Хозяин пожимает плечами, — Люди приносят вещи. По большой части это вещи их старых родственников, которые умерли. Для одних людей это мусор, для других сокровище.

— Или одна женщина, — поправляю я его. Я собрала все свое мужество. — Как бы там не было, сколько стоит это?

— Для тебя? Пять долларов.

— Оуу, — я вытягиваю руки из рукавов.

Он крутил головой взад — вперед, рассматривая. — Сколько вы можете заплатить?

— Три доллара?

— Три пятьдесят, — говорит он. — Эта вещица лежала здесь месяцами. Мне нужно избавиться от нее.

— Договорились, — говорю я.

Я вышла из магазина все еще одетая в халат, и пошла обратно к Пэгги.

Сегодня утром, когда я попыталась встретиться лицом к лицу с машинкой, я в очередной раз потерпела неудачу. Семья.

Я думала, я могу написать о своей семье, но неожиданно они стали для меня так же чужды, как и французы. Французы наталкивают меня на мысль о "La Grenouille", а это в свою очередь напоминает мне Бернарде. И о том, что он еще не позвонил мне. Я думала о том, чтобы позвонить ему, но сказала себе не быть слабохарактерной.

Спустя ещё час, за время которого я подстригла ногти на ногах, успела расчесать и снова запутать волосы и обследовать лицо на предмет угрей.

— Что ты делаешь? — потребовала Лил.

— Я получила колонку писателя.

Но не существует такого понятия как "колонка писателя" — возразила она. Если ты не можешь писать, это значит, что тебе нечего сказать. Или ты избегаешь чего — то..

— Хммм, — сказала я, может быть я и не писатель совсем...

— Не делай этого, — ответила Лил. — Ты сделаешь только хуже. Почему бы тебе не сходить развеяться, погулять?

Так я и поступила. И я точно знала, куда пойти.

Вниз к району Саманты, где я разыскала винтажный магазин на Седьмой авеню.

Я ловлю свое отражение в стеклянной витрине магазине и останавливаюсь, восхищенно смотря на платье. Я надеюсь, оно принесет мне удачу, и я смогу писать. Я начинала нервничать. Я не хочу закончить как 99.9 процента провалившихся студентов Виктора.

— Мой Бог! — Лил восклицает. — Ты похожа на что — то, что притянула кошка.

— Я чувствую себя подобной чему — то, что кошка притянула. Но смотри, что я купила. — Я оборачиваюсь, чтобы похвастаться моей новой покупкой.

Лил кажется подозрительной, и я понимаю, как чудно я должно быть выгляжу, ходя по магазинам вместо того, чтобы писать. Почему я уклоняюсь от работы? Потому что я боюсь столкнуться с недостатком своих способностей?

Я рухнула на свое любимое место и осторожно сняла сандали.

       — Это было в 50 кварталах отсюда, и мои ноги убивают меня. Но оно того стоило,— добавила я, пытаясь себя успокоить.

— Я закончила свой стих, — говорит Лил ненароком.

Я улыбаюсь, воздерживаясь от зависти. Я единственная, кто должна бороться? Не похоже, что Лил сильно утруждалась. Но это, возможно, потому что она талантливее.

— И у меня есть немного китайской еды, — говорит она. — Свинина МуШу. Там еще много осталось, если ты хочешь.

— Ох, Лил. Я не хочу есть твою еду.

— Не надо устраивать сцен . — Она пожимает плечами. — К тому же тебе нужно поесть. Как можно работать на голодный желудок?

Она права. И это даст мне еще пару минут отсрочки от работы.

Лил сидит на моей кровати, пока я пытаюсь покончить со свининой МуШу прямо из пакета.

— Ты никогда не боишься? — я спрашиваю.

— Чего? — она говорит.

— Быть недостаточно хорошей.

— Ты имеешь в виду писательство? — спрашивает Лил. Я киваю.

       — Что если я единственная кто думает, что никто не может это сделать кроме меня? Что если я обманываю себя...

— Ох, Кэрри, — она улыбается.

— Ты разве не знаешь, что каждый писатель так себя чувствует? Страх — это часть работы.

Она взяла полотенце и решила принять долгую ванну, и пока она в ванной, мне удалось заполнить первую страницу, затем вторую. Я пишу в заголовке: "Мой дом". Зачеркиваю и снова пишу "Мой новый дом". Каким — то образом это напоминает мне о Саманте Джонс. Я представляю ее на кровати с четырьмя балдахинами, одетую в шикарное нижнее белье и поедающую шоколад, что, по-моему, по какой-то странной причине, является представлением о том, как она проводит выходные.

Я выкидываю эти мысли из головы и пытаюсь сосредоточиться, но пульсация в ногах пересиливает, и у меня не получается сконцентрироваться из- за боли.

— Лил? — я постучала в дверь ванной. — У тебя есть аспирин?

— Я так не думаю, — отозвалась она.

— Черт. — У Пегги должен где — то быть аспирин. Можно войти? — спросила я. Лил лежит в маленькой ванной под тонким слоем мыльных пузырьков. Я проверила ящик с лекарствами. Пусто. Я оглядываюсь, и мой взор останавливается на закрытой двери в спальню Пегги.

Не делай этого, подумала я, вспоминая последнее правило Пегги. Нам не разрешено заходить в ее комнату. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Вход в ее спальню строго воспрещен.

Я осторожно открываю дверь.

— Что ты делаешь? — завопила Лил, выпрыгивая из ванны и хватая полотенце. Остатки пузырей прилипли к ее плечам.

Я приложила палец к губам и зашипела на нее.

       — Я всего лишь ищу аспирин. Пегги настолько подлая, что возможно прячет аспирин у себя в спальне

— Что если она поймет, что пропало немного ее аспирина?

— Даже Пегги не может быть настолько сумасшедшей. — Я открываю дверь шире. — Нужно быть очень чокнутым чтобы считать аспирин. К тому же, — шиплю я, — Разве ты не сгораешь от любопытства узнать как выглядит ее комната?

Жалюзи подняты, и мне потребовалось пару секунд, чтобы глаза привыкли к свету. И когда это произошло, я завизжала от ужаса.

Кровать Пегги была вся покрыта мишками. Не настоящими конечно, но казалось, присутствовали все вариации плюшевых животных. Там были большие и маленькие мишки, мишки с теннисными ракетками и мишки в фартуках. Розовые мишки и мишки в наушниках.

Там были даже мишки, целиком сделанные из булавок.

— Это ее большой секрет? — спрашивает Лил. — Плюшевые медведи?

— Она женщина средних лет. Какая же женщина этого возраста будет заполнять всю комнату животных?

— Возможно, она коллекционирует их, — отвечает Лил. — Ну, ты знаешь, люди так делают.

— Нормальные люди — нет. — Я взяла розового медведя и повернула его к лицу Лил. — Привет, — произнесла я смешным голосом. — Меня зовут Пегги и мне хотелось бы объяснить вам несколько правил. Но сначала мне нужно одеть свой резиновый костюм...

Кэрри, прекрати, — умоляет Лил, но слишком поздно. Мы уже тут.

— Аспирин, — я напоминаю ей.

— Если бы ты была Пегги, где бы ты его хранила? — Мой взгляд падает на верхний ящик ее тумбочки. Как все остальное в ее квартире, он был дешевым, и как только я потянула за ручку, ящик открылся, и содержимое рассыпалось по полу.

— Теперь она точно нас убьет, — стонет Лил.

— Мы ей не скажем, — отвечаю я, ползая по полу и собирая вещи. — К тому же, это всего лишь несколько фотографий. — Я начала собирать снимки когда меня поразило то, что на снимке была обнаженная грудь.

Я присматриваюсь.

Потом я кричу и роняю картинку, будто она горит.

— Что это? — кричит Лил

Я сажусь на пол и трясу головой от недоумения. Поднимаю снимок, и смотрю на него более внимательно, до сих пор не в силах убедиться. Но это было определенно то, о чем я подумала.

Я пересмотрела другие фотографии, пытаясь подавить смех. На всех них была Пегги, и на каждой их них она была голой.

И не просто обнаженная. Она ведет себя как модель порно — журнала. К сожалению, она не была на нее похожа.

       — Лил? — спросила я, желая покопаться в загадке насчет того, почему Пегги позировала для таких фотографий и кому они могли понадобиться, но Лил не было рядом. Я услышала слабый стук закрывающейся двери в ее комнату, сопровождавшийся громким звонком в парадную дверь. И прежде чем у меня появился шанс сдвинуться,       Пегги стояла надо мной.