Ее остановило надменное удивление на лице Аль-Хатун.
— Так вот до чего уже дошло? Неужели я слышу, как раба диктует мне свою волю? Это дерзость, христианка! Не искушай меня! Я не часто использую кнут, но делаю это всегда, когда нахожу уместным!
Иден в отчаянии попыталась объяснить:
— Это по вине переводчика, моя госпожа. Аль-Акхис...
— Что же он сделал, раба? Я знаю, что его влечет твое тело, и он может претендовать на него. Не взял ли он тебя силой, против твоей воли?
Иден покраснела:
— Нет... он не сделал этого.
Она говорила еле слышно, но Аль-Хатун и без нее знала, что могло случиться.
— Он не сделал этого. Ты позволила ему попользоваться собой, как и многие другие, — предположила она с чуть заметным презрением. — А теперь тебе не дают покоя твои христианские заповеди. Это не заслуживает внимания. Во всяком случае, я уже решила отдать тебя ему в наложницы, но он сказал, что возьмет тебя в жены, когда ты примешь веру ислама. Тебе повезло, многие позавидовали бы твоей доле.
Иден устало посмотрела в безупречное лицо-маску. Узкие неумолимые глаза ясно говорили, что дальнейшие уговоры будут напрасной тратой времени. Она поклонилась и попросила позволения удалиться.
Аль-Хатун наклонила голову и добавила на прощание:
— Завтра тебе предстоит сопровождать меня в мечеть Омейядов, где я совершу молитву. — Голос ее звучал холодно и повелительно. — И впредь это будет происходить каждую пятницу, как велит наш обычай. Я поручу одному из имамов подготовить тебя к замужеству, а заодно и подучить арабскому языку. Раз тебе предстоит править во дворце Аль-Акхиса, твоя речь должна быть беглой и правильной.
В течение нескольких долгих недель после этого разговора могло казаться, что Иден признала свое поражение. Она во всем повиновалась своей хозяйке и заслужила ее похвалу своим серьезным и уважительным отношением к старому имаму, который приходил посвящать ее в основы ислама. Мухамед ибн Хасиб был замечательным наставником из главного медресе города. Он обладал терпением и даром передавать знания. Занятия с ним были интересны и неутомительны. Он учил ее арабскому, ибо она поклялась, что не способна научиться чему-либо от Аль-Акхиса. Аль-Хатун, как ни странно, не возражала, посчитав, что Иден уже достаточно хорошо познала его чары.
По отношению к драгоману, в тех случаях, когда она не могла избежать его компании, Иден держалась с подчеркнутой любезностью, принятой с малознакомыми людьми, таким образом уравнивая его с красивой вазой или шелковой занавесью. Она одновременно признавала его присутствие и игнорировала его. Когда он заговаривал с ней, ему казалось, что голос его пересекает безбрежные ледяные пространства, чтобы отразиться и вернуться обратно.
Он не знал, что каждый раз, встречаясь с ним, Иден трепетала при его шагах, при мягких звуках его голоса, при виде кошачьей грации его движений, ибо ее предательская плоть помнила, где отступил ее дух, и она взирала на себя с ненавистью и отвращением. Она с ужасом понимала, что ее тело обладает собственной темной силой: несмотря на то, что она может желать •смерти похотливому красавцу управляющему за то, что он с ней сделал, при его появлении лоно Иден оживало. Она решила, что никогда больше не станет есть или пить вместе с ним и никогда не возьмет от него ничего, прежде чем это не сделает кто-то другой.
Поначалу он стремился застать ее одну и однажды даже попытался обнять ее. Выхватив кинжал у него из-за пояса, она замахнулась, намереваясь пронзить ему сердце. Он мгновенно обезоружил ее, но только для того, чтобы она обратила против него собственное оружие молчания и презрения. Тогда он оставил ее и больше не пытался навещать ее одну, но выбирал моменты, когда она находилась в компании Эль-Кадила и была вынуждена сохранять учтивость.
Если его гордость и страдала от того, что он отвергнут, он не подавал виду и вновь выжидал своего часа. Имам сообщил ему, что в скором времени он намеревается затронуть основополагающий вопрос О христианском божественном триединстве... сердце всех противоречий между исламом и христианством. И если успех будет ему сопутствовать... и она выслушает благосклонно... тогда брак сможет наконец состояться.
И она станет венцом его коллекции, и красота ее будет доставлять ему радость остаток его дней.
Поначалу он не думал жениться на ней, желая лишь сделать ее хозяйкой в своем дворце, но со временем он догадался, что это тот путь, которым он, человек пера, может восторжествовать над человеком меча — его новообращенная франкская жена прославит на всю Сирию победу над христианами и над Ричардом Плантагенетом, которому она служила. Их свадьбу встретят ликованием среди шатров султана, которое наверняка достигнет и ушей врага.
Иден, чувствуя все это, была благодарна злой судьбе за то, что ее обращению придавалось столь большое значение. Имам и в самом деле нашел ее кроткой и уступчивой, любознательной и усердной. Каждую пятницу она вместе с Аль-Хатун посещала мечеть, и ее склоненная голова указывала по меньшей мере на уважение к святому месту.
Однако всем вскоре предстояло узнать, что последующее обращение не состоится. Иден была покорной лишь для того, чтобы выиграть время. При этом она не считала, что грешит, слушая несомненно мудрого старца. К своему удивлению и странному успокоению, она обнаружила, что учение пророка Магомета во многом сходно с учением Христа, несмотря на богохульства мусульман против его божественной сущности.
Она узнала о пяти столпах ислама, коими являлись вера, молитва, паломничество, милосердие и пост; символизировали их пять пальцев открытой руки. Такой знак, выбитый над аркой или вырезанный на двери, то и дело попадался на глаза Иден. Она узнала, что священные письмена Корана вместе с Хадисом — собранием речей и деяний пророка — составляют Шариат — священный закон ислама, теперь известный ей почти целиком. И хотя с каждым днем росли ее знания, по ночам еще более укреплялась ее вера в Христа, которому она вверилась безраздельно и который вознаградил ее крошечным ростком надежды, теперь вновь проросшим из ее отчаяния и непрестанных молитв.
Она хорошо овладела сирийским языком. Она освоила чувствительный уд и многострунную кифару и теперь обучалась играть на нае — флейте, чьи чистые, легкие звуки перекрывали две с половиной октавы. Жизнь ее вновь текла приятно, и, если удавалось несколько дней не сталкиваться с Аль-Акхисом, она позволяла себе наслаждаться ею. По утрам, когда она не занималась с мальчиком, она отправлялась с его матерью на верховую прогулку, а иногда, погожим днем затянувшегося лета, — на охоту в горы, где они пускали ястребов и преследовали грациозных газелей и горных оленей. Иногда они победоносно возвращались с убитым львом или леопардом, чьи морды скалились потом на них со стен во дворцовых покоях. Часто они оставляли свою добычу кабанам и гиенам. Иден, любившая охотиться, с удовольствием наблюдала, как изнеженная куртизанка превращалась в амазонку с пронзительным взором. Когда Аль-Хатун загоняла свою жертву, ее черные глаза сверкали жаждой крови.
Тихими вечерами они имели возможность наблюдать, как придворные играют в поло на городских пустырях, окруженные возбужденной толпой горожан, подбадривавших каждую из сторон. Иден научилась разбираться в их быстрой игре, хотя поначалу ставила под сомнение полезность того, что мужчины гоняются друг за другом ради потехи. Она не могла представить себе, чтобы английские рыцари променяли свой столб с мишенью для ударов копьем на яростную скачку взад и вперед по полю, в попытках наподдать деревянным молотком по смехотворно маленькому мячу.
Но самыми лучшими бывали те летние дни, которые уже почти отошли в прошлое, — дни поездок Госпожи Луны в горы за травами. Там девушкам-рабыням предстояло соревноваться в сборе горькой мирры, благоуханного чабреца, ладана, а также хны, используемой для раскраски рук и ног и придания красоты темным волосам. Они неизменно набирали букеты лилий, в которых не было недостатка во дворцовых садиках, и довольно часто их плетеные корзины бывали наполнены всевозможными сочными фруктами из обильно орошаемых садов султана: виноградом и айвой, фигами и свежими финиками, персиками и фанатами. А еще существовали специи, ценившиеся дороже золота: шафран, аир, корица, маленький мускатный орех — все это несли домой, высушивали и перемалывали, так что соблазнительные запахи витали во дворце и до крайности обостряли аппетит.
