Спуск стал круче. Все дальше в глубину. В этой густой, смертоносной темноте Джаред задумался: а может ночь – безжалостный, ненасытный зверь, выбирающийся из норы на землю, чтобы покрыть ее темнотой, задушить холодом. Странная мысль. Джаред понимал это. Но она прицепилась к нему, словно кошмар, который удерживает сон, не давая проснуться.

Где кончается этот тоннель? Как еще далеко? Джаред подумал: не броситься ли ему назад? Не убежать ли из этой могилы? Тоннель напоминал огромный сосуд, наполненный смертью. Джаред не догадался поглядеть на часы, когда спустился по лестнице, так что, когда он увидел, что уже половина десятого, это ему абсолютно ничего не сказало. Сколько времени он спускается под землю? Полчаса? Час?

«Керри, – шептал он. – Керри». Он пытался ухватиться за ее имя, но его героизм растворялся в страхе. Джаред начал бояться, что его фонарь погаснет. Иссякнут батарейки. Тогда ему придется пробираться в абсолютной темноте. Страх сковывал его члены. Он вспомнил, как целыми ночами держал в своей спальне включенным ночник. Так продолжалось до первых курсов высшей школы. Каждое утро он прятал его в чулан, чтобы кто-нибудь из его приятелей случайно на него не наткнулся. Его ночные страхи – глубокие, настырные, постоянно голодные хищники. И вот теперь он снова почувствовал их зубы.

«Фонарь не должен потухнуть», – убеждал он себя. Батарейки новые. Луч яркий. Смотри сам. Когда он приказал себе посмотреть вперед, то увидел железные рельсы, которые резко обрывались примерно в двадцати метрах от того места, где он стоял. Джаред осторожно приблизился. У него мелькнула искра надежды. Рельсы выведут его к концу тоннеля! А тогда он вернется в литейку. Его страх оказался так силен, что все остальное по сравнению с ним выглядело очень бледно.

Когда он подошел к началу рельсов, то увидел, что по обе стороны тоннеля шахты – пещеры. Джаред осторожно посмотрел сначала направо. На него уставились отвратительные бронзовые лица. Никаких тел, только человеческие лица, висящие на стене в трех метрах от него, мерцающие в луче его фонаря. Пустые глаза злобно уставлены в одну точку, рот искривлен от ярости или боли.

– Иисус X... – но он так и не сказал Христос, настолько испугался того, что единственным союзником, которого он здесь сумел найти, стал Бог его детства, к которому он пытался взывать.

Повернувшись, он посмотрел в пещеру на другой стороне рельсов и увидел женские лица с той же парализующей внешностью. Те же искаженные черты. Они выражали ту же жуткую боль, что и рука мужчины в литейке. Джаред повернулся назад и принялся изучать мужские лица. Может быть, вот это его лицо?

«Она права, – сказал он себе. – Керри совершенно права. Он – пресмыкающееся, настоящее пресмыкающееся. Не более, чем Эль Пресмыкающееся». Теперь Штасслер уже не был тем, над кем Джаред мог подшучивать. Штасслер – холодное, коварное пресмыкающееся. Джаред метнулся обратно к лестнице. Он уже увидел себя выбирающимся в литейку, но не в ночь, а в сверкающий день.

Однако он сумел сдержаться. Он верил. Керри где-то рядом. Ему надо идти дальше. Если и есть в его жизни момент, когда надо проявить настоящую храбрость, так он настал.

Начало конца его приключений.

Каждый его шаг вперед громко отдавался в стенах тоннеля. Каждый шаг наполнял его благоговейным ужасом, который так и не оставлял его.

Ему в голову пришла строчка из песни с одного из отцовских лазерных дисков. Старик слушает разную дрянь, но эта строчка Джареду запомнилась. В этой строчке говорилось о том, как надо стремиться к тому, что ты больше всего хочешь в жизни.

Отлично, он готов бороться, правда, как именно он будет это делать, он не знал. Со шведским армейским ножом? Голыми руками? Ногами? С тех пор, как он занимался каратэ, прошло много времени. Тогда ему было всего лет десять. Он сейчас вряд ли вспомнит и удары.

Вот такие мысли. Некоторые успокаивающие, но в основном тревожные. Они одолевали его, пока он пробирался вдоль рельсов. Джаред прошел около семидесяти метров, и тут шахта внезапно расширилась. Он обнаружил свет детектора движения, освещавший комнату слева от него, наполненную бронзовыми лицами наподобие тех, что он видел несколько минут назад. Они были расставлены на стеллажах, поднимавшихся до потолка, находящегося в трех метрах над головой. Напротив него, выше уровня глаз, расположилась бронзовая семья, одна из штасслеровских семей, но с ужасными искаженными пыткой лицами, гораздо хуже тех образцов из Семейного планирования, фотографии которых показывала ему Керри. Мать, отец, маленькая девочка лет трех-четырех и мальчик года на два старше девочки. Они выглядели так, словно потеряли все: любовь, жизнь, надежду и веру в Бога в единое мгновение.

Джаред отвернулся и стал искать ее лицо. Он чувствовал себя как человек, которого привели в морг для горестного опознания. Его глаза скользили слева направо вдоль каждой полки. Джаред видел различные лица, некоторые симпатичные, некоторые нет. Все они были искажены судорогой. Почему Штасслер прячет их здесь? Задав себе этот вопрос, Джаред сразу же нашел и ответ. Теперь он знал, что Эшли Штасслер прячет эти лица, потому что Эшли Штасслер – убийца. Каждая его скульптура – это могила, если не души, то тела. Мысль о том, что он делал с телами, была вторична. Он украл их жизни, а их кости, их черепа, их кровь стали расходным материалом его работ.

Джаред, который не молился уже многие годы, который смутно помнил службу методистской церкви, обратился к Богу со словами, имеющими смысл для всех, кто попал сюда. Несчастные тоже обращались к молитве. И вот чем Бог заплатил им: полки, стены, пустой взгляд, обращенный в вечность. Ад, сокрытый глубоко под землей. «А теперь и ты здесь», – прошептал он. Губительный страх умереть в абсолютной темноте пронзил его, когда он сообразил, что детектор движения может быть связан с сигнализацией.

Все-таки он заставил себя обыскать полки до конца, но еще до того, как он справился со своей задачей, свет потух. Только луч его фонаря пробивался сквозь темноту.

Что происходит? Джаред вращал головой по сторонам, но ответа не находил. Он не смог обнаружить и продолжения шахты, если оно у нее было, конечно. Луч его фонаря высветил стоящую на рельсах тележку. Она упиралась в каменную стену. Понятно, сообразил он, конец линии. Он начал судорожно обыскивать ее, стараясь найти топор, багор, любой инструмент со смертельным острым краем, но тележка была пуста. И тут он услышал шаги, отдаленные, как удары молотка, доносящиеся из шахты, по которой он только что так тихо прокрался.

Он выключил свой фонарь и внимательно прислушался. Шаги приближались, неторопливо и уверенно, как наступление дня. Никакой спешки. И новый звук, словно о землю ударяется палка. Или о потолок? Звуки резкие, дерзкие. Сюда шел кто-то, не знающий о страхах Джареда, кто-то, кому наплевать, слышат его или нет. Тот, кто идет в темноте и не заботится о свете.

Тук, тук, бац. Тук, тук, бац. Тук, тук, бац.

Джаред вытащил свой шведский нож, раскрыл самое большое лезвие, длиной не больше нескольких сантиметров. Тем не менее он держал его перед собой, как это делают в кино или в телевизоре. Джаред испытывал слабость из-за страха, а не силу, необходимую ему сейчас. Он был очень уязвим. Эти чувства усилились, когда шаги стали громче. Палка, дубина, или что там еще начала бешено стучать, отбивать ужасный ритм, особое стаккато:

Бац, бац... бац-бац-бац-бац.

Должно быть, Штасслер. Джаред хотел спрятаться. Но где, черт подери, здесь спрячешься? Не лучше ли встретиться с ним лицом к лицу? Керри говорила, что Штасслер примерно такого же телосложения, что и Джаред, но намного старше. Возможно, он не так силен, как Джаред, не имеет такой реакции.

По мере того как шаги становились громче, ближе это безумное бац-бац-бац... бац-бац-бац-бац заплясало у него в голове. Джаред даже подумал, не забраться ли ему в тележку. Затем о том, чтобы спрятаться за нее. Он откатил ее от стены, надеясь толкнуть на Штасслера.