Мы возвращаемся в гостиную и садимся по краям дивана. Закуриваем сигареты, и я задумчиво вдыхаю.

— Замужество делает из женщин проституток, — провозгласила Миранда. — Всё дело в притворстве.

— Я тоже так думаю! — я с трудом могла поверить, что нашла кого-то, кто может разделять мои подозрения.

— Но если ты расскажешь кому-то, они захотят тебя убить. Ненавижу правду.

— Вот что случается с женщинами, когда они идут против системы. — Миранда неловко мнет свою сигарету. Я могу сказать, что она не курильщик, но, наверное, только потому, что все остальные в Нью-Йорке курят, она тоже решила попробовать. — И я, для начала, планирую что-нибудь с этим сделать, — прокашливаясь, продолжила она.

—Что?

— Еще не решила. Но решу. — Она прищурилась. — Тебе повезло, что ты будешь писателем. Ты можешь изменить восприятие людей. Тебе нужно писать о браке и о том, какая это ложь. Или даже о сексе.

—Секс? — я стряхиваю сигарету в пепельницу.

—Секс. Это самый большой позор из всех. Я имею в виду, что ты всю жизнь слышишь, о том, что должна хранить себя до брака. И о том, как это особенно. И потом ты все-таки это делаешь. И как бы, это всё? Это то, чем все бредят?

—Ты шутишь.

—Да ну, — говорит она. — Ты же делала это.

—Вообще—то, нет.

— Правда? — она удивилась. — Ну, это ничего не меняет. Ты ничего не пропускаешь. По сути, если ты этим не занималась, я бы не советовала это делать. Никогда. — Она делает паузу. — И самая плохая вещь в этом? — Сделав это однажды, тебе приходится продолжать делать это. Потому что парень ждет этого от тебя.

— А зачем ты изначально сделала это? — спрашивая я, закуривая еще одну сигарету.

— Давление. У меня был единственный парень на протяжении всей старшей школы. Хотя, должна признаться, мне было любопытно.

— И?

— Всё, кроме "этого" отлично, — сказала она, как ни в чем не бывало. — Само "это" до смерти скучно. Это то, о чем никто не говорит. Насколько это скучно. И больно.

—У меня есть подруга, у которой был первый раз и ей понравилось. У нее даже был настоящий оргазм.

—От полового акта? — спрашивает Миранда. — Она лжет. Все знают, что у женщин не может быть оргазма из-за одного только полового акта.

—Тогда почему все это делают?

—Потому что они должны, — она практически кричит. — И потом ты просто лжешь, чтобы это закончилось. Самая хорошая вещь в этом, что это длится минуту или две.

—Может быть, ты должна сделать это много раз, чтобы понравилось.

—Нет. У меня было это, по крайней мере, двадцать раз и это всегда было также плохо, как и в первый. — Она скрестила руки. — Ты увидишь. И не важно с кем ты это делаешь. Я попробовала это с другим парнем шесть месяцев назад, чтобы убедится, что причина не во мне, и это было также паршиво.

—Как на счет парня постарше? — спрашиваю я, думая о Бернарде. — Парня с опытом ...

—Сколько лет?

—Тридцать?

—Это даже еще хуже, — она объявляет. — Его принадлежность может быть сморщена. Нет ничего более отвратительно, чем морщинистый член.

—Ты такой когда—то видела? — я спрашиваю.

—Нет. И надеюсь, никогда не придется.

—Хорошо, говорю я, смеясь. — Что если, я сделаю это, и мне понравится. Что тогда?

Миранда хихикает, как будто этого не может быть.

Она тычет пальцем в фотографию Саманты.

— Бьюсь об заклад, даже она думает, что это скучно. Она выглядит так, как будто ей нравится это, но я клянусь, она просто притворяется. Также как и другая чертова женщина на планете.

                         Часть 2

       Откуси Большое Яблоко

Глава 10

Бернард!

—Он позвонил мне, — я пою, как маленькая птичка себе, вприпрыжку по 45 улице в районе Театра.

Очевидно, он звонил на мою старую квартиру, и Пегги сказала ему, что я там больше не живу, и она не знает, где я была.

И тогда Пегги имела наглость спросить у Бернарда, может ли она пройти прослушивание для его новой пьесы.

Бернард холодно предложил ей позвонить его начальнику актёрского отдела киностудии, и внезапно к Пегги загадочно вернулась память о том, где я.

—Она живет у подруги.

Синди? Саманта?

Только я потеряла надежду позвонить первой, Бернард, да благословит его Бог, сумел сложить два и два, и позвонил мне первый.

—Ты можешь встретить меня завтра у театра в обеденное время? — он спросил.

У уверенного Бернарда есть некоторые странные идеи о том, из чего состоит время. Но он — гений, поэтому возможно, он живет вне правил.

Район возле Театра такой удивительный, даже днем.

Здесь мерцающие фонари Бродвея, милые маленькие ресторанчики, и в убогих кинотеатрах, вывески: “ЖИВЫЕ ДЕВУШКИ”, которые заставляют меня почесать затылок.       Кто-то захочет мертвых?

И затем на Шуберт аллею. Это — только узкая улица, но я не могу удержать воображение, на что это было бы похоже, если бы исполнили мою собственную пьесу в этом театре.

Если это случится, это будет, значит, что все в моей жизни идеально.

Что до инструкций Бернарда, я зашла со служебного входа. Ничего особенного— просто темное выцветшее фойе с серыми бетонными стенами и отслаивающимся линолеумом, и человек, неподвижно стоящий у маленького окошка

—Бернард Сингер? — я спрашиваю.

Охранник выглядывает со своего поста, лицо все в венах. "Вы на прослушивание?"— спрашивает он, оторвавшись от планшетки.

—Нет, я друг.

—Вы должно быть юная особа по имени Кэрри и Брэдшоу.

—Точно.

—Он сказал, что ждет вас. Он вышел, но скоро вернется. Он сказал, чтобы я провел для вас экскурсию за кулисами.

—Да, пожалуйста, — я воскликнула. Театр Шуберта. Кордебалет. За кулисами!

—Были здесь когда—то уже?

—Нет! — я не могу сдержать визг восторга в своем голосе.

—Мистер Шуберт основал театр в 1912 году. — Охранник отодвигает тяжелую занавесь, чтобы показать сцену. — Кэтрин Хепбёрн играла здесь в 1939. «Филадельфийская история»

—На этой самой сцене?

—Стояла прямо там, где Вы сейчас находитесь, каждый вечер, перед ее первым выходом.

      — "Джимми", — она говорила, — "как дома сегодня вечером"? И я бы сказал, "Все лучшее для вас здесь, мисс Хёпберн".

—Джимми, — Я умоляю. — Могу я...

Он улыбнулся, поймав мой энтузиазм.

      — Только на секунду. Никому не позволено быть на сцене, кто не в Союзе.

И перед тем, как он может изменить свое решение, я пересекаю доски, глядя на дом. Я шагаю к рампе и осматриваю ряд за рядом с бархатными креслами, балконы, роскошные коробки на стороне. И на мгновение я представляю, как театр полон народу, все там, чтобы увидеть меня.

Я размахиваю руками.

      — Здравствуй, Нью-Йорк.

—Боже мой, — я слышу глубокий, гортанный смех, сопровождаемый звуком чьих—то аплодисментов.

Я с ужасом поворачиваюсь и вижу за кулисами Бернарда в солнечных очках, на нем расстегнутая белая рубашка и кожаные туфли от Гучи.

Рядом с ним стоит и аплодирует актриса Марджи Шепард, которую я сразу же узнала. Его бывшая жена. Что, черт возьми, она тут делает? И что она должно быть думает обо мне, после просмотра моего маленького представления?

Это не занимает много время, чтобы выяснить, потому что следующее, что она говорит бесчувственным голосом:

      — Я вижу, как зарождается звезда.

—Успокойся, Марджи, — говорит Бернард, немного раздраженный.

—Привет. Я Кэрри, — я протягиваю руку.

Она удостоила меня чести пожать ее руки, но не представилась, уверенная, что я уже знаю кто она. Думаю, я всегда буду помнить какие у нее руки — длинные, гладкие пальцы, теплые и чувственные ладони. Может, когда-нибудь я даже скажу: «Я встречалась с Марджи Шепард. Я пожала ей руку, и она была удивительной».