— Отпускал, но не так, как водится в строевых частях, то есть осенью, после лагеря, — ответил Сергей Васильевич. — Несение круглый год одинакового караула заставляло отпускать малыми партиями в разное время, выискивая им подряды то на колку дров в губернских присутственных местах, то на подвозку песку для постройки моста в сем городе. Но как подобные заработки ненадежны, то старался, чтобы приобрели мастерство, которое доставляло им приработок в годы солдатства и кормило бы после отставки.
— Весьма рад слышать, что вас занимала сия материя, — сказал Потемкин. — И затем осведомлюсь, как отнесетесь, ежели покорно попрошу вас, отложив мысли об отставке, на первый раз принять на себя наблюдение за полковой швальней.
— Объяснитесь подробней, ваше превосходительство.
— Охотно, тем более что откровенно ищу союзницы в лице вашей супруги. Вам известно, что солдаты гвардии получают серебром семь рублей с полтиной годового жалованья и рубль именинных. И также известно, что половину сих денег они должны тратить на мел, воск, мыло, щетки, фабру, ваксу и тому подобные предметы, без которых не могут блюсти свою наружность. А между тем солдату надобны деньги и на баню, и на свечку в церкви, и на шкалик в воскресенье. Мало того, ему надо еще внести в артель не менее трех рублей в год, потому что казна отпускает натурой муку и крупу, на мясо, рыбу и соль выдает деньги по низким справочным ценам, а на овощи, капусту, редьку, репу не дает ничего. Впрочем, для вас сие есть прописи и рассказываю более для Софьи Дмитриевны в надежде заручиться ее поддержкой. Солдаты наши увольняются осенью на два месяца на заработки — мостят улицы, ломают барки на дрова, нанимаются на фабрики и тому подобное, но все сие только простейшее использование их силы, которое едва допускает свести концы с концами… И вот вы сами уже высказали мою мечту — дать им такое умение, которое оплачивалось бы более высоко. Однако первое дело, о которое я стал вас просить, не в том. На основе узнанного мной у англичан и французов я высчитал, что отпуск сукна от нашей казны на мундирное платье — а сейчас для гвардии закуплена партия добротного английского сукна — таков, что можно при более экономной выкройке иметь немалые излишки, которые продав, образуем сумму, надобную для немедленного улучшения солдатской пищи. Понимаете ли меня, Сергей Васильевич?
— Кажется, начинаю понимать, но не знаю, справлюсь ли.
— Прежде всего возьмите под строгий глаз главного полкового закройщика. Сейчас предстоит строить мундиры на весь полк, на три тысячи человек. Представляете, сколько сукна будет отпущено?.. Вот о чем приехал вас просить для пользы полка, добрейший Сергей Васильевич. Или вам неотложно надобно в отставку? В деревне хозяйничать некому? А то еще иные планы?
— Да нет, особых планов нет, но в мирной службе увечье мое…
— Так вот, найдено же такое, согласитесь, очень нужное дело, в котором оно не помеха. И не завидуйте здоровым…
— Почему, Яков Алексеевич?
— Из бесед с государем во время поездки в Лондон я вынес уверенность, что страсть его величества к фрунту, воспитанная еще державным батюшкой, по возвращении в свои пределы имеет небывало расцвесть. А для наших офицеров, за малыми исключениями, такая служба будет ли приятной? Впрочем, о сем прошу вас с Софьей Дмитриевной забыть… Так согласны помочь полку по части обмундирования?
В нерешительности Непейцын взглянул на жену. Она чуть-чуть кивнула. Это движение не укрылось от Потемкина.
— Покорно благодарю за помощь, сударыня, — сказал он, вставая и кланяясь. — Честное слово, дело доброе и нужное.
— Так если ты, мой друг, согласен, — сказала мужу Софья Дмитриевна, также встав, — то хорошо бы иметь под руками точно отмеренный отрез сукна, положенный на мундирную пару, а также образец самой одежды. Тогда, — пояснила она генералу, — Сергей Васильевич мог бы с моей помощью до посещения швальни ознакомиться воочию с возможной экономией.
— Нынче, сударыня, все будет у вас, — снова поклонился Потемкин.
Вечером гостиная на Песках была ярко освещена. При деятельном участии Фили Софья Дмитриевна снимала бумажные выкройки с солдатского мундира и штанов. Потом отдельные их части так и эдак примеривались и двигались по сукну. Наконец размечали сукно мелом. Через три часа стало ясно, что действительно экономия до семи вершков на мундире и около четырех на штанах совершенно возможна.
— Поларшина экономии с каждой пары, — сказал Непейцын. — Полторы тысячи аршин на полк! Даже если половина сего, и то стоит любых хлопот. Сколько провианту купим на вырученные деньги…
Думая об этом, он засыпал еще счастливее обычного, благословляя судьбу, пославшую ему такую жену.
А утром Софья Дмитриевна спросила:
— Ты нынче в полк?
— Да, собираюсь. Надо же доложить Потемкину о вчерашних твоих успехах. И что я берусь за швальню.
— Ведь такое занятие не на один месяц? — продолжала она.
— Может, и на полгода. Узнаю сегодня, сколько там портных.
— Тогда почему бы тебе не взять солдата для услуг вместо Федора? Ведь тебе, как полковнику, положено два денщика.
— Пожалуй. Посоветуюсь с Краснокутским, кого взять.
— Ты спроси, кому трудно во фрунте служить, Сережа. Нас солдат не объест, а вздохнет хоть несколько месяцев.
— Хорошо, хорошо, — сказал Непейцын, подавляя в себе ревнивое чувство, которое просыпалось, когда Соня выказывала знание военных порядков, обретенное за жизнь с Мертичем. Сергей Васильевич говорил себе, что нелепо ей скрывать это знание, и все-таки всякое напоминание о тех двадцати годах его раздражало.
Через несколько дней на кухне на Песках появился солдат-семеновец с красивым именем Гурий. Непейцын помнил его в строю своей роты лихим песенником и плясуном. Но под Кульмом Гурий был ранен в бок штыком и догнал полк уже во Франции совсем другим человеком. Не только тощим и слабым от лазаретного пайка, но каким-то потухшим, без былой легкости в движениях, молчаливым и без улыбки. Его-то и посоветовал Краснокутский взять в денщики, сказавши:
— Мне его придется в нестроевые списать, где пошлют на ремонт казарм или на тасканье мешков в кладовой, — глядишь, и замучают вконец. А у вас, может, оправится.
Выбор оказался удачным. Гурий без малейшей указки был все время занят. Если не случалось дела в комнатах, шел помогать на кухню, а то колол дрова, подметал двор или полол огород.
— Посиди, отдохни, кавалер, — говорила ему Ненила.
— Я и то, тетенька, ночь целу мягко сплю, разводов, караулов не знаю, — отвечал Гурий. — Здешнее все мне в охотку, как с набору не бывало.
— А до набора что же делал? — поинтересовалась слышавшая разговор Софья Дмитриевна.
— Крестьянствовал, ваше высокородье, а зимой артелью плотничали в отход. У нас в Горбатовском уезде два кормильца — соха да топор.
В тот же вечер Софья Дмитриевна сказала мужу:
— Велел бы, мой друг, в свободное время Гурию столярному делу учиться. Вышло бы то самое, о чем в полку хлопотать собираешься.
— Рад буду, если ты Филю попросишь, — ответил Непейцын.
Да, хотя сейчас он занимался только полковой швальней, но постоянно обдумывал, как лучше наладить обучение солдат ремеслам. Возня с портными была к тому обязательной дорогой. Экономия на каждой парадной паре оказалась действительно в поларшина, и, когда к октябрю раскрой был окончен, в кусках осталось девятьсот аршин черного комиссариатского сукна. Его продали купцу, владевшему в Гостином лавками готового платья, и с полученными деньгами перешли к осуществлению дальнейших планов.
С тем же купцом, у которого были свои мастерские, Непейцын заключил условие, чтобы вечерами двадцать солдат ходили учиться у его портных шитью штатского платья. Вскоре подобное условие заключили с сапожником и с шапочником, со щеточником и обойщиком, мастерские которых находились поблизости от казарм. А у себя в полку генерал распорядился, чтобы в столярной и в кузнице тоже взяли побольше учеников из солдат. Так вышло, что весной 1815 года учились разным ремеслам более двух сотен семеновцев, успехи которых радовали Сергея Васильевича, как, кажется, ничто из служебных дел за всю жизнь.
