Сохранил Тендряков и телеграмму из Вологды: «Прочитал „Кончину“ и не могу прийти в себя. По-моему это самое сильное произведение литературы последних лет. Радуюсь и горжусь земляком. В. Невзоров».
Время внесло свои коррективы в оценку повести, приблизило ее к нашим дням. Топ критики со второй половины 70-х годов изменился. Наше прошлое требовало внимательного изучения, и «Кончина» стала нужной в этом процессе осмысления истории.
В своей книге «Час выбора» Игорь Золотусский писал: «„Кончина“ скорей конспект романа, но как всякий конспект он плотей, плотен по изображению и по мысли, которая, впрочем, сама по себе здесь почти не существует, а растворяется в изображении, исчезает в нем. Три десятка лет русской истории впрессовывает В. Тендряков в две с небольшим сотни страниц… В образах и картинах этой повести прорезаются образы и черты эпоса» (М., «Сов. пис.», 1976).
Почти 20 лет спустя после выхода повести в журнале «Вопросы литературы» появляется статья Л. Вильчик «Вниз по течению деревенской прозы». Подробное место в ней отведено анализу «Кончины»: «Стремление максимально уплотнить и философски укрупнить изображение придает реалистической по материалу повести некий символический, притчеобразный характер, неожиданно роднящий ее с такими явлениями в мировой литературе, как „Осень патриарха“ Гарсиа Маркеса. Явная метафоричность основных линий повести, прежде всего история бывшего антагониста Лыкова — бухгалтера Слегова, человека с перебитым хребтом, становящегося интеллектуальным придатком своего победителя, а равно и описание гипертрофированной сексуальности Лыкова — почти мифологическая сплетенность темы власти и вожделения, — все это позволяет говорить о том, что „Кончина“ — явление не совсем типичное в деревенской прозе… Синтез бытописания и философской притчи дал писателю ключ к более глубокому и масштабному осмыслению истории села. Созданный Тендряковым „конспект романа“ скорее обнажает вопросы, нежели отвечает на них. Но именно эти вопросы, поставленные предельно резко, активно исследуют „деревенщики“». («Вопросы литературы», 1985, № 6.)
В «Кончине» необходимо выделить еще один аспект, который часто оставался вне анализа. Прошлое и настоящее для В. Тендрякова важны только в едином контексте с будущим. Что дальше? Что за чертой Лыкова? В «Кончине» писатель впервые делает попытку прогнозировать это будущее, пытается разглядеть ростки новых социальных взаимоотношений, которые уже появились в недрах лыковской державы. Их носители Лыков-младший и колхозники деревни, совершившие «Петраковское чудо».
В 1972 году, в журнале «Дружба народов», Тендряков публикует очерк «Новый час древнего Самарканда», считает его принципиально важным в своих социальных поисках. То, что в повести доказывается системой художественных образов, в очерке приобретает форму публицистических выводов. «Нельзя мечтать о взаимопонимании, если основные человеческие отношения — трудовые, будут строиться по принципу: приказываю — исполни. Думать необязательно». «Предельное внимание общества к личности — это и есть, наверное, наивысший коллективизм. Добавим, человеческий коллективизм, а не муравьиной кучи». Средствами прозы и публицистики В. Тендряков утверждает одно из своих главных положений, — экономика не может рассматриваться вне сферы нравственности, иначе все ее достижения будут сведены на нет.
«Кончина» издавалась во Франции, ГДР, Польше, на языках союзных республик.
Три мешка сорной пшеницы
Впервые — в журнале «Наш современник», 1973 г., № 2.
В повести, которая тематически еще тяготеет к «Кончине», находясь с ней как бы в одном регионе, все отчетливее проступают черты нравственно-философской прозы, которая станет определяющей для всего последующего творчества писателя.
В основу повести лег автобиографический материал последнего года войны, когда писатель после тяжелого ранения вернулся на Родину и так же, как его герой Женька Тулупов, в составе бригады колесил по обескровленным, голодным северным деревням, добывая хлеб и фураж, необходимые фронту. Воспоминания об этом периоде вошли в книгу Ю. Томашевского «Вчера и сегодня». (М., «Сов. пис.», 1986.)
«„Три мешка сорной пшеницы“ — повесть трагедийная. Она исполнена глубочайшего уважения, боли и сочувствия к людям, выдержавшим испытания голодом, холодом и тяжелым трудом и при этом сохранившим, как говорит в повести председатель сельсовета Кистерев, совесть живой». (Кузнецов Ф. «Суд совести». — «Лит. Россия», 1973, 14 декабря.)
«Литература, которая не заставляет думать, не нужна жизни», — говорил Тендряков в своем выступлении по Берлинскому радио в 1975 году. Напряженный поиск истины составляет главный внутренний стержень повести. Мечта и действительность, добро и зло, все разрушающая догма и человечность — вот полюса, между которыми разворачиваются драматические события в Нижней Ечме. Жизнь подвергает проверке все ценности, мнимые и реальные, и высшей «нравственной мерой вещей и событий остается совесть». (Эльяшевич Ар. «Горизонтали и вертикали». Л., «Сов. пис.», 1984.) «Многозначность, допускающая разные степени постижения мысли», позволила А. Бочарову называть эту повесть — «повестью-параболой», обязательным свойством которой становится философское осмысление действительности. (Бочаров А. «Филологические науки», 1980, № 5.)
В статье «Женька и Евгений Тулупов» Д. Гранин пишет: «Повесть „Три мешка сорной пшеницы“ сразу привлекла внимание читателя и критики своей драматичностью и резкостью. Для прозы Тендрякова характерен интерес к конфликтам трагическим. Он не избегает их, он идет к ним с мужеством подлинного оптимизма». («Комсом. правда», 1975, 13 февраля.)
Объясняя, почему центром, организующим действие прозы, является острая драматическая ситуация, В. Тендряков говорил на одной из читательских конференций: «Именно конфликт изменяет и формирует характер человека. Участие человека, — я говорю человека, а подразумеваю героя, в конфликте меняет его характер неизбежно в ту или иную сторону». (Архив писателя.)
Такой жизненной проверке подвергся главный герой повести «Три мешка сорной пшеницы» Женька Тулупов. Драматичность внешних событий повторена «драмой в душе героя», драмой человека на перепутье, для которого первым испытанием была война, а вторым, не менее сложным, — первый год его тыловой, мирной жизни.
В этой повести впервые у Тендрякова появляется мотив социальной утопии, который нашел свое развитие и завершение в романе «Покушение на миражи». «Утопические мечтания Томазо Кампанеллы подвергнуты в „Трех мешках сорной пшеницы“ такой глубокой ревизии, которая только и могла состояться в русской деревне, измученной войной. Утопия всегда пытается выдать человечеству панацею, художник только тогда художник, когда в основе его работы лежит вопрос: „Что делать?“» (Икрамов К. «Время Владимира Тендрякова». М., «Известия», 1985.)
В предисловии к немецкому изданию Собрания сочинений В. Тендрякова Ральф Шрёдер, составитель и комментатор, писал: «Женька Тулупов — молодой ученик Кампанеллы, хочет сделать жизнь разумной, гармоничной, хочет навести порядок. Попытка эта не состоялась, окончилась крахом. Всегда есть противоречия между теорией разума и живой жизнью. Нечто подобное испытал и сам Тендряков, вернувшись с войны и работая секретарем райкома комсомола в свой первый год жизни вдали от фронта».
В начале 1975 года состоялась премьера спектакля «Три мешка сорной пшеницы» на сцене Большого драматического театра им. М. Горького в Ленинграде. Художником спектакля был М. Ивницкий, композитором В. Гаврилин. В диалоге с критиком А. Свободиным главный режиссер театра Г. А. Товстоногов объясняет, почему для сценического воплощения он выбрал именно повесть Тендрякова. «Мы рассчитывали на потрясение. Вот чем продиктован наш выбор повести Тендрякова. Проза — самая динамичная и глубокая форма самопознания. При чтении этого писателя возникает огромная ассоциативная активность воображения и мышления». («Лит. обозр.», 1976, № 2.)
