К сожалению, Виталий не догадывался, что внутри Сашки целое хранилище обид, реакция и удивила, и пробудила частицу сострадания:

– А меня не жаль? Почему, когда она ушла к нему, вы все до одного делали вид, будто ничего не произошло? Будто всегда так было, почему?

М-да, вопросы, выстраданные и не убитые образцовым лекарем – временем. Наверное, его, времени, было маловато. А в ответ сказать нечего, чтоб убедить: злого умысла против тебя не было ни у кого. И ведь действительно не было. А как следовало поступить тому же Виталию? Устроить обструкцию парочке, прогнать, заклеймить позором? Двое встретились, между ними вспыхнула искра, им было плевать на общественное мнение. Главное: они же не разрушили семьи, не бросили сопливых детишек, чтоб на влюбленных взвалить груз порицания. И Сашка принял перемены достойно, как подобает взрослому мужчине, если не считать охлаждения к образовавшейся парочке, что естественно. Но помнить столько времени, когда память следовало давно подчистить и примириться с утратами еще до той страшной ночи, – это смахивает на затяжную болезнь.

– В тебе достаточно сил понять и простить, – убежденно сказал Виталий, полагая, что после столь лестного отзыва Сашка притихнет. – Эдгар более тонко устроен, чем мы с тобой, ему нужна помощь и сейчас, и тогда. Он слишком любил ее, чтобы справиться с потерей в одиночку.

Не помогла лесть. Видимо, прошлые обиды в Китае обострились при близком контакте, когда один вид обидчика, ежеминутно мелькающий перед носом, вызывает бурю негатива.

– Я любил ее не меньше! – огрызнулся Сашка.

– Может, даже больше, – излучал миролюбие Виталий. – Но ты другой. То, что сможешь ты, не сможет он, я, Вася, Петя… И наоборот: что дано мне, не под силу тебе. В конце концов, пойми хоть сейчас: это был ее выбор, ее! Извини, запретить ей спать с Эдгаром никто не вправе был, да и не смог бы.

– Если б она была в ту ночь со мной…

– Ничего ты не сделал бы, Ялишаньда.

– Не обзывай меня по-китайски! Сыт я экзотикой.

Виталий остановил машину у въезда во двор многоэтажек, но не дал выйти Сашке, придержав его за руку:

– Ты сам согласился поехать, что же случилось за это время?

Тот отвернулся к окну, наверняка пожалев о минутной слабости, свойственной всякому эмоциональному человеку, теряющему в пылу контроль.

– Сам не знаю… – снизил тональность Сашка. – Посмотрел, как он кайфует в покое, как радуется мелочам, в то время как она…

– Зря заводишься. Эдгар не виноват, что так произошло. Я не думаю, что он наслаждался покоем, просто следовал методикам старика Чэнь Лао. Алексашка, не растрачивай себя на то, что невозможно вернуть, это путь в никуда. Ладно, выметайся. Не забудь, вечером ждем тебя.

Сашка забрал чемодан из багажного отделения, но не спешил нырнуть в арку, соединяющую многоэтажки. Он возился с колесиком, которое не починить вот так, на ходу. И Виталий не уезжал. Он же неплохой психолог, понял, что злой мальчик не сказал последнего слова. Угадал! Сашка вернулся и, наклонившись к окну, спросил с понятным только ему подтекстом:

– Не боишься, что Эдгар отнимет у тебя Ларису?

– Чему быть, того не миновать, – отшутился Виталик. Но чтобы привести парня в чувство, добавил уже без иронии: – Сними маску, а то прирастет. И тебя будут воспринимать точно так же, как ты думаешь о других. Уверяю, тебе это не понравится.

– До вечера, – буркнул Сашка на прощание.

Да-а… Надо обладать терпением и выдержкой Виталика, чтоб не послать его, как говорится, далеко-о-о… Хотя данный орган ближе, чем кончик носа, по которому иногда тоже хочется заехать кулаком.

Из черного небытия вернул его запах земли. Это особый запах, его ни с чем не спутаешь. Он густой, пахнет травой, дождем, прелыми листьями и брынзой, наполняет жизненными соками тело, когда его вдыхаешь.

Эдгар открыл глаза. Увидел над собой перепуганную красную физию соседа с усами, казавшимися проржавевшими, и безумно вытаращенными бесцветными глазами. Осознав, что лежит на спине, Эдгар вдохнул полной грудью, как бы проверяя свою способность дышать. Выдохнул так же глубоко. И вдруг осмыслил потерю памяти, она обрывалась в доме. А почему она оборвалась – не мог вспомнить, это его беспокоило.

Он резко сел. Огляделся. Взгляд уперся в горящий дом на фоне то ли сумеречного неба, то ли рассветного. Действительно, было непонятно: рассвет или закат, закат или рассвет… Собственно, разве это важно?

Преодолевая боль и собирая оставшиеся силы, Эдгар с трудом поднялся на ноги, хотя его уговаривали полежать до приезда медиков две заполошные женщины, они хватали за руки, что-то кричали. Он молча отстранил их и шагнул к дому.

– Нина! – с трудом выдавил Эдгар, отчего-то голос не шел, а как будто застрял где-то в горле.

Бледные и прозрачные языки пламени истерично лизали деревянные стены и окна, охватив второй этаж. Эдгар вспомнил, что он был внутри дома. Память вернула ему и Нину, он увидел ее на полу у лестницы, огляделся, лихорадочно и нервно топчась на месте… Нины не было. Значит, она там? В горящем доме?!

Он ни секунды не думал, когда кинулся к дому. Некогда было думать, ведь там, внутри – Нина. Его схватил сосед. Эдгар почувствовал, как клещи сжали предплечья, почудилось, кости затрещали в этих трудовых лапах. Он дернулся раз, второй…

– Куда ты! – услышал. – Туда нельзя!

– Пусти! – зло, с надрывом закричал Эдгар.

– Стой, стой, парень! Возьми себя в руки…

– Там Нина! – заорал Эдгар ему прямо в лицо. – Она сгорит! Уйди!

Сосед не отпускал и что-то силился сказать, наверняка какую-нибудь глупость в духе благоразумных людей. Эдгар не желал быть благоразумным, не желал подчиняться. Но почему-то был слаб. А мужик достал его тем, что говорил и говорил, широко открывая рот, возможно, кричал – Эдгар отключил слух. Он собирал ненависть к нему, чтобы приложить все возможные силы и с ревом разъяренного зверя оттолкнуть… Когда тот упал, Эдгар бросился в горящий дом.

Цветы на подоконнике не зачахли, но и не разрослись. За ними явно ухаживали, когда вспоминали. Должно быть, случалось это редко, потому остались они в прежней поре, будто не прошло года. Растения в горшках и вернули Эдгара назад, в настоящее, – ими же занималась…

Вернув, выгнали его из дома, хотя до обещанных пельменей еще далеко. Провести это время на шестом этаже в комнате, укрытой слоем пыли и между воспоминаниями из серии кошмарных снов, не было желания.

Эдгар шел… никуда. Он бессознательно шел. Но сознание его было занято, оно же никогда не бывает свободным.

Итак, все в прежнем виде. Даже цветы в горшках, только в этой неизменности отсутствует главное звено. Но и отсутствие относительно. Нины нет, одновременно она есть, напоминают о ней не только цветы на подоконнике – эта аллея, по которой он шел, улицы, старые выщерблены в асфальте. И сколько б ни прошло времени, чем бы Эдгар ни занимал себя, как бы ни абстрагировался от тех минут, а из сердца и памяти их не вырвешь. Вот и причина, по которой не хотелось возвращаться домой: он вернулся к боли. Всплыла и цель, от которой оторвали Эдгара, заставив уехать год назад. Но раз он вернулся к прошлому, то… Эдгар выбежал на проезжую часть, выставил руку.

Частник домчал за считанные минуты. Однако перед Эдгаром красовался другой фасад здания, другие двери с окном, а в окне… не то, совсем не то.

Он поднялся по ступенькам, выложенным полукругом, не догадавшись посмотреть на вывеску. Без сомнения, Эдгар сегодня сильно тормозил. Он мечтал не только встретиться с прошлым, но и получить ответы. Ответы должны быть у человека по фамилии Ганин, раньше он работал здесь.

Попал Эдгар в крохотный магазин косметики, в котором продавалась и бытовая химия, в нос бил смешанный ядовитый запах цветочных ароматов и стиральных порошков.

– Слушаю вас, – подошла к нему продавщица с унылым лицом.