Как ему удалось удрать? Неужели помог сын? Спросил Володю. Он упорно отвергал свою причастность к побегу Дика.

…И вот сейчас перед нами на снегу лежал могучий зверь темной окраски, с пышной шерстью. На шее у него все еще был ошейник.

Алексей Павлович, стараясь не смотреть на меня, бормотал:

— Дернула же нелегкая. Всегда мажу, а тут как на грех… Никогда себе не прощу…

Я понимал его состояние и потому ничего не говорил. Уже на обратном пути, когда мы тряслись в старенькой «Победе», Алексей Павлович, долгое время молчавший, хлопнул себя широкой ладонью по колену и сказал:

— Будь я неладен, если еще когда-нибудь принесу из леса живую тварь. Нельзя человеку вмешиваться в дела природы.

Место мне понравилось: небольшая деревня с крепкими домами раскинулась у подножия высокой, покрытой густым хвойным лесом горы. За последними огородами, по соседству с птицефермой, сразу начиналось глубокое озеро, а за ним опять вставал лес. Грибов и ягод, говорили мне, в том лесу много. В озере водилась разная рыба, а в дальних тростниках гнездились утки. В этой деревеньке я и поселился, решив провести весь отпуск вдали от шума городского. Снял чистую, светлую комнату в доме одинокой старушки, разложил привезенные с собою вещи и устроился отлично. Хозяйка кормила меня завтраками и обедами, а на ужин наливала большую кружку молока и поверх нее клала краюху свежего хлеба. Она не докучала мне разговорами и вообще не беспокоила.

Как-то раз, возвращаясь с озера, я встретил деда Никифора. Он нес корзину, полную крупной рыбы. Никифор, несмотря на свой весьма преклонный возраст — ему было где-то за семьдесят, работал в колхозе, был крепок и ходил не согнувшись. Глаза его, карие, с лукавинкой, поблескивали молодо, говорил он сочным басом, с характерным уральским выговором. Я знал, что старику не раз предлагали уйти на отдых, и однажды спросил, почему он упорно отказывается, ведь свое он отработал и отдых заслужил.

— А чего на печке-то бока пролеживать, — ответил дед. — Не по мне такое занятие. Да и душно в избе. Я люблю, чтобы небо над головой, чтобы воздуха поболе. И чтобы завсегда с народом. Польза от меня покудова есть. А придет час — так на людях и смерть красна.

Я смотрел на крепкую фигуру старика и думал, что до смерти ему еще далеко, что эти вот темные жилистые руки колхозного плотника еще послужат народу.

Увидев меня, дед остановился, опустил корзину на землю.

— Добрый день, — поздоровался я. — На озере были?

— Там, — чуть улыбнулся Никифор. — А ты догадливый.

— Догадаться не трудно. — Я смутился, поняв, что старик очень ловко дал понять, что вопрос мой был просто глупым.

— Ты будто тоже с озера? — Никифор опять улыбнулся. — Чего без утей-то? Али стороной облетают?

— Я не охотился. Ружье просто так таскаю. Привык.

— И то, — согласился дед. — Зачем зря живность переводить. На базар, чай, не повезешь? А ради потехи — нехорошо.

Мы разговорились. Я признался, что давно мечтаю побродить по лесу, да не знаю здешних мест и боюсь заблудиться.

Никифор слушал и кивал головой. Потом вдруг спросил:

— А ты, паря, глухарей когда-нибудь стрелять пробовал?

— А что, водятся они в здешних местах?

— Попадаются…

Надо ли говорить, что упоминание о глухарях живо заинтересовало меня. Ведь встретить эту птицу с каждым годом все труднее. Никифор сказал, что на горе растет несколько лиственниц, а была именно та пора, когда хвоя начинала «закисать», то есть желтеть. Глухари в такое время как раз питаются листьями осины и хвоей. В наших лесах лиственницы встречаются редко, причем небольшими группами, всего в несколько деревьев. Поэтому, если знаешь, где растут лиственницы, можешь рассчитывать и на встречу с глухарями.

— И сам бы пошел с тобой, — вздохнув, добавил Никифор, — да по горам-то лазить я уже не мастак. Ноги не те… А ты молодой, шутя вскарабкаешься. Да ружьишко-то прихвати, может, и пофартит. Сезон сейчас, стало быть, одного за зорю взять можно по закону.

Подробно расспросив, как разыскать лиственницы, я решил на другой же день пойти и проверить, прилетают ли туда глухари. Отправился после обеда. Ружье не взял, зачем таскать лишнюю тяжесть, стрелять-то не собирался. Долго бродил по лесу, поднимаясь все выше в гору, и наконец среди сосен увидел шесть лиственниц. Они стояли неподалеку одна от другой. Лиственницу не спутаешь с другими деревьями, ее легко распознать по темно-красному крепкому стволу и узловатым веткам, плотной коре, а главное — по хвое: пушистой, мягкой, покрывающей тонкие ветки маленькими пучками. Еще несколько дней — и она пожелтеет, а желтую хвою птицы есть не будут.

Я обошел все лиственницы, увидел под ними мелкие ветки, а кое-где и глухариные перья. Значит, птицы сюда прилетают. Никифор говорил, что иногда они остаются даже ночевать.

С горы хорошо были видны окрестные озера — эти глаза земли, несколько деревушек, дым со стороны Кыштыма и даже узкоколейная железная дорога на соседний город — Карабаш, по которой в это время шел поезд. Отсюда он казался игрушечным — каждый вагон не более спичечного коробка.

Но любоваться красотами открывшегося с горы вида сейчас было некогда. Выбрав укромное место в кустах неподалеку от лиственниц, я замаскировался ветками и стал ждать.

Как всегда в таких случаях, время тянулось томительно медленно. Минутная стрелка обошла циферблат раз, второй и начала третий круг, а глухари не прилетали. Я уже стал подумывать, что, пожалуй, именно сегодня они не появятся. Но внезапно одна из веток на ближней лиственнице слегка качнулась. Я тихонько повернулся и увидел, как на нее бесшумно опустилась большая птица. Это был глухарь-петух. Когда и откуда он появился, я не заметил. И тут же рядом с ним села копалуха, как у нас называют глухарку, а на соседнее дерево — еще три птицы.

Какое-то странное, не испытанное раньше волнение овладело мною. Впервые так близко я увидел глухарей. Чем-то древним, уходящим в глубь веков, веяло от этих могучих птиц. Крупная голова, массивный желтоватый клюв, сильные крылья, своеобразная черно-буроватая окраска, металлический отлив перьев…

Известно, что на земле глухари появились очень давно. Они жили еще в каменном веке, на заре человечества, и каким-то чудом им удалось сохраниться до наших дней.

Глухаря иногда называют еще глухим тетеревом. А слышит птица отлично. Вот только весной, во время токования, когда петух начинает петь свою песню любви, он на несколько секунд и в самом деле глохнет. Но эти секунды позволяют охотнику сделать два-три прыжка к токующей птице. Под песню он поднимает ружье, под песню стреляет.

А некоторые считают, что глухарь получил свое название от глухих таежных мест, где он обычно живет. Может быть, благодаря тому, что птица не любит шума и суеты, и удалось ей еще кое-где сохраниться…

Между тем глухари подозрительно осмотрелись, поворачиваясь во все стороны, прислушиваясь, и как будто успокоились. Вот один захватил клювом тонкую ветку с хвоей и потянул к себе. Веточка оторвалась, птица качнулась, потеряв равновесие, но тут же восстановила его. Начали клевать хвою и другие глухари. Делали они это не торопясь и все время посматривали по сторонам.

Собираясь к лиственницам, я взял фотоаппарат, надеясь сделать несколько снимков. Но если сейчас начать щелкать затвором, можно, пожалуй, спугнуть чутких птиц, а хотелось полюбоваться ими. Ведь такой случай вряд ли еще представится. С каждым годом этих древних птиц становится все меньше и редкую встречу можно считать подарком судьбы. Сидя в укрытии, я старался не двигаться и только смотрел, надеясь подметить в поведении глухарей что-нибудь необычное.

Между тем стало смеркаться. Я подумал: если сейчас не сделаю снимка, то потом будет уже поздно, и тихонько поднял фотоаппарат.

После первого легкого щелчка затвора птицы перестали обрывать хвою и насторожились, а после второго, громко хлопая крыльями, сорвались с деревьев. Вот тебе и глухари — услышали такой слабый звук. Я вышел из укрытия и стал спускаться с горы. Внизу, в домах деревни, уже загорались первые огни.