Алиджи. Мила, Мила! Какая буря потрясает твою душу и ее покоряет? Буря внезапная, буря страха! И голос угасает на твоих губах, и кровь уходит с твоего лица… Зачем ты хочешь, чтобы лживый привет послал я моей матери?

Мила. Правду, правду говорю я тебе, брат мой дорогой! Такую же правду, как то, что не согрешила я с тобой ни в чем, а как свеча, зажженная пред твоей верой, горела я чистой любовью. Правду, правду говорю я тебе. Иди, иди! Беги на дорогу к богомольцам, и пусть их крестоносец передаст послание мира в Акванову… Для дочери Иорио настал час разлуки. И да будет так!

Алиджи. Верно, ты съела дикого меду, и он помутил твой разум. И куда пойдешь ты?

Мила. Пойду туда, куда ведут все дороги.

Алиджи. Так ты пойдешь со мной! Ты пойдешь со мной! Долгий путь. Но я посажу тебя на моего мула. И с надеждой пойдем к Риму великому.

Мила. Надо мне идти в другую сторону, моими быстрыми ногами… и без надежды…

Алиджи (к спящей старухе). Анна Онна! Слушай! Проснись!.. Встань! Пойди и отыщи мне черный корень, чтобы он возвратил разум этой девушке!

Мила. Не гневайся, Алиджи! Если и ты будешь в гневе на меня, то не дожить мне до вечера. Под твоей пятой умрет мое сердце.

Алиджи. В мой дом я возвращусь только с тобой, с тобой, дочь Иорио, когда ты станешь моей в святом браке.

Мила. Алиджи, как перейду я тот порог, где ты положил знак нашего спасения? Появился тогда человек окровавленный, и его сын сказал: «Если кровь эта неправедна, ты не перейдешь через порог…» Было то в полдень, в канун святого Иоанна. Было тогда время жатвы… Теперь мирно отдыхает серп, висящий на стене, в житнице лежит зерно, а горе, посеянное людьми, растет.

Косма делает во сне тревожные движения и стонет.

Алиджи. Знаешь ли ты, Мила, кто поведет тебя за руку?

Косма (вскрикивает). Не развязывайте его уз! Нет, нет! Не развязывайте!

Косма опускает руки с колеи и поднимает голову, пробуждаясь.

Мила. Косма! Косма! Что ты видел во сне? Скажи, что видел?

Косма встает.

Алиджи. Что ты видел? Скажи, что ты видел?

Косма. Ужасы восстали против меня. Я видел… Но не все я должен говорить. Всякий сон, посланный от Бога, да очистится огнем, прежде чем поведан будет людям. Я видел сон и расскажу его. Но да не произнесу я недостойно имя Божие в рассуждениях моих, пока над головой моей еще туман.

Алиджи. О, Косма! Ты святой и праведный человек. Много лет ты омывал себя водами снегов. Водами, бегущими с гор, ты утолял свою жажду пред небом. Сегодня ты спал в моей пещере на руне овечьем, очищенном серой для того, чтобы бежал от нас инкуб, дух наваждения. Во сне видел ты видения. Око Божие над тобой. Помоги мне твоим разумением. Я буду говорить, а ты мне дай ответ.

Косма. Не научен я премудрости, юноша. И разума у меня не более, чем у камней на дороге твоей пастушеской.

Алиджи. О, Божий человек, выслушай меня! Прошу тебя во имя того ангела, что скрыт еще в дереве и, не имея ушей, все слышит.

Косма. Говори правдивые слова, пастух! И доверие имей не ко мне, но к святой истине.

Алиджи. Косма, вот святая истина. С равнин Апулии возвращался я в горы с моим стадом в праздник Тела Божия. Выбрал я место, где поставить овец, и пошел к себе домой на три дня. Застал я дома мать, и она сказала мне: «Сын, хочу я тебе дать жену». Я ей ответил: «Мать, всегда я исполняю твою волю…» Она мне говорит: «Хорошо, вот твоя жена…» Была свадьба. Пришла родня и проводила новобрачную в дом ко мне. Я был точно человек, что все видит с другого берега реки, а пред ним на его пути бежит вода, бежит вечно. Косма! Это было воскресенье. В вине я не пил сок мака, так почему же лег мне на сердце крепкий сон и сердце позабыло обо всем? Будто проспал я семь веков… В понедельник мы проснулись в поздний час. Мать разломила надвое хлеб над головой девы плачущей… Я к ней не прикасался… Родные пришли с корзинами пшеницы. Я же сидел как немой, в великой тоске, будто надо мной была тень смерти…

И вдруг вбегает к нам в страхе эта девушка. Жнецы за ней гнались, злые псы! Хотели взять ее! У нас просила она защиты. И никто из нас не сделал шага, Косма! Только младшая моя сестра бросилась к двери и заперла ее. И вот на нашу дверь кидаются скверные псы со всякими угрозами. С их языков сыплются постыдные слова против этого бедного создания. А родные хотят ее бросить злому стаду! Она в тоске, у очага, молит спасти ее от позора!.. А я… я под властью гневных слов женских схватываю ее руку и влеку ее… И точно я вырываю рукой мое сердце из груди! Она кричит и плачет, а я поднимаю мой посох над ее головой… И мои сестры плачут… И вот за ней я вижу, Косма, моими глазами вижу ангела в слезах! Праведный человек, я его видел! Ангел смотрит на меня, и плачет, и молчит… Упал я на колени, умоляю о прощении. И чтобы наказать за грех вот эту мою руку, беру я огонь из очага… «Нет, не жги себя!» — кричит мне девушка. И еще говорит мне…

О, Косма, о, праведный человек, снеговыми водами ты омывал свое лицо на зорях утренних!.. И ты, старая Анна. Знаешь ты все травы, исцеляющие тело христианское… И ты, Мальде, твоей веткой умеешь ты отыскивать сокровища, зарытые у ног умерших тысячи лет тому назад. Так ведь? А недра гор глубоки… Вас всех спрашиваю я… Вам слышно далекое-далекое… Скажите, почему я, Алиджи, услышал далекий голос, точно из иного мира? Скажите мне!..

И говорит она: «Как будешь ты пасти свое стадо, если изувечишь свою руку, Алиджи?..» И этими словами вырвала она душу из моих костей, вот как ты, старая, вырываешь из земли лечебную траву!

Мила молча плачет.

Анна Онна. Есть одна красная трава, зовется вайда, а другая трава белая, зовется эгуза. Обе растут врозь, далеко, а корни их сходятся в слепой земле и там сплетаются. Тонкие, что не нашла бы их сама святая Лючия. Разная у них листва, а цветы дают одинаковые каждые семь лет. И об этом написано даже в книгах. Косма знает силы Господа.

Алиджи. Слушай, Косма! Сон забвения кем был послан к моему изголовью?.. Невинная рука заперла дверь для спасения, и мне явился ангел для вразумления. И одно лишь слово на устах стало мне заветом навеки. Так что мне та жена с доброй пшеницей, и с чистыми хлебами, и цветами?

Косма. Пастух Алиджи! Верные весы только у Бога. Ищи вразумления у того, кто охранил тебя от греха. От него прими завет оберегать чужестранку. Но та, к которой ты не прикасался, где она?

Алиджи. Я ушел из дома на пастбище после вечерни, в канун святого Иоанна. Перед зарей я уже был в горах выше Капрачинты и ждал восхода солнца. И в его кровавом круге увидел я лик Обезглавленного… Потом пришел я на пастбище, и снова начал пасти стада, и был в горести. И казалось мне, что все еще длится сон… и что мое стадо поедает мою жизнь, как траву… Кто тогда взвешивал мое сердце? А здесь, Косма, здесь у входа увидел я сперва тень, а потом человека. Было то в День святого Теобальдо. На камне сидела эта девушка и не могла встать, потому что ее ноги были изранены. Сказала она: «Алиджи, узнаешь меня?..» Я ей ответил: «Ты Мила…» И больше мы не говорили. И ни в тот день мы себя не запятнали грехом, ни после того. Говорю я истину.

Косма. Пастух Алиджи! В твоей ночи ты зажег светоч чистоты, ты его поставил выше того древнего предела, что еще не переходили твои отцы. Поколебал ты тот заветный предел. А если твой светоч угаснет?.. Разуменье скрыто в сердце человека, как вода на дне глубокого колодца. Смиренный зачерпнет ее.

Алиджи. Я молю Бога, чтобы наложил он на нас печать вечного таинства. Видишь ли, душа работает моими руками над этим деревом, чтобы дать ему подобие того, кто мне явился. Начал я в день Успения, а хочу кончить ко Дню Розарио. И вот мое намерение. Пойду я с моим стадом к Риму и повезу с собой это изваяние на муле. Пойду я к святому отцу, к пастырю всех пастырей, с моим приношением. И буду умолять его, чтобы дал он разрешение: пусть та, которой я не коснулся, вернется к своей матери, свободная от союза, а к моей матери приведу я эту чужестранку, что плачет молча и неслышно. И вот прошу я твоего наставленья, Косма: будет ли дарована мне милость?