– Не лучший, а просто друг, – посчитала необходимым внести поправку Александра.

Даже во время замешательства, вызванного перепалкой, она отметила, что этот мужчина владел даром вывести женщину из себя, заставить ее сказать больше, чем она намеревалась. Вот обидел Джейн, а та смотрит на него влажными от слез глазами с обожанием, как выпоротая собака.

– Бетховен прозвучал особенно восхитительно, вы не согласны? – Парсли продолжал наступать на ван Хорна, чтобы заставить его так или иначе уступить и тем самым подготовить почву для соглашения, на основе которого они могли бы встретиться в следующий раз.

– Бетховен, – промолвил здоровяк с усталой снисходительностью, – продал душу за то, чтобы написать эти последние квартеты. Он был глух как пень. Все эти типы из девятнадцатого века продавали свои души. Лист. Паганини. То, что они делали, – это нечто нечеловеческое.

К Джейн вернулся дар речи.

– Я репетировала до крови в пальцах, – сказала она, не отводя взгляда от губ ван Хорна, которые он только что снова вытер рукавом. – Все эти ужасные шестнадцатые во втором анданте…

– Продолжайте тренироваться, Джейни. Как вы знаете, на пять шестых весь фокус в памяти мышц. Только когда память мышц вступает в права, сердце может начинать свою песню. До того вы загнаны в угол. Просто повторяйте движения снова и снова. Послушайте, почему бы вам как-нибудь не заглянуть ко мне? Мы бы позабавились немного этими вещичками старины Людвига для фортепиано и виолончели. Ля-мажорная соната – прелесть, если вас не пугают легато. Или ми-минорная Брамса: fabuloso[21]. Quel schmalz![22] Думаю, он еще сохранился в этих старых пальцах. – Он помахал пальцами перед их лицами. Руки у ван Хорна под волосяным покровом были на удивление белыми, словно обтянутыми плотными хирургическими перчатками.

Желая справиться с неловкостью, Эд Парсли обернулся к Александре и с наигранно-заговорщическим видом произнес:

– Кажется, ваш друг знает все на свете.

– На меня не смотрите – я познакомилась с этим джентльменом только что, – ответила Александра.

– В детстве он был вундеркиндом, – вставила Джейн Смарт почему-то сердито и обиженно.

Ее обычно весьма унылая грязновато-розовая аура претерпела решительную перемену, покрывшись светло-лиловыми полосами, предвещавшими возбуждение, хотя было неясно, кто именно из мужчин стал его причиной. В глазах Александры весь притвор клубился перемешивающимися и пульсирующими аурами, от которых ее тошнило, как от сигаретного дыма. У нее кружилась голова, она чувствовала себя разочарованной. Ей захотелось очутиться дома, с Коулом, возле своей тихо тикающей печки, ощутить привычную прохладу и влажную эластичность глины в холщовых сумках, которые она приволокла из Ковентри. Александра закрыла глаза, мечтая, чтобы эта специфическая окружающая ее атмосфера возбуждения, неприязни, крайней уязвимости и злой воли, которая исходила отнюдь не только от темного незнакомца, рассосалась.

Несколько престарелых прихожан протиснулись вперед, чтобы получить свою долю внимания преподобного Парсли, и, дабы сделать им приятное, он повернулся к ним лицом. Седые перманенты женщин в глубине завитков отливали нежнейшим золотом и голубизной. Реймонд Нефф, обильно потея и сияя от успеха, подошел к ним и, молча насладившись хором восторженных комплиментов, весело уволок в сторонку Джейн, свою любовницу и соратницу по музыкальным баталиям. У нее после изматывающего концерта плечи и шея тоже блестели от пота. Это показалось Александре трогательным. И что Джейн нашла в Реймонде Неффе? Да, кстати, и Сьюки – что она нашла в Эде Парсли? Когда эти двое мужчин находились рядом с Александрой, ее ноздри улавливали зловонный запах, в то время как кожа Джо Марино пахла чем-то кисловато-сладким вроде прокисшего молока. Так пахнет детское темечко, когда прижимаешься щекой к его покрытому пушком костистому теплу.

Внезапно они с ван Хорном снова оказались одни, и Александра испугалась, что придется опять испытать жалостную смутную тяжесть в груди от разговора с ним; но Сьюки, которая не боялась ничего, такая розовато-коричневая, хрустящая и тускло мерцающая в своей коронной роли репортера, пробившись сквозь толпу гостей, без промедления приступила к интервью.

– Что привело вас на этот концерт, мистер ван Хорн? – с ходу спросила она после того, как Александра, смущаясь, представила их друг другу.

Последовал угрюмый ответ:

– У меня не работает телевизор.

Александра сообразила: он предпочитает, чтобы инициатива исходила от него, но Сьюки была неудержима, когда входила в репортерский раж и ее нахальное обезьянье личико, как сейчас, сияло, словно новенький пенни.

– А что привело вас в этот уголок земли? – прозвучал следующий вопрос.

– Похоже, для меня наступило время покинуть Готам[23], – ответил он. – Слишком уж часто там грабят на улицах, и арендная плата скачет до небес. Здесь же цены вполне разумные. Вы собираетесь напечатать это в какой-то газете?

Облизнув губы, Сьюки призналась:

– Вероятно, упомяну в колонке, которую веду в газете «Слово», ее здесь называют «Глазами и ушами Иствика».

– Господи Исусе! Не делайте этого! – воскликнул здоровяк в мешковатом твидовом пиджаке. – Я и приехал-то сюда для того, чтобы укрыться от публичности.

– Можно поинтересоваться: публичности какого рода?

– Если я вам скажу, это еще больше будет способствовать публичности, не так ли?

– Возможно.

Александра восхищалась веселой смелостью подруги. Медно-рыжая аура Сьюки сливалась с сиянием ее волос. Поскольку ван Хорн, казалось, собирался уже отвернуться, она спросила:

– Говорят, вы изобретатель. Что вы изобретаете?

– Вещества. В основном это имеет отношение к химикалиям. Даже если я потрачу целый вечер на то, чтобы объяснить вам это, вы все равно не поймете.

– А вы попробуйте, – подзадорила его Сьюки. – Посмотрим, может, и пойму.

– И напечатаете в своих «Глазах и ушах»? С таким же успехом я мог бы сочинить рекламный проспект.

– «Слово» не читают нигде за пределами Иствика, ручаюсь. Да и в Иствике его никто не читает – просматривают лишь рекламу и ищут упоминания о себе.

– Послушайте, мисс…

– Ружмонт. Миссис – я была замужем.

– И кто это был – канадец французского происхождения?

– Монти утверждал, что его предки – швейцарцы. Он и вел себя как швейцарец. Кстати, у швейцарцев действительно квадратные головы?

– Вы меня озадачили. Я всегда думал, что такие головы у маньчжур. У них черепа как цементные блоки, вот почему Чингисхану удалось так аккуратненько сложить их в штабеля.

– Вам не кажется, что мы слишком далеко отклонились от темы?

– Об изобретениях? Послушайте, я не могу говорить. За мной наблюдают.

– Как завлекательно! – воскликнула Сьюки, очаровательно вытянув в улыбке верхнюю губу так, что обнажилась полоска яркой, здоровой десны и сморщился носик. – Ну а если не для всех, а только для моих глаз и ушей? И Лексы, конечно. Вы не находите, что она великолепна?

Ван Хорн чопорно повернул свою большую голову, будто желая проверить; Александра увидела себя его налитыми кровью, моргающими глазами, словно в другой конец телескопа: пугающе крохотная фигурка, там и сям рассеченная надвое, с седыми космами. Он предпочел ответить на предыдущий вопрос Сьюки:

– В последнее время я много занимался предохранительными покрытиями – лаком для полов, на котором, когда он застывает, не остается царапин даже от остро заточенного мясницкого ножа. Покрытием, которое можно распылять на поверхность докрасна раскаленной стали для ее охлаждения. Оно соединяется с молекулами углерода и предохраняет корпус вашего автомобиля от окисления: прежде наступит усталость металла, чем ваша машина проржавеет. Синтетические полимеры – имя вашего прекрасного нового мира, душечка, и он уже катится на нас. Бакелит изобрели в тысяча девятьсот седьмом году, синтетический каучук – в десятом, нейлон – около тридцатого. Обратите внимание на даты, если вы пользуетесь этими материалами. Нынешний век – лишь младенчество; синтетические полимеры будут сопровождать нас до наступления миллионного года или, по крайней мере, до тех пор, пока мы не взорвем себя, – в зависимости от того, что случится раньше. Их прелесть заключается в том, что сырье для них можно выращивать, а когда не останется свободной земли, ею можно будет выращивать в океане. Вот так, мать-природа, мы победили тебя. Работаю я также и над великим сопряжением.