Изложенное выше позволяет сделать два вывода. 1) В источниках не содержится оснований для тезиса о существовании в Киевской Руси «государств—общин», народовластия.[408] 2) В роли социальной элиты, согласно источникам, выступали князь и дружина. Если роль князей, носителей публичной власти, всегда была «на виду» в историографии, то дружине «повезло» много меньше – долгое время она находилась на периферии исследовательского внимания. Причина данного факта, во—первых, в том, что военная функция дружины несколько заслоняла собой в глазах исследователей социальную. Во—вторых, в науке дореволюционного периода господствовало представление о пришлом, варяжском происхождении института дружины (не связанной, или мало связанной, следовательно, с социально—экономическими процессами). Предполагалось, что помимо этой пришлой служилой знати в Киевской Руси существовала и некая «исконная» местная знать – «земские бояре» (этот укоренившийся в историографии конца XIX – начала ХХ в. термин в источниках по отношению к русской знати не употребляется[409]). Советская историография в русле своей общей «антинорманистской» тенденции отказалась от представления о привнесении института дружины на Русь варягами (что оказалось верно, дружины у славян фиксируются задолго до IX столетия – см.: Часть I, Очерк 1), но свойственное ей повышенное внимание к социально—экономическим явлениям не способствовало интересу к роли дружины. Дружина определялась то как вторая после потомков «родовых старейшин» группа населения, «из которой выходили феодалы»[410] (что подразумевало, что она стоит как бы в стороне от магистрального процесса феодализации, только может «подключаться» к нему), то как «служилая часть господствующего класса»[411] (что подразумевало существование феодалов неслужилых), а то и вовсе как орудие в руках «превращающихся в землевладельческое боярство прежних племенных старейшин».[412] Тезис о существовании «местной» неслужилой знати в работах советского периода, таким образом, сохранялся, и процесс «феодализации» связывался в первую очередь с ней. Как говорилось в разделе о славянах раннего средневековья (Часть I, Очерк 1), появление дружин у славян следует связывать с эпохой Расселения VI–VIII вв.: уже тогда служилая знать вышла на ведущие позиции в догосударственных общностях – «Славиниях».[413] В Х в. дружина[414] киевских князей (резко выделившаяся своей численностью в сравнении с аналогичными институтами окружающих «Славиний» благодаря притоку норманнского элемента) выступает в качестве слоя, внутри которого распределяется продукт, поступающий князю в виде дани. Об этом говорят и рассказ Константина Багрянородного о полюдье «росов», выезжающих из Киева (т. е. отрядов киевских дружинников), в близлежащих «Славиниях»,[415] и повествование о гибели Игоря в результате восстания древлян («Поиди княже, с нами в дань, да и ты добудеши и мы» – заявляет дружина Игорю;[416] курсив мой. – А. Г.). Под 1014 г. в Начальном летописании говорится о порядке распределения дани, собираемой новгородским князем—наместником: «Ярославу же сущю Новѣгородѣ, и урокомъ дающю Кыеву двѣ тысячѣ гривенъ от года до года, а тысячю Новѣгороде гридемъ раздаваху»,[417] т. е. после отправки двух третей собранной дани киевскому князю оставшаяся треть раздавалась гридям (дружинникам[418]) князя—наместника.
В XI в. отчетливо прослеживается деление дружины на две части – «старейшую» (она же «первая», «большая», «лучшая») и «молодшую». Члены «старейшей дружины» именовались боярами, «молодшей» – отроками. Со 2–й половины XI столетия «молодшая дружина» дифференцируется: часть ее превращается в княжеских военных слуг, обозначаемых старым термином отроки, часть – в детских, более привилегированный слой. Из дружинников формируется государственный аппарат. Именно они отправляют должности посадников, тысяцких, воевод, мечников (судебных чиновников), данников, вырников, емцев (сборщиков государственных податей). Из верхушки дружины формировался княжеский совет. В XI столетии у дружинников начинают появляться (путем княжеских пожалований) собственные земельные владения.[419] В целом институт дружины в Киевской Руси предстает как возглавляемая князем корпорация, в которую была объединена вся светская часть господствующего слоя.[420] Взгляд на дружину как на корпорацию раннесредневековой социальной элиты, игравшую ведущую роль в древнерусском обществе, сформулированный в 80–х гг. ХХ в.,[421] с 1990–х гг. стал в историографии (исключая, разумеется, сторонников теории «городов—государств общинного типа») едва ли не общим местом.[422] Появился даже термин «дружинное государство», причем таковым предлагается считать Русь довольно короткого исторического периода (IX—Х вв.[423] или 2–й половины Х – начала XI в.).[424] Подобное определение, во—первых, на мой взгляд, правомерно лишь в качестве одного из условных обозначений государства – по типу организации в нем элитного слоя (в той же мере, как Российскую империю XVIII–XIX вв. можно определить как «дворянское государство», т. к. в нем элита была представлена сословием дворянства, или Советский Союз как «партбюрократическое государство»). Во—вторых, если исходить из данного признака, о «дружинной государственности» на Руси можно говорить не до начала XI в., а примерно до 2–й половины XII в. Усложнение в XI – 1–й половине XII в. внутридружинной иерархии не означало исчезновения дружинной корпорации как таковой. Указания на «дружину» как на совокупность представителей знати того или иного княжества встречаются даже во 2–й половине XII столетия.[425] Лишь в конце XII–XIII вв. дружину в этой роли сменяет княжеский «двор».[426] Заключая краткое рассмотрение проблемы общественного строя Киевской Руси, можно сказать, что его правомерно условно определять как «государственно—феодальный», с той оговоркой, что государство – «совокупный феодал» было представлено князьями и окружавшей их дружинной знатью. Очерк 3 «ИМПЕРИЯ РЮРИКОВИЧЕЙ»? В историографии распространено представление о Киевской Руси как государстве с имперскими чертами. Это связано отнюдь не только с догматическим восприятием определения ее К. Марксом как «империи Рюриковичей»[427] в историографии советской эпохи: именование Руси Х—XII вв. «империей» можно встретить и у авторов, далеких от марксизма.[428] Главным основанием для такой характеристики служит расхожий тезис о полиэтничном характере Древнерусского государства (в частности, в литературе получила распространение цифра 22 – столько неславянских народов якобы находилось в ее составе). Как говорилось выше (см. Часть I, Очерк 4), государство Русь складывалось в IX–X вв. путем перехода под власть киевских князей восточнославянских догосударственных общностей. Что касается неславянских финно—и балтоязычных племен, то среди них выделяются две группы. Земли одних – мери в Волго—Окском междуречье, веси в районе Белоозера, муромы на нижней Оке, води и ижоры у берегов Невы и Финского залива, голяди на р. Протве – вошли непосредственно в государственную территорию Руси, подверглись славянской колонизации, а сами эти племена постепенно были ассимилированы и христианизированы. Другие – чудь, ливы, латгалы, земгалы, курши, литва в Восточной Прибалтике, емь, корела (Юго—Восточная Финляндия), пермь, печера, югра на Северо—Востоке Восточной Европы, черемисы и мордва в Среднем Поволжье – платили русским князьям дань,[429] но остались вне государственной территории Руси.[430] Таким образом, говорить о полиэтничном характере Древнерусского государства если и можно, то с существенными оговорками: были постепенно ассимилируемые славянами анклавы финно—и балтоязычного населения и была внешняя сфера влияния; включения в территорию государства крупных массивов неславянского (и неправославного) населения, сохранявших после присоединения свой язык, веру и общественную структуру (т. е. процесса, характерного для Русского государства с середины XVI столетия), не происходило. вернутьсяЕще один тезис сторонников этой теории – о вече как постоянно действующем высшем органе власти, в работе которого участвовало все свободное население «городов—государств», новейшими исследованиями также не подтверждается (см.: Вилкул Т. Л. Віче в Давньоі Русі. Автореф. канд. дисс. Киі'в, 2000; Лукин П. В. Вече, «племенные» собрания и «люди градские» в начальном русском летописании // СР. Вып. 4.М., 2003). вернутьсяОн встречается в новгородском летописании XIV в. по отношению к знати «чуди» (эстов): «Избиша Чюдь своихъ бояръ земьскых» (НIЛ. С. 357) – т. е. бояр своей земли. вернутьсяСвердлов М. Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. С. 214. вернутьсяШиринский С. С. Объективные закономерности и субъективный фактор в становлении Древнерусского государства // Ленинские идеи в изучении истории первобытного общества, рабовладения и феодализма. М., 1970. С. 201. вернутьсяОтсутствие на Руси до рубежа IX—Х вв. т. н. «дружинных погребений» (богатых захоронений с оружием, свидетельствующих, что погребенный при жизни был знатным тяжеловооруженным конным воином, т. е. членом княжеской дружины) не может служить основанием для отрицания появления института дружины в эпоху славянского Расселения [как предполагал И. И. Ляпушкин – Ляпушкин И. И. Славяне Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства (VIII – первая половина IX в.) // МИА. № 152. Л., 1968. С. 163]. Появление такого рода погребений, скорее всего, связано с иноземным влиянием (в случае с Русью – норманнским). Показательно, что кроме Руси, такие захоронения распространены в Моравии и Хорватии (с рубежа VIII–IX вв.) – т. е. регионах, где славяне контактировали с кочевниками—аварами (богатство инвентаря и помещение в могилу оружия свойственны кочевникам, равно как и германцам, в т. ч. скандинавам, и нехарактерны для славян). В то же время в Польше, занимавшей «срединное» положение в области раннесредневекового расселения славянства и не испытывавшей серьезного влияния ни со стороны германцев, ни со стороны кочевников, известны всего один могильник с большим количеством захоронений дружинников (в Лютомер—ске), датируемый 1–й половиной XI в., и ряд единичных погребений; при этом воины, похороненные в Лютомерске, и большинство погребенных в других местах имеют скандинавское происхождение (См.: Na—dolski A., Abramowicz A., Pokiewski T. Cmentarstko z XI w. w Lutomiersku. Lodz, 1959; Яжджевский К. Элементы древнерусской культуры в Центральной Польше // Древняя Русь и славяне. М., 1978; Kara M. Sity zbrojne Mieszka I. Z badan nad skladem etnicznym organizacja i dyslokacia druzyny pierwszych Piastow // Kronika wielkopolski. Poznan, 1992, № 3). Поскольку преобладание лиц норманнского происхождения и их потомков среди польской дружинной знати невозможно, остается признать, что здесь, в отличие от Руси, Моравии и Хорватии, обычай богатых инвентарем погребений с оружием среди знати местного происхождения не привился. вернутьсяТермин дружина – общеславянский; но в значении «княжеское окружение, служилые люди князя» он известен только в древнерусском, чешском и словацком языках (см.: ЭССЯ. Вып. 5. М., 1978. С. 134–135). В связи с этим показательно, что именно в моравских и чешских памятниках – Житии Мефодия (конец IX в.) и первой редакции Жития Вячеслава (вторая половина Х в.) встречается единственное число от дружина – друг (Успенский сборник XII–XIII вв. М., 1971. С. 196; Сказания о начале Чешского государства в древнерусской письменности. М., 1970. С. 38). вернутьсяКонстантин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1989. С. 50–51 (подробнее см.: Часть I, Очерк 4). вернутьсяО термине гридь/гридьба см.: Горский А. А. Древнерусская дружина. С. 49–50. вернутьсяСм.: там же. С. 39–55, 59–71, 74–79. вернутьсяРаспространено представление об изначальной «недружинной» природе новгородской знати, отталкивающееся от специфики общественного строя Новгородской земли с XII в., характеризующегося ограничением княжеской власти и решающей ролью в системе управления местного боярства. По мнению В. Л. Янина, новгородские бояре происходили от «родоплеменной старейшины» [Янин В. Л. Социально-политическая структура Новгорода в свете археологических исследований // Новгородский исторический сборник. Вып. 1(11). Л., 1982. С. 90]. Конкретных аргументов в пользу этого предположения нет (оно тем более сомнительно, если учесть, что племенные старейшины как влиятельная общественная сила у славян в эпоху после Расселения – скорее всего, историографический фантом, см.: Часть I, Очерк 1). Не больше оснований полагать, что новгородская знать сформировалась в качестве «лидеров городской общины» (см.: Фроянов И. Я, Дворниченко А. Ю. Указ. соч. С. 183–184). Между тем в источниках имеются данные для предположения о формировании новгородского боярства из среды дружинников, в разное время пребывавших в Новгороде. В конце 10–х гг. XI в. новгородским посадником был Константин Добрынич, сын дяди Владимира Святославича по матери Добрыни, уроженца Любеча (см.: ПСРЛ. Т. 1. Стб. 69, 143; НIЛ. С. 121, 161, 164), – это явно не потомок словенской родоплеменной знати и не «лидер местной общины», а представитель династии служилых людей. Сын новгородского посадника Остромира Вы—шата служил князю—изгою Ростиславу Владимировичу (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 152; НIЛ. С. 164). Очень вероятно предположение о происхождении части бояр Людина конца Новгорода от варяга Регнвальда, приехавшего на Русь с женой Ярослава Владимировича, дочерью шведского короля Ингигерд [см.: Гиппиус А. А. «Суть людие новгородци от рода варяжьска… (опыт генеалогической реконструкции) // Восточная Европа в древности и средневековье: Генеалогия как форма исторической памяти. М., 2001]. Под 1118 г. упоминается новгородский боярин сотский Ставр (НШ. С. 21). Он отождествляется со Ставкой Гордятичем, дружинником Владимира Мономаха в годы его юности (Рыбаков Б. А. Древняя Русь. Сказания, былины, летописи. М., 1963. С. 126–130). Вероятнее всего, новгородская верхушка сложилась из потомков словенской дружинной знати и представителей тех дружинных контингентов, что пребывали в Новгороде в Х – начале XI в. с князьями—наместниками киевских князей – Святославом, Владимиром, Вышеславом, Ярославом. Непрочное и временное положение в Новгороде князей, рассматривавших пребывание там как ступеньку к киевскому столу, привело к ранней консолидации новгородской знати в корпорацию, со временем все более приобретавшую известную независимость от княжеской власти. вернутьсяГорский А. А. К вопросу о предпосылках и сущности генезиса феодализма на Руси // ВМУ. Сер. История. 1982. № 4; он же. Дружина и генезис феодализма на Руси // ВИ. 1984. № 9; он же. Феодализация на Руси: основное содержание процесса // ВИ. 1986. № 8; он же. Древнерусская дружина. М., 1989. вернутьсяСм., например: Мельникова Е. А. К типологии предгосударствен—ных и раннегосударственных образований в Северной и Восточной Европе (Постановка проблемы) // Образование Древнерусского государства: Спорные проблемы. М., 1993; Котляр Н. Ф. О социальной сущности Древнерусского государства IX – первой половины Х в. // ДГ. 1992–1993 гг. М., 1995; Mocja O. Le role des elites guerrieres dans le formation des centres urbains de la Rus' Kievenne, d'apres la fouille des tom—bes // Les centres protourbains russes entre Scandinavie, Byzance et Orient. Paris, 2000; Шинаков Е. А. Образование древнерусского государства: Сравнительно—исторический аспект. Брянск, 2002; Никольский С. Л. О дружинном праве в эпоху становления государственности на Руси // СР. Вып. 4. М., 2003; Свердлов М. Б. Начальная история России: Исследовательские традиции и новации // Вестник РАН. 2003. № 1. вернутьсяШинаков Е. А. Указ. соч. С. 285–287. вернутьсяТак, в летописном рассказе о борьбе за черниговский стол после смерти Святослава Ольговича в 1164 г. «дружиной» именуется как высшая знать Чернигова, присягающая новому князю вместе с епископом, так и знать рангом пониже, сидевшая «по городомъ далече» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 522–523). Как «вся дружина от мала до велика» определяется знать Владимиро—Суздальского княжества, съехавшаяся в 1174 г. во Владимир по получении известия об убийстве Андрея Боголюбского для решения вопроса о престолонаследии (там же. Т. 1. Стб. 371). вернутьсяСм.: Горский А. А. Древнерусская дружина. С. 80–81. вернутьсяMarx K. Secret Diplomatic History of the Eighteenth Century. L.,1899. P. 76–77. вернутьсяВ этом плане показательна относительно недавняя публикация, в которой автор весьма сурово высказывается о марксизме и одновременно постоянно именует Киевскую Русь «империей»: Даркевич В. П. Происхождение и развитие городов Древней Руси // ВИ. 1994. № 10. вернутьсяСм.: Насонов А. Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. М., 1951. |
