— Похоже, я не имею возможности отказать, — ледяным тоном ответила Иден.

Бросив обеспокоенный взгляд на ее застывшее лицо, Эль-Кадил отправился искать свою лошадь, а смазливый араб с упреком улыбнулся:

— Не следует смущать ученика своим гневом. Он настроен любить и понимать вас.

В словах его был здравый смысл.

— Для меня не важно любит он меня или нет, — ответила она, покривив душой, ибо Эль-Кадил был симпатичным мальчиком, а ей нравилось общаться с детьми при отсутствии собственных.

Не сделав лишнего движения, Аль-Акхис без приглашения опустился на освобожденное мальчиком место напротив Иден. Он уселся на ковре, скрестив ноги и выпрямив спину — по обычаю своего народа. Затем, запустив руку за пазуху, извлек маленькую, украшенную драгоценными каменьями шкатулку, почти закрывшую ладонь его руки. И протянул ее Иден.

Слегка обеспокоенная и смущенная собственной несдержанностью, Иден вопросительно взглянула на него.

— Что это?

— Возьмите.

Заинтересованная, несмотря на досаду, она взяла коробочку. Вещица была сделана из мягкой кожи неизменного синего цвета с тиснеными золотыми листьями и заключена в оправу из чистого золота очень тонкой работы, поражавшей взор так же, как и осязание. С одной стороны был вставлен крошечный ключик. Она дотронулась до него и отдернула руку, терзаемая сомнениями.

На себе она ощутила его взгляд, довольный и вызывающий.

— Откройте. Это — ваше.

Она повернула ключик и откинула крышку коробочки.

Но это оказалась не шкатулка, а книжка — бесценная, чудесно выполненная копия обращения Аллаха к его пророку Магомету... священная книга ислама, Коран.

— Работа весьма искусна, — произнесла она, игнорируя содержание подарка. Внутреннее чутье подсказывало, что он подготовил ей ловушку. — Меня приводит в отчаяние невозможность принять столь драгоценный дар, — твердо сказала она, возвращая ему книжечку.

Натянуто улыбнувшись, он не пошевелил и пальцем.

— То, что однажды подарено, не может быть возвращено. У нас это величайшее оскорбление. — Карие глаза посмотрели на нее с грустью. — Мы знаем друг друга всего час. За это время я обратился к вам с приятными словами и сделал маленький подарок. Почему же, о женщина с глазами зелеными, как листва, омытая струями водопада, вы хотите отплатить мне оскорблением?

Не дожидаясь ее ответа, он изменил позу, поудобнее устроившись среди подушек и облокотившись на полосатый валик. Томный и самоуверенный, он приготовился выслушать ее.

Иден не могла позволить выставить себя глупой.

— Это драгоценный подарок, — серьезно ответила она, — и если уж мне придется сохранить его, то я буду ценить его красоту, ибо не могу в равной степени оценить заключенное в нем послание.

Последовала еще одна улыбка.

— Достаточно. Начало положено, — промолвил он. Вопрос был исчерпан. Она заключила, что сейчас он не станет более добиваться ее подчинения.

— Как вышло, что вы говорите на моем языке? — спросила она, убедившись, что он не собирается уходить.

В награду она заработала искорку интереса в его глазах, которые, казалось, способны были лишь созерцать ее как некое публичное зрелище.

— Два года я не мог говорить ни на каком другом, — печально сообщил он. — Я был пленником франков, пока два года назад сам султан не внес за меня выкуп.

— Он, должно быть, высоко ценит ваши таланты.

Аль-Акхис неопределенно качнул головой, но ничего не добавил.

— Где вам пришлось быть в плену?

— В городе, называемом Тир. Может быть, слышали о таком? Я был пленником маркиза Монферратского.

Удивленный крик Иден можно было вполне назвать криком радости — случайные слова принесли ощущение чего-то знакомого в чужую, враждебную атмосферу.

— Меня захватили вскоре после того, как я покинула владения маркиза, — сообщила она. И затем добавила с горечью и гневом: — Камаль убил его людей.

Аль-Акхис нахмурился.

— Я не знал этого, — сказал он с неподдельным огорчением. — Мне очень жаль.

Сердиться на него было невозможно. К тому же, сам он, похоже, не был солдатом, скорее, кем-то вроде управляющего.

— Если Конрад Монферратский ваш друг, госпожа, то вам повезло. Он сильный человек и со временем, возможно, станет великим.

— Но он ваш враг, не так ли? — спросила она, удивленная его похвалой маркизу.

Он пожал плечами:

— У меня было время научиться уважать его. Он хорошо обращался со мной. Мы стали друзьями... насколько это было возможно. Мы вместе играли в шахматы. Я понемногу учил его арабскому. Он хороший солдат и храбрый командир, но при возможности он предпочел бы развивать на своих землях торговлю, а не заливать их кровью. Мой повелитель, Салах-эд-Дин, был приятно поражен тем, что я рассказал ему.

— Настолько, что он готов теперь заключать с маркизом договоры за спиной остальных христианских вождей, — задумчиво проговорила Иден. — Я тоже восхищаюсь маркизом, но надеюсь, что он останется на стороне христиан.

Аль-Акхис не смог скрыть удивления.

— Неужели об этих договорах стало известно? Конраду непременно следовало проявлять большую осторожность.

— В лагере христиан многие уже зовут его предателем, — согласилась она.

— Но он ведь не предатель? — Он внимательно наблюдал за ней.

— Нет. Я не думаю, — медленно проговорила она. — Но вы знаете его лучше.

— Тогда он был полон честолюбивых помыслов. Он занял Тир. И удерживает его.

— Он и сейчас помышляет о большем.

С чувством, схожим с тоской по родине, она вспомнила о высокой, полной достоинства фигуре, бросающей вызов Львиному Сердцу.

— О короне Иерусалима, — спокойно подтвердил араб. — Но мы не собираемся позволить крестоносцам захватить город Иерусалим. А без этого корона всего лишь мираж, символ, не имеющий власти.

— Мы вернем Иерусалим, хотите вы этого или нет, можете быть уверены! — гордо заявила она, откинув голову.

Настороженность и любопытство сошли с его лица, сменившись былым ленивым удовольствием.

— Вы не должны более беспокоиться о подобных вещах. Дальнейшая ваша жизнь будет протекать в Дамаске, куда не доходят отзвуки отдаленной борьбы. И жизнь эта будет лучше, чем вы ожидаете, — добавил он, увидев ее помрачневшее Лицо.

— Жизнь рабыни? Каким же образом? — яростно воскликнула она. — Я правила в своих владениях в Англии так же, как Аль-Хатун в своем дворце!

— Вы должны учиться забывать прошлое — оно осталось позади, и к нему нет возврата. Для вас лучше попытаться принять настоящее, — сказал он с глубокой серьезностью. — Раб во дворце Аль-Хатун нечто совсем иное, чем раб во владениях Ричарда Английского. Здесь рабы могут обрести славу и огромное богатство. Многие наши почитаемые ученые — рабы, равно как и философы, летописцы, инженеры. Сама госпожа Аль-Хатун, с позволения сказать, рабыня. Дети рабов обучаются вместе с детьми свободных людей — это один из особо ценимых нами принципов. Так обеспечивается полноценность расы, ибо новая кровь рождает новые идеи...

При этих словах его глаза оценивающе окинули ее взглядом с ног до головы так неторопливо и так интимно, словно он провел своими тонкими чувствительными пальцами по ее телу. Она слегка вздрогнула, но не от чувства отвращения.

— Если вам придется выйти замуж в Дамаске... — начал он.

— Разве вам не рассказали? У меня есть муж, — прервала его Иден.

— О да, это... мне это известно. — Он вздохнул. Как заставить ее понять? — Слуга ислама не имеет ни прав, ни обязанностей вне ислама, — пояснил он с мягкой настойчивостью. — Здесь заключенный христианским священником брак теряет свою силу. По велению Аль-Хатун вы можете выйти замуж за того, за кого она скажет.

Пронизывающий холод сковал ее. Итак, она была права, чувствуя, что ее ожидает более ужасная тюрьма, чем окружавшие белые стены и шелковые занавески. Они собираются не просто удерживать ее в своей власти, но использовать по своему желанию, подвергая опасности ее душу. Мало этого, они попытаются заполучить душу и развратить ее ересью ислама.