Тем более что его «гауссовка» все равно вряд ли пробила бы лобовую броню – элементарно не хватало мощности. Но вот гусеницы, борта и ходовая… О! Вот и всплыли в памяти точки, куда можно ужалить этих бронированных гадов! Кстати, на его стороне играло то обстоятельство, что «гауссовка» хотя и бухала внушительно – пуля все же преодолевала звуковой барьер, не шутка! – но зато не выдавала себя вспышкой. А еще при выстреле практически не поднималась пыль у дульного среза. И Алексей намеревался воспользоваться своими преимуществами в полной мере.

– Огонь!

Замаскированные орудия дружно ударили по немецкой колонне. Астахов удачно выбрал место и время, и поэтому головной танк подбили практически сразу же. Он вильнул в сторону и замер, выбросив вверх факел пламени. Из распахнувшихся люков ломанулись члены экипажа, но артиллеристы уже перенесли огонь на идущие следом другие танки, грузовики с пехотой и бронетранспортеры.

– Стреляйте, товарищ капитан! – заорал на ухо возбужденный красноармеец.

– Заткнись! – приказал Белугин не оборачиваясь. Он поймал в прицел камуфлированный борт с намалеванным крестом, дождался, пока маркер не позеленеет, и аккуратно нажал на спуск. Великолепная оптика послушно показала рваную дыру в районе моторного отделения, откуда в следующую секунду рванулись языки пламени.

– Есть! – радостно завопил боец. – Горит, сволочь!

Алексей промолчал. Да и некогда было одергивать парня – бой разгорался нешуточный. Если в первые секунды немцы были ошеломлены внезапностью нападения, то уже в следующий момент они очень четко и организованно развернули танки, кинув их на подавление советской батареи. А пехота под их прикрытием рванула следом. Да, враг был силен и умел. И ломать хребет ему предстояло еще очень долго.

Белугин наметил себе следующую цель и открыл беглый огонь, стараясь сбить гусеницу танка с эмблемой в виде головы тигра на башне. Попал раза с пятого – мешала проклятая пыль. Да и близкие разрывы и свист пуль не добавляли спокойствия. И это при том, что немцы еще не вычислили точное расположение противника и били наобум.

– Диск давай, – приказал он второму номеру, заученно отщелкивая израсходованный магазин. Красноармеец торопливо протянул ему следующий. – Получайте, твари, это вам за ребят!

Неосторожно высунувшийся бронетранспортер круто завалился в сторону, описал широкий полукруг, давя собственную пехоту, и бессильно остановился. Видать, одна из гиперскоростных пуль убила водителя. Но Алексею некогда было упиваться успехом – мир сузился до размеров прицела, а в голове засело единственное желание – стрелять! Парень лихорадочно выпускал одну пулю за другой, отмечая с удовлетворением, что промахивается нечасто. Ему даже удалось повредить еще один танк – удачный выстрел заклинил башню, и «четверка» задним ходом начала отползать.

Потом совсем рядом рванул снаряд, и Белугин уткнулся в землю. Комья больно хлестанули его по спине, уши точно ватой забило, а тело подбросило немного вверх.

– Диск! – Алексей помотал головой. Ни черта не слышно! Все звуки куда-то пропали, зато почему-то невероятно обострилось зрение – он видел в мельчайших деталях и прилипшую к прикладу соринку, и тактический номер на движущемся хитрым зигзагом фрице. И даже знак отличия на мундире долговязого автоматчика, бегущего на него и распахнувшего в немом крике рот. Вот только рук напарника, который должен был поменять батарею, не наблюдалось.

Белугин повернул голову. Красноармеец лежал ничком на дне окопа, а на потемневшей от пота гимнастерке медленно набухало черное пятно. Убит. Алексей снял пилотку, обтер обильно выступивший пот на лбу, сам поменял магазин и опять сосредоточился на том, что происходило перед ним. На бушевавший вокруг огневой шторм и свист пуль над головой он не обращал никакого внимания.

Сквозь вату в ушах Алексей все-таки сумел разобрать, что как минимум два из четырех орудий уже молчат. Другие продолжали бешено стрелять, ведя с немцами неравную дуэль. Четыре вражеских танка горели, еще один стоял неподвижно со сбитой гусеницей, но продолжал стрелять из пушки и пулемета. Остальные умело маневрировали, но осторожничали и не лезли на рожон.

Зато немецкая пехота уже подобралась совсем близко к позициям советских артиллеристов – еще немного, и пустят в ход гранаты. Алексей тихо выматерился: пехотное прикрытие сейчас было бы в самый раз. А так… нет, Астахов, конечно, сделал, что смог, и его бойцы на скорую руку заминировали самые опасные направления, но сколько там мин – кошкины слезы!

Белугин высунулся из окопа и подстрелил парочку самых настырных фашистов. Правда, при этом его чуть не вырвало – гиперскоростная пуля «гауссовки» буквально разрывала человека в клочья, зрелище не для слабонервных. Но краешком сознания Алексей все трезво взвесил и понял: рубеж им не удержать. Еще несколько минут – и батарее придет конец. Тем более что на дороге показались новые танки с крестами на броне. Господи, да сколько же их прет-то?!

– Тащ капитан!

– Что?! – Алексей почувствовал, как кто-то трясет его за плечо, и обернулся. Чумазый солдатик наклонился к нему и проорал:

– Лейтенант просил передать, отходим!

Не дожидаясь ответа, он отпустил Белугина, повернулся и побежал, пригнувшись, по засыпанному наполовину ходу сообщения, ведущему в тыл.

Алексей огляделся. Справа заливался длинными, на расплав ствола, «максим», явно оставленный прикрыть отход. Ему помогало редкими выстрелами одно орудие. У другого мелькнула маленькая фигурка и тут же исчезла. А следом на позиции взметнулся вверх столб земли, кувыркаясь полетели искореженные железки.

«Подорвали пушку! – сообразил Белугин. – Значит, и мне пора ноги делать, пока фрицы не навалились». Он торопливо собрал нехитрые пожитки, закинул на плечо ставшую неподъемной «гауссовку» и метнулся вслед за посыльным.

Поплутав по извилистым ходам, вырвался наконец к балке, съехал по склону и скрылся в спасительном кустарнике. Здесь уже находились пара десятков оставшихся в живых батарейцев и Астахов. Лейтенант щеголял свежей повязкой на голове, пропитанной насквозь кровью, но держался молодцом.

– Как мы им врезали, а, товарищ капитан? – возбужденно выкрикнул он, заметив Алексея. – Будут знать, гады!

– Ты молодец, – честно сказал Белугин, запаленно дыша. – Останемся живы, все изложу в рапорте, наверняка к ордену представят.

Лейтенант отшатнулся.

– Разве я за награды воюю?! У меня сестренку под Брестом… – он задохнулся. – Я им за Лику стократ верну!

– Прости. – Алексей приложил руку к носу. На ладони осталась кровь. Надо же, и не заметил, когда кровотечение открылось. Он запрокинул голову. На зубах скрипел песок, а во рту тяжело ворочалась кровавая клейкая слюна. – Прости, – повторил он, – видать, здорово меня приложило, раз такую ерунду говорю.

– Ладно, – оттаял Астахов. – Мы сейчас еще пять минут подождем – вдруг еще кто-нибудь живой остался, – а потом на восток двинем. У меня там чуть дальше грузовики остались замаскированными, сколько сможем, на них проскочим, ну а там, уж как получится. Плохо, что обошли нас, судя по всему. Так что двигаться будем считай у немца в тылу. Правда, у них пока неразбериха, так что можем и проскочить на шару.

– Прорвемся, – уверенно улыбнулся Алексей. – Нам ведь еще Берлин брать, так что погибать сейчас не с руки.

Сидя за столиком в уличном кафе, он неторопливо пил ароматный горячий кофе. В этот час – между завтраком и обедом – на улицах почти никого не было, и Евгений без опаски развернул свою газету, не боясь, что какой-нибудь случайный посетитель подсядет к нему и не даст почитать спокойно.

Повинуясь давнишней привычке, он сначала просмотрел последнюю страницу, перечитывая заинтересовавшие его заметки по нескольку раз, и только затем, когда весь материал оказался изучен вдоль и поперек самым внимательнейшим образом, перешел к передовице.

Здесь Евгений практически сразу зацепился взглядом за одну из статей. Его глаза буквально прикипели к нескольким десяткам строчек, жадно пожирая их раз за разом. Снова и снова перечитывая небольшую заметку, мужчина пришел в сильнейшее волнение. В какой-то момент он даже не сдержался и громко выругался по-французски, отчего лениво разглядывавший улицу официант с удивлением повернулся в его сторону. Никогда ранее постоянный посетитель их маленького заведения не позволял себе подобных выходок.