В горах уезда Сышуй издавна уже существовал «двор погружения в созерцание»[71]. Вокруг, на все четыре стороны – ни деревеньки, и людские следы вели сюда редко. В храме, как в гнезде, жил какой-то даос. Поговаривали, что внутри храма много больших змей, и путники старались обходить это место как можно дальше.

Раз как-то молодой человек пришел в эти горы, чтобы расставить силки для соколов. Забрался он в горы очень глубоко и на ночь нигде не мог найти себе приюта. Но вот вдали он усмотрел ланьжо и сейчас же устремился туда, ища ночлега.

– Господин, послушайте, – вскричал в испуге даос, – зачем вы сюда пришли? Счастье ваше, что деточки вас[72] не заметили!

Затем сейчас же усадил гостя и сварил ему кашу. Гость еще не кончил есть, как вползла огромная змея толщиной обхватов в десять. Подняв голову, она уставилась на гостя, и гневные глаза ее метали молнии. Гость был в ужасе… Даос ударил змею ладонью по лбу и крикнул: «Вон!» И змея, опустив голову, поползла в восточную келью, причем долго вилась-извивалась, прежде чем все тело ее наконец убралось. В келье она свернулась блюдом, и все пространство было ею занято целиком.

Гость в сильном страхе трясся и трепетал.

– Эту я выкормил сам, – говорил даос. – Если я здесь, то не беда. Горе вам было бы, если бы вы один ее повстречали!

Только что гость уселся, как опять вползла змея, несколько меньше первой, обхватов так приблизительно на пять, на шесть. Увидя гостя, она сейчас же остановилась, засверкала, заметала глазами, высунула язык, – как и та, первая. Даос опять прикрикнул на нее, и она точно так же убралась в ту же комнату. Однако там ей не было места, чтоб улечься, и целая половина ее стала виться по балкам. Штукатурка стены так и шуршала, осыпаясь под ее движениями. Ужас все более и более охватывал гостя, и он не спал всю ночь, поднялся пораньше и собрался уходить.

Даос пошел его провожать. Выйдя за двери кельи, гость увидел змей на стенах, крыльцах, толщиной с чашку, чайную или винную, которые то ползли, то лежали в бесконечном количестве. Увидя незнакомого человека, они приняли вид готовых его сьесть.

В ужасе гость шел, прижавшись к локтю даоса, который проводил его к выходу из ущелья, и пошел обратно.

Помешанный даос – не знаю ни фамилии его, ни имени – пребывал в Мэншаньском храме. Он то пел, то плакал, не проявляя постоянства, и никто не мог его разгадать. Однажды кто-то видел, как он варил себе на обед камень.

Как-то на празднике «двойной девятки»[73] один из представителей местной знати, захватив с собой вина, поехал в горы, причем велел накрыть повозку зонтом[74]. После попойки он проезжал мимо этого храма. Лишь только он поравнялся с дверями, как даос, босой и в рваной хламиде, раскрыв над собой желтый зонт, выбежал из храма. Он кричал, чтобы все сторонились и дали ему дорогу, причем был недалек от задора и издевательства.

Магнат, сконфуженный и разгневанный, велел слугам прогнать его. Даос захохотал и пошел обратно. За ним быстро погнались… Он бросил свой зонт, и слуги смяли его и стали рвать… И вот клочок за клочком весь зонт превратился в ястребов, которые стаями разлетелись во все стороны.

Не успели преследовавшие оправиться от изумления, как палка от зонта превратилась в огромного змея с красной чешуей и сверкающими пламенем глазами. Все ахнули и в ужасе бросились было бежать, но один из соучастников остановил бегущих.

– Это не более как прием помрачения, – сказал он, – нам застилают глаза. Разве может такой змей есть людей?

С этими словами говоривший выхватил нож и прямо пошел вперед. Змей раскрыл губы и свирепо ринулся ему навстречу, схватил в рот и проглотил. Общий ужас усилился… Подхватили магната и бросились бежать.

Версты через две остановились отдохнуть. Магнат отрядил несколько человек, велел им осторожно пробраться и разузнать. Те потихоньку подобрались к храму, вошли – ни человека, ни змея уже не было. Собрались было идти назад, как вдруг слышат, кто-то задыхается внутри старой акации, порывисто дыша, как осел. Сильно перепугавшись, сначала не решались подойти, но затем, всячески стараясь заглушить свои шаги, стали пробираться поближе и увидели, что в прогнившем дереве образовалось дупло с отверстием величиной с блюдце. Попробовал дотянуться, заглянули – оказалось, что в дупло всунут ногами вверх человек, дравшийся со змеем.

Отверстие дупла величиной своей позволяло лишь просунуть две руки, и вытащить его оттуда не было ни малейшей возможности. Тогда быстро решили расщепить дерево ножом. Дерево раскрылось, но человек был уже мертв. Впрочем, через некоторое время он начал понемногу отходить. Его на руках понесли домой.

Даос же скрылся неизвестно куда.

Ло Цзу жил в Цзимо. Он с детства был беден, но любил показывать свою храбрость. Нужно было, чтобы из их семьи кто-либо отправился ратником на охрану северной границы. Семья послала Ло Цзу.

Прожив на границе несколько лет, он прижил сына. Местный начальник обороны в обращении с ним выказывал ему сугубое внимание. Затем случилось так, что этот воевода был перемещен помощником главнокомандующего в Шэньси, и он захотел увезти с собой и Ло. Тогда Ло передал жену и сына попечению своего приятеля, некоего Ли, а сам поехал на запад. Прошло с тех пор три года, а ему все еще не удавалось вернуться к жене.

Однажды помощнику воеводы понадобилось отправить письмо на северную границу. Ло вызвался это сделать, прося разрешения попутно навестить жену и сына. Помощник воеводы разрешил.

Ло прибыл домой. С женой и сыном его ничего худого не случилось, они были здоровы, и Ло был этим очень утешен. Под кроватью оказались оставленные мужчиной туфли. В Ло закралось по этому поводу подозрение.

Он зашел к Ли и выразил ему свою благодарность. Ли поставил вина и оказал ему усердное радушие. Жена же, в свою очередь, описала всю любезность и внимание, выказанные ей со стороны Ли. Ло не мог даже выразить всей глубины своей признательности. На следующий день оп сказал жене:

– Я поеду исполнять поручение начальства и к вечеру вернуться не успею. Не жди меня!

Вышел из дома, сел на коня и отьехал. На самом же деле он скрылся поблизости и с наступлением стражи вернулся обратно домой. Слышит: жена лежит с Ли и разговаривает. Рассвирепел, сорвал дверь. Оба лежавших испугались и поползли перед ним на коленях, прося о смерти. Ло вынул нож, но сейчас же вложил снова в ножны.

– Я, – сказал он, – сначала считал было тебя человеком. Теперь же и при таких обстоятельствах убить тебя – значило бы осквернить мое лезвие. Вот тебе мое решение: жену и сына возьмешь ты. В списки внесешь свое имя тоже ты. Лошадь и все, что нужно, имеется полностью. Я уезжаю!

И удалился. Жители села довели об этом до сведения правителя. Тот велел дать Ли бамбуков. Ли тогда показал все, как было, но проверить это дело не было возможности, да и свидетелей никаких не было. Стали искать Ло и поблизости, и вдалеке, но он окончательно скрылся вместе с именем своим и всеми своими следами. Правитель, заподозрив здесь убийство на почве прелюбодеяния, наложил на Ли и жену Ло еще более сильные оковы. Через год они оба умерли в ручных и ножных кандалах. Тогда отправили сына Ло по этапу на родину в Цзимо.

Впоследствии дровосеки из лагеря в Шися, забираясь в горы, увидели даоса, сидящего в гроте. Даос никогда не просил пищи. Это всем казалось необыкновенным и странным. Стали приносить ему крупу. Кое-кто признал его: это был Ло.

Грот был заполнен приношениями, а Ло и не думал кушать. Шум ему, по-видимому, надоедал. Люди видели это, и приходящих становилось все меньше и меньше.