Королева смотрела на мой растущий живот глазами, полными горечи и боли. Я знала, что и у нее нет обычных женских дел, но даже вопроса не возникало – она уже не могла зачать. Она продолжала улыбаться во время рождественского пира, маскарада и танцев, сделала Генриху роскошный подарок, который ему ужасно понравился. После двенадцати дней маскарада наступила пора очищения, когда все должно быть ясно и честно, тогда она попросила его о разговоре без свидетелей. У королевы хватило мужества, бог знает откуда взялось, признаться ему – у нее уже давно нет женских дел, она теперь бесплодна.
– Сама мне сказала, – возмущенно повторял Генрих тем же вечером – я сидела у него в опочивальне, завернувшись в меховую накидку, с большой кружкой подогретого вина в руках, босые ноги протянуты к ревущему огню камина. – Сама сказала, без малейшего стыда.
Я не отвечала. Что я могла сказать – женщине уже почти сорок, ничего тут нет постыдного, ну прекратились месячные, это же нормально. Кому лучше его знать: если бы Бог слышал ее молитвы, у них бы сейчас росло не меньше десятка детей, и половина – мальчики. Но король будто забыл обо всем. Ему теперь казалось – она не дала мужу того, что обязана дать, я сразу заметила, что он не просто разочарован, он возмущен до глубины души.
– Бедняжка, – пробормотала я.
Он испепелил меня взглядом и поправил:
– Богачка. Жена одного из самых богатых людей в Европе, королева Англии, ни больше ни меньше, а что дала взамен – одного ребенка, да и то девочку.
Я кивнула – какой смысл спорить с Генрихом.
Он наклонился ко мне, положил руку на мой огромный живот.
– Даже если там мой сын, ему все равно носить имя Кэри, и мне от этого никакого проку, ни мне, ни Англии.
– Но все будут знать – он твой. Все знают, что ты сделал этого ребенка.
– Мне же нужен законный сын, – с горячностью в голосе произнес король, будто я, или королева, или какая-то еще женщина могла дать ему сына просто по собственному желанию. – Мне совершенно необходим сын, Мария. Англия должна получить моего наследника.
Весна 1524 года
Все долгие месяцы ссылки Анна писала мне раз в неделю письма, напоминавшие мои в ту пору, когда меня отослали в деревню. Помнится, она мне так ни разу и не ответила. Теперь я при дворе, а она там, далеко, во тьме кромешной, беру верх над сестрой щедростью – я-то отвечаю без промедления и, конечно, не премину рассказать о беременности и благосклонности ко мне короля.
Нашу бабушку Болейн тоже послали в Хевер приглядывать за Анной, и теперь обе они – молодая, элегантная леди французского двора и мудрая старуха, свидетельница того, как муж ее внезапно угодил из грязи в князи, – ссорились с утра до ночи, как пара кошек на крыше конюшни, отчего обе пребывали постоянно в самом несчастном расположении духа. Анна писала:
Если не смогу вернуться ко двору, сойду с ума. Бабушка колет орехи голыми руками и везде разбрасывает скорлупу, которая хрустит под ногами, как ракушки улиток. Старуха настаивает на ежедневных совместных прогулках по саду, даже когда идет проливной дождь. Считает, что дождевая вода полезна для кожи и оттого у англичанок такой бесподобный цвет лица. Смотрю на ее морщинистые, старые щеки и думаю: по мне, так лучше уж оставаться в комнатах.
Она пахнет просто ужасно и будто этого не замечает. Я приказала приготовить ей ванну, так служанка на другой день призналась: бабушка разрешила только посадить ее на табурет и помыть ноги. За столом она непрестанно мычит какую-то мелодию, а какую – сама не знает. Считает, мы должны держать открытый дом, чтобы любой бродяга из Торнбриджа или фермер из Эденбриджа мог войти в зал и любоваться тем, как мы едим, будто у нас королевский двор и нам больше нечего делать с деньгами, только раздавать нищим.
Пожалуйста, ну, пожалуйста, скажи дяде и отцу: если мне позволят вернуться, я буду делать все, что велят, им не надо меня бояться. Я на все готова, только бы уехать отсюда.
Я написала ей в тот же день:
Тебе скоро разрешат вернуться. Я уверена, потому что лорд Генрих помолвлен против воли с леди Марией Талбот. Говорят, жених во время помолвки разрыдался. Он уехал сражаться на шотландскую границу – командовать отрядом своих людей из Нортумберленда. Их семейству приходится охранять северную границу, пока королевская армия воюет во Франции. Испанцы по-прежнему наши союзники, обе армии пытаются закончить этим летом то, что было начато прошлым.
В этом месяце наконец состоится свадьба Джорджа и Джейн Паркер. Я спрошу матушку, можно ли тебе приехать на свадьбу. Уверена, в этом она не откажет.
Я чувствую себя неплохо, только очень устаю. Дитя уже огромное и по ночам не дает мне спать – ворочается и брыкается в животе. Генрих ко мне ужасно ласков, и мы надеемся на мальчика.
Хотелось бы, чтобы ты была рядом. Он так мечтает о мальчишке, я просто боюсь – а вдруг девочка! Как бы сделать этого младенца мальчиком? Только не говори мне о спарже. Я все знаю про спаржу. И так уже заставляют ее есть три раза в день.
Королева не спускает с меня глаз. Теперь уже беременности не скроешь, ни для кого не секрет – это от короля. Уильяму не приходится сносить поздравлений с первым ребенком. Все знают и потому молчат, всем удобно, кроме меня. Иногда я себя чувствую полной идиоткой – живот далеко впереди, по лестнице без одышки не подняться, и муж, который мне улыбается, будто мы едва знакомы.
И еще королева…
Бога молю, чтобы не надо было ходить на службу в ее часовню два раза в день. Уж не знаю, о чем таком она теперь молится, теперь, когда надежд уже нет. Хотелось бы, чтобы ты была рядом. Мне не хватает твоего ядовитого язычка.
Мария
Джордж и Джейн Паркер наконец, после множества проволочек, поженились в маленькой церквушке в Гринвиче. Анне разрешили вернуться из Хевера на один день, позволили сидеть на одной из дальних закрытых скамей, где ее никто не увидит, но до свадебного пира не допустили. Но важнее всего – свадьба намечалась на утро, а значит, Анна сможет вернуться из Хевера с вечера, и мы трое, Джордж, Анна и я, проведем целую ночь с ужина до рассвета вместе.
Мы готовились к этой ночи, как повивальные бабки готовятся к долгим родам. Джордж запасся вином, элем и легким пивом, я прокралась на кухню и выпросила у поваров хлеба, холодного мяса, сыра и фруктов, они с радостью навалили мне целый поднос еды, подумали – я такая голодная, потому что уже на седьмом месяце.
Анна была в коротком платье для верховой езды. Выглядела старше своих семнадцати лет, похудела, побледнела.
– Это все прогулки под дождем со старой ведьмой, – объяснила она угрюмо.
Грусть придавала ей новый оттенок – никогда еще сестра не была так безмятежно спокойна. Словно выучила тяжелый урок – удача не падает тебе прямо в руки, словно спелые вишни. Сестра тосковала по тому, кого любила, – Генриху Перси.
– Он мне все время снится, – просто сказала она. – Как бы мне хотелось о нем не думать. Нет смысла оставаться такой несчастной. Я просто устала от этого. Звучит странно, правда. Устала быть несчастной.
Я глянула на брата. Он наблюдал за сестрой, лицо полно сочувствия.
– Когда его свадьба? – уныло спросила Анна.
– Через месяц, – ответил Джордж.
Она кивнула:
– Тогда все кончится. Если она, конечно, не умрет.
– Если она умрет, он сможет, наверное, жениться на тебе, – с надеждой в голосе произнесла я.
Анна пожала плечами, сказала резко:
– Ты просто дурочка. Не могу я сидеть и ждать его, надеясь, что Мария Талбот в один прекрасный день отправится на тот свет. Когда все это кончится, я еще кое на что сгожусь, правда ведь? Особенно если ты родишь мальчика. Тогда я буду теткой королевского бастарда.
Непроизвольно я положила руку на живот, будто стараясь охранить младенца: негоже ему слушать, что его тут хотят, только если он мальчишка.