– Не подозревает, говоришь? Вова, ты наивный?

– Раз у тебя такой тон, то ты знаешь больше меня. Итак, я наивный. Ну, рассказывай: чего я не знаю?

Краем глаза Бородин заметил, как поздно она спохватилась. Отсюда ясно: не хочется ей рассказывать то, чего он не знает, да вот проговорилась и куда теперь деваться? Ну, хотя бы слез Жанна больше не лила, Бородин главную задачу на сегодняшний вечер выполнил, а на второстепенной настоял:

– Давай, выкладывай, какие тайны тебе стали известны?

– Вова, тебе это не понравится.

– Да ну! Ты пугаешь меня.

Въехав во двор, он остановил машину перед гаражом, заглушил мотор и, отстегнувшись, повернулся всем корпусом к Жанне, уложив локоть на спинку ее сиденья. Это ничего, что света маловато, он прекрасно видел ее, замечал малейшие перемены в лице, незначительные движения. Например, она хотела открыть дверцу, но, видя, что Володя выходить не собирается, обреченно опустила руку. Мелкие, ничтожные проявления внутреннего дискомфорта и то, что она проговорилась насчет Ларисы, плюс эпизод в баре навели его на тревожные мысли, что Жанна влезла в чужие тайны. А она, хитрюга, вмиг раскусила, о чем он думает, и увела в сторону:

– Вова, купи виски, иначе не расколюсь.

– Обойдешься.

– Я же не прошу купить за четыре штуки, за пятьсот рэ сойдет.

– Водку пей, она дешевле.

– Купи. У нас дома даже водки нет.

– Есть, есть, – заверил он.

– Да? А почему я не знаю?..

– Стоп! – поднял ладони Володя. – Не заговаривай зубы. Жанна, в баре ты сказала: «Я подозреваю всех-всех-всех». Что это значит?

– То и значит. Считаешь, я весь год только на твоем диване сидела?

– Нет. Ты научилась вязать. Готовить еду – мне она нравится…

– Не лги, я готовлю пло…

– Опять уводишь в сторону, – перебил он.

Она откинулась на спинку сиденья, на секунду-другую закрыла глаза, потом распахнула и уставилась прямо перед собой. Теперь Бородин видел истинную Жанну, ту, которую знал только он, больше никто. Эта Жанна с трезвыми мозгами, серьезная и умная, решительная и смелая, но остался открытым вопрос: что она там себе настроила в голове?

– Ты подозреваешь ребят?.. – спросил Володя, не закончив фразы.

– Есть еще двое, я недавно вышла на их людей.

Ого! Похоже, она отсеивала кандидатов, значит…

– Ты что, втайне от меня вела поиски убийц?

– Почему втайне? – хохотнула Жанна. – Ты на работе, а я… я немножко трудилась над этим вопросом. К счастью, водительское удостоверение мне выдали до того, как посадили в психушку, и пока не отобрали. А папину машину я знаю назубок.

Он расстроился и не скрывал этого:

– Могла мне сказать… А если б с тобой случилась беда? Обо мне даже не подумала!

– Как раз о тебе думала. Я оставляла записку, куда уезжала, а на диктофоне есть поэтапная запись моих поисков, ты бы обнаружил. Поверь, мне удалось очень много интересного накопать.

– Так, идем домой, – решительно открыл дверцу Володя. – Я припрятал бутылку коньяка, сейчас под рюмку ты мне все выложишь. Все!

Утром после душа Алла придирчиво изучала свое отражение в зеркале. Это изобретение не имеет жалости. Как и его изобретатель, который, подозревала она, ненавидел женщин, поэтому дал им в руки кусок горькой правды – зеркало. А правда в том, что, если б она не холила себя, стремясь к эталону и контролируя в зеркале успехи, Геной не завладела бы безумная идея срочно пожениться.

– Извращенец, – со слезой в голосе произнесла она, имея в виду Заварова, и громко крикнула: – Федор, я кому сказала? А ну, вставай!

Пришлепало чадо с закрытыми глазами и в трусах, Алла уступила ему ванную, ушла готовить завтрак. На уютной кухне она сделала многослойные бутерброды с мясом, сыром и салатом, как любит сын. По шуму в ванной догадалась, что чадо моет тело, слава богу, не пришлось заставлять. Как большинство мужчин, Федор не любил там задерживаться, пришел на кухню босой, оставляя мокрые потеки на полу, и сразу сунул бутерброд в рот. Стоя с торчащим изо рта бутербродом, сынок налил себе растворимого кофе, плеснул молока в чашку, расплескав и молоко и кофе, за что получил от мрачной в это утро матери замечание:

– Поаккуратней нельзя?

В ответ сыночек небрежно кивнул, дав понять: услышал, что равносильно одновременно и извинению, но не соизволил вытереть пол и столешницу. Для этого есть маня-ма-мам, которая сегодня не настроена поддерживать в доме порядок, потому не кинулась елозить тряпкой. Она пила нормальный кофе – смолотый в кофемолке и сваренный в турке.

Федор уселся на стул, пережевывая кусок и запивая его кофе, отхлебывал и глотал громко, как неандерталец, не имеющий понятия о нормах поведения за столом. Одновременно очистил яйцо и целиком отправил его в рот, не заботясь об эстетичности данного процесса, взялся чистить второе. Федька получился – загляденье, только облагородить его не удалось. Как не родной! Будто его в роддоме подменили. Однако внешне он похож на маму, ну и чуть-чуть на козла папу, который бросил их, испугавшись трудностей, когда родился сын. Второе яйцо залетело в рот, щеки отвратительно раздулись.

– Ты опять пришел за полночь, – упрекнула она его.

– Маня, – замычало чадо, беря третье яйцо, – я даже по всем западным меркам совершеннолетний.

– Вы до тридцати инфантилы, некоторые умудряются не взрослеть и позже. – И без перехода мать выпалила: – Заваров хочет, чтоб я вышла за него замуж.

Смазливая мордаха, груда бицепсов и отсутствие мозгов – это ее сын. Не стоило надеяться, что он предложит чисто мужской ход, который поможет красиво увильнуть от бракосочетания.

– Клево! – выразил он, как она и предполагала, восторг.

– Что клево-то?

Федор не почувствовал распада внутри матери, для этого нужно хоть немного обладать чуткостью, а у мускулов одни рефлексы. Отсюда он объяснил значение слова «клево» со свойственным современной молодежи рационализмом:

– Ты была его конкуренткой, а станешь женой. Клево!

– У тебя мания величия, если считаешь меня его конкуренткой. Значит, сынок, ты за то, чтоб мама сдалась Заварову в рабство. А если я не хочу?

Сынуля беспомощно заморгал красивыми и туповатыми глазенками с густыми ресницами, кажется, понял: маня-то недовольна. Много ли найдется деток, которые не забьются в приступе истерии, когда родитель решается на безответственный шаг и обзаводится второй половиной, чтоб остаток дней провести в идиллическом раю? Федя исключение. А беспомощность вызвана совершенно диким заявлением матери, которая посмела «не хотеть замуж».

– Маня, ты че? – протянул он. По мере того как сын складывал слова в короткие предложения, росло и его возмущение. – Это ж Заваров, ма! Он же сила! Не, ты че! Любая девчонка младше меня готова на все для него…

– Ради него, ты хотел сказать? – поправила она, усмехнувшись. Наверное, усмешка получилась горькой, Федя и этого не заметил. – Но я не девчонка.

– А я про что! Девчонки из-за него готовы ребра друг другу переломать, а ты – не хочу! Да тебе свезло, как… как не знаю кому. Маня, у него же бабла… Не, я не понял, ты отказала ему? Ему?!

– Ха-ха-ха-ха… – разразилась коротким, как предложения сына, хохотом мать. – М-да. Ты, сынок, не пропадешь, у тебя талант сводни. Но при этом имеешь один недостаток: разговариваешь, как жлоб. А ведь в институте типа учишься.

– Не обо мне сейчас речь!

– И о тебе, – грубо перебила его Алла. – Где шатаешься ночами? А с дочкой Заварова у тебя что? Для тех, кто не в курсе: она несовершеннолетняя.

Кажется, он намеревался нахамить матери и ждал лишь паузы, когда можно заявить во всеуслышание свои права. Детки сейчас смелые, независимые, так и зачесалась рука заехать по независимости ниже поясницы армейским ремнем. Феде тоже «свезло», потому что в прихожей раздался звонок. Иначе Алла, едва сынок открыл бы рот, заехала б ему по лбу – до того разозлилась. Встречать раннего гостя Федька не пошел – зачем, когда для этого есть маня?