас я не знаю, присматриваюсь, поэтому буду говорить только про себя пока. Вот я начальник отдела, если его так можно назвать. Следите за моей мыслью. К примеру, я все сделал по своей работе хорошо. Я отдел в этом случае даже не упоминаю. Я называю свое имя и все заслуги приписываю себе. Теперь, например, я обгадился. Редко, но бывает и такое. Что я буду говорить? Я буду говорить, что оплошал отдел. Напротив, себя не упоминаю. Вот такой я человек и начальник! Понимаете? Да?