Итак, я отправился на север и провел сезон, работая на лесозаготовках. Я ни разу не пожалел об этом.

Щеки Анжелики порозовели больше, чем обычно. Она серьезно произнесла:

– И ты считаешь, что не махнул на все рукой? Но что ты собираешься делать, когда больше не сможешь быть профессиональным игроком в гольф, Кип?

– Мне не обязательно дожидаться этого. Я присмотрел маленькое местечко в стране секвой, которое мне бы хотелось купить, если сойдемся в цене. Представь себе туристский лагерь на озере.

– Туристский лагерь?

– Конечно. Я знаю, там больше работы, чем многие воображают себе – и плотницкие, и канализационные работы, и многое другое. Но это нормально. Я могу делать все, что…

– Ты можешь делать все, – сказала Анжелика, вставая, – но ты не хочешь.

Одним движением она схватила свой плащ. Сделав еще два взмаха, надела его. Она открыла дверь до того, как Кип успел двинуться. Потом обернулась.

– И зачем только дается талант таким людям, как ты? – сказала она, глядя на Кипа так, как будто у него во лбу окно. И ушла…

Яичница была коричневой по краям и нежно-зеленоватого цвета посередине. Кип подтолкнул яичницу, чтобы она съехала на тарелку, добавил слегка поджаренный бекон и рассеянно понес это месиво в гостиную. Булочка, масло, фруктовый сок, кофе. Кофе был холодным.

Кип выругался, но без энтузиазма, и глотнул сливовый сок. Жидкость обожгла его желудок.

Он задохнулся, обрызгав коричневыми капельками яичницу, и уставился на пустой стакан.

– Бренди, – произнес он вслух, а затем добавил: – Нэнси.

Точно: она входила в комнату с бутылкой в руке. Она, должно быть, добавила в эту штуку коньяка как раз перед этим или же по дороге. А, может быть, еще раньше. Еще одна миленькая шутка.

Но что-то не сходилось. Все остальное следовало очевидной модели: и туалетное сиденье, и куча мусора в виде свадебного пирога, и даже яичная скорлупа – любовь и страх.

А какое символическое значение имел коньяк? Или сливовый сок?

Кип резко вскочил и пошел на кухоньку. Он открыл холодильник. Там была бутылка сока и прямо над ней бутылка коньяка, но это еще ни о чем не говорило.

Он не мог понять этого, и это ему не нравилось.

Если уж вспомнить вчерашний вечер, то как насчет ухода Нэнси через окно? Он так же не вписывался в модель; Кип ожидал, что проведет остаток вечера, прикладывая усилия, чтобы отправить ее домой.

Могла она подслушать, о чем они говорили в гостиной? Вполне вероятно. Они разговаривали, понизив голос, но нельзя с уверенностью сказать, как долго она могла подслушивать под дверями спальни или за углом в холле.

Это напомнило ему о том, что вчера вечером ему никто не ответил на телефонный звонок в квартире Нэнси, которую она делила со своей матерью. А сейчас было слишком рано, чтобы беспокоить людей по какому-либо поводу, за исключением пожара или землетрясения; он решил дать им покой до восьми. Тогда он вновь попробует дозвониться.

Он побрел обратно в гостиную и мрачно уставился на стену, где все еще виднелась надпись, сделанная Нэнси:

LuO + Vi + E – – i любовь U

2 2

Это вписывалось в модель, но не очень хорошо. Разве что предположить, что химия означает зловоние.

Химия!!!

Вопрос: зачем нужно наливать коньяк в бутылку со сливовым соком?

Ответ: чтобы заглушить вкус чего-либо другого.

Кип почувствовал себя несколько странно. Комната расплылась, а в голове зазвенело… Нет, то был не звон, а шепот.

Нэнси могла хранить все ключи отца. Она могла найти в его бумагах комбинацию, открывающую сейф в лаборатории.

А Джордж сделал наклейку «яд» на…

Кип повернулся к столу, макнул палец в остаток жидкости и попробовал ее на вкус. Сок, коньяк. И что-то еще. Теперь, когда он знал, что ищет, он безошибочно определил это на вкус. Густой маслянистый привкус витамина.

Он повернулся и направился в ванную. Шепот становился сильнее: металлические тонкие голоса, как будто какая-то группа людей тихо разговаривала на дне колодца. Покрываясь испариной, Кип стремился не слушать их, но ничего не получалось.

– …боится быть отравленным.

– Странный. Должно быть, сходит с ума.

Они разговаривали о нем! Может быть, то же самое случилось с обезьянами Джорджа, и именно поэтому у них шла пена изо рта, они кусали себя до крови и умирали?

Он поскользнулся на влажном полу, ухватился за край умывальной раковины и обнаружил, что смотрит на свое собственное отражение в зеркале. На мгновение ему пришла в голову идиотская мысль, что кто-то нарисовал маленькие злобные физиономии на стене за его спиной. Затем Кип сконцентрировал свой взгляд на них и, как бы долго и пристально он ни всматривался, он не мог отрицать того факта, что…

…четыре маленьких человечка, дымчато-голубых и таких же невещественных, как мыльные пузыри, сидели на корточках у него на плечах.

Кип сел в кожаное кресло, уронил голову на руки и закрыл глаза, плотно обхватив пальцами виски. В мозгу билась одна-единственная мысль, которая все повторялась и повторялась: «Обезьяна – не человек». Он думал об этом так долго и упорно, что уже не был уверен в том, что должна была означать эта фраза. Но мысль помогала ему. Это было нечто, на чем можно было мысленно задержаться.

Держать глаза закрытыми было куда лучше, но он все еще продолжал слышать голоса. Затыкать пальцами уши, как он обнаружил, было бесполезно. Это ничуть не помогало. Он был уверен, что звуки не были обыкновенными механическими вибрациями, хотя он точно слышал их с помощью ушей. Звуки были стереофоническими и он мог точно установить их источник. Например, два голоса принадлежали тем, кто сидел у него на левом плече, но остальные два перемещались…

Кип выпрямился и сел ровно. Он был в глубоком ужасе.

Один из двух гнусных писклявых голосов теперь исходил из центральной части его легких. Другой находился в черепной коробке.

Раздался стук в дверь кладовой, а затем громкий вопль:

– Эй, Кип!

Это был Лебо, который ведал клюшками и мячами.

Кип оцепенело поднялся, подошел к двери и, не открывая ее, спросил:

– Что, Ирвинг?

– Здесь мистер Чейз. Говорит, ты обещал поработать с ним его клюшками сегодня утром.

– Витамины? – сказал голос в его груди. – Гром и молния, что такое витамины?

– Да ты знаешь, – ответил голос в его голове, – это такие химические штучки. Черт возьми, Альфи, постарайся быть чуть самостоятельнее, чтобы от тебя было больше пользы.

– Скажи ему, что я извиняюсь, – сказал Кип, – но не могу сделать этого. Немного перебрал, в голове гудит.

– Ладно уж. Эй, Кип!

– Чего?

– Ты не знаешь, кто налил всю эту краску вокруг кладовой?

– Ох, – сказал Кип.

Два голоса внутри него все еще спорили о витаминах и теперь существа, которые сидели на плече, присоединились к ним. Он мог видеть их краешком глаза.

– Это сделал я сам, Ирв. Я разберусь с этим делом. – Он поколебался, а затем открыл дверь.

Лебо посмотрел на него, и его унылое лицо прямо-таки засветилось от интереса и любопытства.

– Да-а, ты действительно выглядишь скверно. Тебе бы лучше обратиться к врачу.

– Думаю, что я так и сделаю. Послушай, Ирв, может быть, ты уладишь все с абонементными посетителями? А насчет краски… скажи Олафу, что я свяжусь с ним сегодня вечером или завтра утром. Хорошо?

– Конечно, Кип.

…По крайней мере, стало ясно – хотя он и не очень сомневался по поводу этого факта – что маленькие голубые человечки были видны и слышны только ему.

Дальше Кип решительно вернулся в ванную, смыл холодный пот со лба и уставился на двух маленьких человечков, которые все еще сидели у него на плече. У одного было длинное кувшинное рыло жулика, второй был пухлым и бесформенным. Они тоже уставились на него, и это было довольно трудно вынести.

– Кто вы? – обратился он к зеркалу в пустой комнате.

Они переглянулись.

– Думаешь, мы должны сказать ему? – спросил толстяк.