— А если я сумею изгнать страх из человеческих сердец? — мягко спросил Кейн.

— Тогда Нью-Йорк станет моим ещё до рассвета. Но для этого потребуется чудо.

— Возможно! Вы сможете пробраться сквозь кордон и оповестить своих людей?

— Смогу, если понадобится. Но вы-то что задумали?

— Узнаете в свое время. — Кейн лучезарно улыбнулся. — И как только это произойдет — выступайте!

Тимбалл отступил назад, и в его руке внезапно оказался тонит. Его полное лицо теперь вряд ли можно было назвать добродушным.

— Я воспользуюсь этим шансом, Кейн. Удачи!

Капитан с надменным видом поднимался по опустевшим ступеням Мемориала. С обеих сторон его прикрывали вооруженные адъютанты.

Он задержался на мгновение перед огромной двустворчатой дверью. Бросил взгляд на стройные колонны, грациозно взмывающие ввысь по обе её стороны. В его улыбке ощущался робкий сарказм.

— А ведь впечатляет… все это… верно?

— Так точно, капитан, — последовал моментальный ответ в два голоса.

— И таинственно темно вдобавок, если не считать слабого желтого отблеска от этого их Вечного огня. Видите?

Он указал на цветные витражи окон, озаренные изнутри мерцающим светом.

— Так точно, капитан!

— Сейчас здесь темно, таинственно, впечатляюще… и все это будет лежать в руинах.

Он рассмеялся и рукоятью сабли застучал по металлическим узорам дверей. Резкий звук эхом прокатился по внутренним помещениям, но ответа не последовало.

Стоявший слева адъютант поднес к уху коммуникатор, вслушиваясь в доносящийся из него тихий голос, потом доложил, отдав честь:

— Капитан, людишки скапливаются в секторе. Капитан усмехнулся:

— Пусть! Прикажи, чтобы держали оружие наготове и стреляли вдоль проспекта, но только по моему приказу. Если хоть одна мартышка попробует пересечь границу, убивать без жалости.

Его лающая команда была повторена через телекоммуникатор, и в сотне ярдов позади них ласинукские гвардейцы, выполняя распоряжение, вскинули оружие, внимательно наблюдая за проспектом. Ответом им было низкое, зарождающееся ворчание — ворчание страха. Толпа подалась назад.

— Если дверь не откроют, — зло произнес капитан, — её придется высадить.

Он снова поднял саблю, опять разнесся грохот металла о металл.

Медленно, беззвучно створки двери широко разошлись, и капитан увидел суровую, облаченную в пурпур фигуру.

— Кто смеет нарушить покой Мемориала в ночь Хранителей огня? торжественно вопросил лоара Пол Кейн.

— Весьма драматично, Кейн. Отойди в сторону!

— Назад! — Слова звучали звонко и отчетливо. — Ласинукам запрещено приближаться к Мемориалу.

— Выдайте нам преступника, и мы уйдем. Станете его покрывать — мы возьмем его силой.

— Мемориал не выдает преступников. Это незыблемый закон. Можете даже и не пытаться.

— Прочь с дороги!

— Ни с места!

Ласинук раздраженно рыкнул, но тут же понял, что это бессмысленно. Улица вокруг была пуста, только в квартале от Мемориала вытянулась цепь солдат с оружием на изготовку, а дальше — земляне. Они сбились в плотную, шумящую толпу, в свете атомоламп виднелись бледные лица.

— Что, — проскрипел сам себе капитан, — этот подонок ещё огрызается?

Жесткая шкура натянулась на челюстях, чешуя на черепе встопорщилась. Он повернулся к адъютанту с коммуникатором:

— Прикажи дать залп над их головами!

Ночь раскололась надвое пурпурными выплесками энергии. В наставшей тишине ласинук громко расхохотался. Затем он повернулся к Кейну:

— Если ты рассчитывал на помощь этих людишек, то ты ошибся. Следующий залп будет на уровне голов. Если думаешь, что это блеф — проверь! — Челюсти ящера отрывисто щелкнули: — Прочь с дороги!

Тонит в руке капитана нацелился на Кейна, палец застыл на курке.

Лоара Пол Кейн медленно отступил, не спуская глаз с оружия. Капитан двинулся вперед. Но стоило ему сделать шаг, как внутренняя дверь распахнулась, открыв проход в зал Вечного огня. От притока воздуха огонь задрожал; толпа в отдалении, увидев это, разразилась неистовыми воплями.

Кейн повернулся к огню, возведя очи горе. Движение его руки было быстрым и незаметным.

И мгновенно Вечный огонь переменился. Он успокоился, а затем с ревом взметнулся к потолку слепящей пятидесятифутовой колонной. Рука лоариста шевельнулась вновь, и, отвечая её движению, цвет огня изменился, став карминовым. Окраска становилась все глубже, малиновый цвет огненного столба растекся по городу, превратив окна Мемориала в кровавые глаза.

Мучительно текли секунды, капитан оцепенел от растерянности, людские толпы погрузились в благоговейное молчание.

Потом побежал растерянный шепоток, крепнущий, растущий, сливающийся в один короткий призыв:

— Долой ласинуков!!!

Откуда-то сверху пурпуром сверкнул тонит, и капитан очнулся. Но опоздал на миг: удар пришелся точно по нему, и он медленно согнулся, умирая. На холодном лице рептилии застыло презрение.

Рассел Тимбалл опустил тонит и хищно усмехнулся:

— Отличная цель на фоне огня. Слава Кейну! Его выдумка подхлестнет эмоции; а нам только того и надо. Продолжим!

И с прекрасной позиции на крыше дома лоары Кейна он выстрелил по стоявшему внизу ласинуку. В тот же миг словно сам ад выплеснулся наружу. Ниоткуда, будто прямо из-под земли, вырастали, как грибы сквозь асфальт, вооруженные люди. Их тониты засверкали со всех сторон раньше, чем испуганные ласинуки успели прибегнуть к своим.

Они пришли в себя слишком поздно. Кто-то крикнул:

«Бей гадов!»; одинокий возглас был подхвачен и мгновенно тысячегласным ревом вознесся к небесам. Безоружная толпа, пьянея от собственной ярости, многоглавым чудовищем ринулась на ласинуков. Те не дрогнули: их оружие косило людей сотнями. Но тысячи, десятки тысяч бежали вперед по телам павших, собственными телами закрывая изрыгающие пламя стволы, сокрушая ряды ласинуков, дробя кости.

Сектор Мемориала был залит кровавым отсветом малинового пламени, стоны умирающих и яростные вопли победителей слились в сплошной гул.

Это была первая битва великого восстания. По всему городу, от оконечности Лонг-Айленда до Джерсийских равнин, ласинуков ждала смерть. С той же быстротой, с какой приказы Тимбалла достигали снайперов подполья, заставляя их браться за оружие, слухи о чудесном превращении огня, передаваемые из уст в уста, заставляли нью-йоркцев поднимать головы и бросать свои жизни в единый гигантский тигель, именуемый «толпа».

События развивались неуправляемо, безответственно, стихийно. С самого начала любые попытки тимбаллистов взять ситуацию под контроль оказались тщетными.

Подобно могучей реке толпа разлилась по городу, и там, где она проносилась, живых ласинуков остаться не могло.

— Солнце, взошедшее в то роковое утро, обнаружило повелителей Земли удерживающими сжимающийся круг в верхней части Манхэттена. С хладнокровием прирожденных воинов они сцепили руки и противостояли напирающим, вопящим миллионам. Но и они медленно отступали. Каждое здание ласинуки отдавали с боем, каждый квартал — после отчаянного сражения. Их раскалывали на изолированные группы, удерживавшие сначала здания, потом верхние их этажи, наконец одни только крыши.

К вечеру, когда солнце уже садилось, оборонялся лишь дворец. Его отчаянная зашита остановила натиск землян. Сжавшееся огненное кольцо оставило за собой мостовые, устланные почерневшими телами. Вице-король лично руководил обороной из своего зала, собственными руками наводил полупереносную установку.

И тогда, поняв, что толпа начала выдыхаться, Тимбалл воспользовался удобным случаем и принял командование на себя. Тяжелые орудия с лязгом двинулись вперед. Ядерные и дельталучевые установки, доставленные из арсеналов восставших, нацелили смертоносные стволы на дворец. Теперь орудиям отвечали орудия. И первая управляемая битва механизмов разгорелась во всей своей неудержимой ярости. Тимбалл был вездесущ: командовал, перебегая от одного орудийного расчета к другому, демонстративно стрелял из своего ручного тонита по дворцу.